Из Чикаго - Андрей Левкин

Но — возвращаясь к месту жизни — город за тебя играть не будет. Ты из Чикаго, так это Чикаго «О!», а не ты. Культура тогда строится тоже иначе: не надо специально развивать какие-то отельные центры: вот, дескать, будет новая, что ли, культурная столица. Важно наоборот: когда неважно, где именно кто находится. То есть должно быть неважно — ну так технические средства сейчас позволяют и даже этому способствуют. Что, конечно, соответствует всему прочему: если у тебя есть оформленная профессиональная жизнь, то собой себя чувствуешь где угодно. Причем это не сымитируешь, это как-то надо в себе сделать. Или просто в этом вырасти. Тогда все равно кругом будут проблемы, но они в другой рамке.

Но Чикаго — сколько его, собственно? Да, большой, третий город США. А Chicagoland — вся эта агломерация, с ее бело-голубыми флагами с четырьмя Вифлеемскими алыми звездочками — 14 миллионов. Самый центр территории, базовый Чикаго — около трех миллионов. Но часть, где город в традиционном, что ли, виде (высокие здания, то да се, публичные пространства, культурная инфраструктура), не очень большая.

Все же, что именно тогда Чикаго? Даунтауна им хватает, чтобы внятно обозначить место, и нет проблемы добраться из того же Эванстона до Мичиган-авеню. Значит, нет нужды скучиваться вокруг центра и строить высокие кварталы, если можно разойтись во все стороны частными домами. В других городах у них так же — за исключением разве что Манхэттена, но тот настолько отдельный природный заповедник, что у него другая логика, отчего они там и тусуются как могут.

Конечно, если это страна дорог и все дома примерно похожи, то принадлежность к месту какая-то другая. Какая? Радио одно слушают, допустим. Возможно, они привязаны к Чикаго, но и включатся в любую структуру, которая им выпадет по жизни. Никто не станет жить в раз и навсегда выбранном месте только потому, что там вырос и привык. Но и это вряд ли обязательно и скорее относится к тем, кто сумел выйти из замкнутых этнических и иных групп. Во всяком случае, эта штука (вот вроде бы is Chicago, но вроде и нет его) явно полезна при таком устройстве жизни. Ну, разумеется, теперь Чикаго уже точно не было, он развеялся с окончанием южных пригородов. Вот бы еще он покрывал собой весь Иллинойс — нет, не накрывает.

Если попытаться сформулировать все это совсем кратко, то можно решить и так, что там главное — ну по жизни — азарт выкручиваться, а где и как это делать — дело десятое. Не так, что выбираешь место и вариант жизни, а потом крутишься, чтобы получать удовольствие именно от своей жизни там. Удовольствие в том, что вообще выкручиваешься, где и как угодно. Easy Come Easy Go.

Конечно, я тут выдергиваю то, что меня интересует. Я понимаю, что схема упрощена и нарисована без учета неизбежных заморочек. Да, там все не так прозрачно и easy, иначе бы вообще не было никаких шансов на взаимопонимание с ними. Мало того, даже если понимаешь все верно, то во всем этом все равно надо вырасти. Школьные автобусы, например, — желтые и старомодные. Они действительно каждое утро подбирают у дома каждого младшеклассника государственных школ — по всему маршруту. После уроков развезут обратно, никак иначе. А с утра так: подъезжают к дому и ждут. Без этого очередного не поедут — и уж он как угодно, на ходу засовывая сэндвич в карман, с незавязанными шнурками, бежит к автобусу: никуда ему не деться. Как тут пунктуальность и обязательность не станут рефлексами? Совершенно другая жизнь.

Ну и дорога как форма реализации такого индивидуализма. В самом же деле, дорога. Тянется и тянется, кругом всякие пустые места. Понятно, что вот так и устроено: ездят. Сколько там, собственно, городов? И что это за города, если уже и Чикаго третий по численности, а сколько его, Чикаго? Причем второй, Лос-Анджелес, разве город вообще, а не раскинувшееся поселение? В итоге да, пустые пространства, по которым носятся американские люди. Конечно, механика личной идентификации тут должна быть какой-то другой. Вот же, едешь часа два, и никаких примет исторического прошлого, а только трасса и свист ветра, если окно приоткрыть, чтобы сигаретный дым вытягивало. Романтика, да.

Урбана и Ноубрау

Поскольку Урбана к Чикаго отношения не имела, то упоминается здесь кратко, да и то потому, что все же тоже Иллинойс. Собственно, там не только Урбана, еще и Шампейн (это и называется Урбана-Шампейн) плюс кэмпус, а как уж все это срослось — неведомо. Университетский городок, студенческий центр — какое-то чрезмерно пафосное здание, в одном крыле которого еще и гостиница. Главная, вероятно, улица рядом, студентки за столиками в «Старбаксе» на улице с ридером по марксизму, черная девица с атласной лиловой лентой «Birthday Girl» через плечо и до бедер — на автобусной остановке, что это означает? Бар с дешевым пивом, детско-студенческим пьяным гвалтом и предположением, что все они прошли туда по фейковым ID, ну вот чтобы им всем тут было по двадцати одному году, ага. Затем обратно в странный отель, то есть не странный, а недружелюбный: окно в комнате не открыть, заблокировано ради кондиционера, а курить можно только на улице, в парке. Там мило, белочки всякие, но сначала надо пройти полкилометра по внутренностям здания, да еще и двери на вход блокируются в одиннадцать вечера. Тогда придется обойти здание и зайти со стороны гостиничного ресепшна, но можно и дождаться, когда кто-нибудь из здания все же выйдет.

Наутро одна лекция, потом вторая, по дороге между лекциями был увиден гигантский — будто Шпеер строил — футбольный стадион (football not soccer). Ну или древнеримский: сбоку как колизей, этажи — ярусами. После второй лекции сразу отправились в Чикаго, но у нас сначала заклинило навигатор, отчего плутали по непонятным местам, хотя сколько там этой Урбаны-Шампейна. Выбрались на трассу и поехали. Было еще светло, только начинало смеркаться. По окончании своих лекционных мытарств я был изрядно замучен, отчего перед началом движения сделал несколько больших глотков виски Maker’s Mark, который по удачному стечению обстоятельств обнаружился у Ильи. После этого я стал находиться в состоянии релаксации, а голова что-то еще досчитывала, имея, что ли, в виду произвести зачем-то понадобившиеся ей обобщения.

Поводом к этому было содержание урбановских лекций. Сначала про российскую политику, потом — об онлайн-СМИ. Во втором случае речь шла о проблеме, связанной с тем, что в России они возникли очень уж не вовремя, в плохой момент. В мире же как было? Появляются онлайн-медиа, и все более или менее спокойно. То, что там имелось, постепенно добавляло к себе онлайн. Прогресс, никаких принципиальных утрат. Но в России в это время сменилась не то что власть, а общая организация всего — в частности, культурных институций. Поэтому имевшееся прошлое не было продолжено, оно обрушивалось по своим причинам (финансирование, то да се), и тут совершенно некстати появился онлайн и иллюзия, что новое и правильное возникнет именно там. В итоге грусть и печаль. К Чикаго это отношения не имеет, зато любопытно несоответствие тем друг другу: они были какими-то принципиально разными. Одно дело — достаточно замкнутая литература, а другое — урбановская история про онлайн и Россию. На что-то это было похоже, вот в чем дело.

Вот на что: есть cloud-программа Dropbox, она позволяет хранить свои файлы неизвестно где и работать с ними как угодно — с телефона, с ноутбука. Файлы, конечно, личные, под своим аккаунтом. Но есть две опции, shared и public. Public — это общедоступная среда, неопределенный адресат. Можно выставить ссылку на свой файл, который находится в директории public, куда угодно, в соцсеть, и все могут читать этот файл. Shared — уже расшаривание папок с конкретными людьми. Их тоже может быть сколько угодно, но все они фиксируются по факту шэринга; это примерно как аудитория СМИ (там по крайней мере есть личная связь читателя хотя бы с сайтом издания). А public — ну, те же соцсети. Это вопрос тематики: определенный тип контента (или литературы) предполагает знание контекста, предыстории и самой этой литературы. Вот воркшоп предполагал шэринг. А в урбановском варианте было просто сообщение для неопределенных слушателей. Оно не имело для них собственного смысла: это просто не их проблемы, они ничего тут использовать не могут, не в контексте и в нем не будут никогда. Тут все очевидно. Но бывают ли промежуточные варианты?

Скажем, теперь СМИ часто хотят стать еще и соцсетями, перекинуться из shared в public. Сначала просто вводят всякие блоги на сайтах и т. п., а потом даже уже не имитируют соцсеть у себя, а группами и редакциями идут в соцсети сами, поставляя в открытое пространство и весь свой внутренний интим. Разумеется, это прозрачность, нараспашку открытое общество, всякое такое. Cool, но туда ж лезет и то, что в принципе может быть предметом только шэринга, а иначе получается какая-то ерунда и wtf. Ну, может, все это слово за слово, на голубом глазу, не замечая разницы, и вообще, весь мир нам Царское село. Иначе говоря, некоторая вполне замкнутая группа лиц вдруг начинает думать, что покрывает собой всю ноосферу. Причем некоторое время она и в самом деле может производить такое впечатление на окружающих. Полгода, допустим.