Травля (СИ) - Сербинова Марина

Скавелло, а именно она дежурила ночью, клялась, что не слышала ни звука. Торес ей верила. Синди не могла проспать, у нее был очень чуткий сон, она просыпалась от малейшего шороха, особенно, если позволяла себе вздремнуть на работе, и проигнорировать происходящее со смертницей она не могла. Скавелло быстрее всех мчалась к той, когда это начиналось, со своей видеокамерой.

Обе они растерянно стояли перед решеткой, недоуменно, с удивлением разглядывая неподвижную заключенную.

— Не понимаю… ничего не понимаю, — только и повторяла Скавелло. — Богом клянусь — я не слышала ни звука!

— Значит, она научилась терпеть. Молча. Взгляни на ее рот — как искусаны у нее губы, живого места нет.

— Да на ней сейчас вообще мало «живого» места. Еще спит, как мертвая. Ну дохлятина-дохлятиной, не одну неделю уже провалявшаяся где-нибудь под кустом! Она, правда, больная. Ни один нормальный человек не станет с собой такое делать! Скорее бы ее уже казнили. Я не могу больше выносить эту вонь.

— Но если она научилась терпеть, как же мы теперь сможем ей помешать?

— Да никак! Разве что глаз с нее не спускать. Только в толк не возьму — кому это надо? Пусть делает, что хочет, разлагается потихоньку, нам какое дело до этой чокнутой? Все равно она не жилец. Скоро сдохнет. И тогда вряд ли уже восстановится! — она захихикала собственной шутке, но Торес не поддержала ее, даже не улыбнувшись.

— До этого есть дело начальнику тюрьмы и, видимо, кому-то, кто позаботился о том, чтобы начальнику было до этого дело.

— Думаешь, меня на самом деле за это уволят? Но он сюда не ходит. Если мы не скажем, он не узнает. Я не сделала ничего такого, за что меня можно уволить. Если они это сделают, я на весь мир расскажу о том, что здесь происходит! К тому же, у меня есть доказательства — мои пленки. Пусть только попробуют уволить!

— Не надо этого, Синди, — серьезно сказала Торес. — Ты не знаешь, кто за этим всем стоит. Не связывайся. Мы будем молчать, но если все-таки прознают и уволят… ничего такого не делай. Не забывай, чья она жена.

— Ой, прямо испугалась! Дрожу! — Скавелло фыркнула, передернув плечами. — Если ты думаешь, что я испугаюсь Джека Рэндэла, то ты ошибаешься! К тому же руки у него сейчас коротки, из-за решетки не дотянется.

— Дотянется.

— Пусть только сунется, я сразу отправлю, куда надо, свои пленки! Пусть тогда объясняет всему миру, что происходит с его женой! Еще больше прославится. Не у каждого есть жена, в которой заводятся трупные черви и которая умеет превращаться в зомби! Хотя… как думаешь, может быть мне самой предложить ему мои пленки? Говорят, он богат. Раскошелится за них, сто пудов.

— Ты серьезно? Хочешь его шантажировать?

— Ну почему сразу шантажировать? Нет, конечно. Просто предложить сделку. Если у меня есть что-то, что он захочет купить — это же не шантаж. Я же не буду угрожать. Просто предложу купить.

Торес изумленно смотрела на нее, не веря ушам своим.

— Синди, остановись, — шепотом выдавила она.

— Ну почему? Если у меня есть сенсация, если мне повезло ее заполучить, почему я должна упустить свой шанс это использовать? Такой шанс дается раз в жизни, и не всем. Продавать сенсацию — не такое уж необычное дело! И нет в этом ничего такого. И мне все равно, кто ее купит. Если он захочет — пожалуйста. Нет, тогда продам тому, кому она больше нужна.

— Дура ты, — бросила резко Торес и, развернувшись, быстро ушла, не обращая внимания на удивленный взгляд Скавелло, которым та ее проводила.

Несмотря на то, что Скавелло все больше ей не нравилась, Торес, как и другие надзиратели, не стала докладывать о происшествии. И Джеку Рэндэлу она не сказала. На месте Скавелло могла оказаться любая из них. Заботило теперь другое — как не пропустить в следующий раз, если смертница теперь могла делать это молча? Рассчитывать на то, что удастся скрыть это еще раз было глупо. Заключенная восстанавливалась не за один день. Две недели — минимум. А не заметить ее «повреждения» было трудно. Особенно запах.

Начальник в этот блок не любил наведываться, и, возможно, им так и удалось бы все скрыть, если бы, как на зло, не заявился адвокат Зак Райли. Почувствовал ли Рэндэл, что Торес от него что-то утаивает, и прислал его, либо его визит был случайностью и с этим никак не связан, но, тем не менее, он приехал и потребовал встречи со своей клиенткой. И тогда обнаружилось, в каком она находится состоянии.

Скавелло было уволена. Никто не захотел расплачиваться за ее оплошность, так как начальник пригрозил, что, если не узнает, кто виноват, уволит любую из них.

А потом, некоторое время спустя, по тюрьме прошел слух, что Синди Скавелло пропала.

Торес очень встревожилась, даже испугалась.

Она ничего не говорила Джеку Рэндэлу об угрозах Скавелло и ее намерениях. Даже о том, что существуют пленки пока не сказала. Не хотела навредить Скавелло.

Куда она пропала? Что с ней случилось? Она была объявлена в розыск, но шли дни, а результатов не было. Торес не хотелось так думать, но подозрения разъедали ее изнутри все сильнее — уж не выполнила ли Скавелло то, о чем говорила? Сообщила Рэндэлу о пленках и «предложила» купить, как она это называла? И… пропала?

А если Рэндэл знает, что она, Торес, утаивает от него информацию, недобросовестно выполняя возложенные на нее обязательства, водит его за нос — что тогда?

Торес начинала жалеть о том, что ввязалась во все это. Что связалась с Джеком Рэндэлом.

А если его жена говорила правду о том, что он совсем не такой, каким кажется? Если его обаятельная улыбка и трогательная забота о несчастной жене на самом деле всего лишь притворство?

Не для кого не секрет, что он мог быть опасен. Его называли акулой. Холодным, расчетливым и жестоким. Циничным, бессовестным и очень мстительным, не прощающим ничего и никому. Раньше. Сейчас он значительно подправил свою репутацию, как у него получилось, оставалось только удивляться, но теперь он был сенатором, и старался избегать скандалов и всего, что могло «подмочить» снова его репутацию. О его гремевших когда-то на всю страну отрицательных качествах словно позабыли. Лишь пресса иногда нет-нет, да и напомнит, не в силах противостоять искушению и привычке «кусать его за пятки», как он сам когда-то выразился. Но одно дело поливать грязью молодого адвоката, а другое — сенатора. Может, никто ничего и не забыл, но теперь помалкивали. Хотя, это было до того, как он попал в тюрьму по обвинению в убийстве и покушении на убийство. Теперь вспомнили все, достали со дна и вывалили все грязное белье на его голову, а пресса не могла нарадоваться, как изголодавшиеся псы бросившись на него, чтобы растерзать.

И слушая обо всем этом по телевизору, обо всем, что о нем говорили, Торес все больше боялась, гадая, может ли она отказаться под каким-нибудь предлогом от возложенной на нее работы, отвязаться от него, уволиться отсюда, в конце концов, или перевестись в другое место? Может, сказаться больной?

Когда Снежинка снова «обезобразила» себя, это случилось в ее смену, тоже ночью.

Торес проверяла ее каждые два часа, но все равно пропустила. Заключенная снова сделала это тихо и незаметно. Торес не стала на этот раз скрывать данный факт, и сама тут же заявила о произошедшем, даже желая, чтобы ее уволили. Она сбежит отсюда, отвяжется от Рэндэла, и главное, в этом не будет ее инициативы и вины. Она же не виновата в том, что ее уволят! Как не виновата, пропустив то, что смертница опять себе навредила. Она не может стоять около нее круглосуточно! Если так, пусть тогда устанавливают за ней постоянное наблюдение, ставят людей, она при чем, если та теперь ведет себя тихо и ничем себя не выдает? Заключенная их перехитрила, и эту проблему должно решать начальство, а не обычные надзиратели.

Начальник ее выслушал, и, к ее удивлению, согласно кивнул.

— М-да, надо решать проблему как-то иначе. Увольнение всех сотрудников подряд — не выход.

И не уволил!

Торес не знала, радоваться или огорчаться. И Джек Рэндэл вел себя по-прежнему, как ни в чем не бывало, ничем не давая понять, что чем-то недоволен. Торес немного успокоилась, страхи ее отступили.