Шпион - Бернард Ньюмен

— Ну, это все правильно! — сказал адъютант. Но другой офицер по-прежнему был неудовлетворен. Он оказался проницательным человеком. Я это сразу понял, и он вызывал у меня уважение, хотя, конечно, я предпочел бы, чтобы он был на моей стороне, а не на стороне противника.

— Пошлите за кем-то из его друзей, — скомандовал он. Я ждал, с трудом скрывая беспокойство. Через пять минут я обрадовался, когда в кабинет вошли четыре человека, и троих из них я сразу узнал, благодаря описаниям и фотографиям, которые показывал мне мой «наставник». Больше того — я довольно много знал о них. Но вот четвертого, к сожалению, я не «узнавал». Было странно видеть, как их светлые глаза обрадовано уставились на меня. Лица их расплылись в улыбках, несмотря на присутствие двух офицеров. Конечно, они считали меня погибшим, потому что о моем пленении не сообщали.

— Вы знаете этого человека? — спросил их адъютант.

— Конечно! — они ответили в один голос. — Это Эрнст Каркельн.

— А вам эти люди знакомы? — спросил меня штабной офицер.

— Конечно! — воскликнул я. — Первый человек справа это Хайнрих Домнау. Его отец — пекарь в Мюнхене. Он женат, у него двое детей, но время от времени он забывает о жене. Если спросите, он вам расскажет интересную историю о борделе в Лилле. Хайнрих упрямо уставился в пол. Офицеры ухмыльнулись, и даже адъютант немного смягчился.

— Мне кажется, я слышал что-то вроде «он заметил», что-то о том, как у этого человека украли одежду, не так ли?

— Именно так. А следующий за ним — Йозеф Фридландер. Когда меня взяли в плен, он сидел на гауптвахте семь дней за то, что случайно разлил кофе для офицеров.

— Это так? — спросил штабной офицер. Адъютант подтвердил.

— А третий человек, — продолжал я, — это Петер Майр. Мы с ним служим в одном полку с самого начала войны. Он может рассказать обо всех кампаниях, которые мы провоевали вместе. Мы сражались с французами в Эльзасе, там его ранили, но вскоре он вернулся в полк. Потом нас перебросили в Аррас и оттуда сюда. Я могу вам рассказать любые подробности, если хотите.

Так я и поступил. Я спокойно рассказал им все детали полковой истории за всю войну, в том виде, конечно, как ее мог знать обычный рядовой солдат. Казалось, однако, что штабной офицер не сильно этим заинтересовался, и я понял, что я не преуспел, убеждая его. И я, и он хорошо знали, что такие подробности я мог бы узнать из других источников. Он прервал меня на полуслове.

— А четвертый человек? — спросил он. Тут он меня поймал. Я совсем не мог узнать четвертого человека. Я подумал обо всем, что мне рассказывал когда-либо Каркельн. Я пытался вспомнить детальное описание пятнадцати или двадцати человек и несколько кратких заметок еще о сотне других, но никто из них не был похож на этого человека. Ему было лет восемнадцать, и он тоже дружелюбно улыбался мне.

— Конечно, я узнаю его, — объяснил я, — но я просто не могу вспомнить, кто он. Меня сильно контузило, когда англичане взяли меня в плен, возможно, это чуть-чуть повредило моей памяти.

— Значит ли это, что вы вообще не знаете этого человека? — предположил штабной офицер. — Но ведь других вы знаете!

— Конечно, их я знаю, — протестовал я. — Его я тоже узнаю, но вот не могу сказать, кто он.

— Понятно, — сказал он. Потом он приказал четверым солдатам выйти из помещения. Остались только штабной офицер, адъютант и военный полицейский.

— Я думаю, Вам следует сознаться сразу, — сказал он. — Вы не тот, за кого себя выдаете. На самом деле, вы английский или французский шпион.

Вот к чему он клонит! Хотя я прекрасно знал в ходе всего допроса, насколько тонка моя линия защиты, но я все еще не полностью осознал, что он был настолько уверен в своих подозрениях.

— Послушайте, — продолжил он. — Прошлой ночью была ужасная железнодорожная катастрофа в Лансе, во время которой вы помогали раненым. Где вы были, когда произошло столкновение?

— Я уже объяснял раньше, — сказал я, — что у меня болел зуб, и я решил пройтись, потому что не мог уснуть. Я могу вам даже показать зуб, если вы хотите.

— о! — воскликнул он. — Нет сомнений, я предполагаю, что это было настоящее столкновение? Вы не слышали взрыв как раз перед тем, как сошел с рельс товарный эшелон?

— Совсем не слышал. Я видел, как валились на бок вагоны, а через пару секунд в них въехал другой поезд.

— О, — продолжил он. — Тогда вас должно быть удивит, когда вы узнаете, что рельсы под товарным поездом были взорваны.

— Я очень удивлен! — согласился я.

— Вы никогда раньше не видели такую штуку? Он положил передо мной на стол маленький кусочек взрывателя.

— Конечно, мне приходилось видеть такое, — заявил я, считая, что мне теперь следует быть очень храбрым. — Это похоже на кусочек взрывателя.

— Это и есть кусочек взрывателя, — произнес офицер. — Скажу больше — это английский взрыватель. И именно такой взрыватель был использован для подрыва рельсов. А что вы теперь скажете?

— Ничего, — запротестовал я. — А что мне говорить?

— Потому что, — продолжил он, подчеркивая каждое слово, — несколько ниток от таких взрывателей было найдено бургомистром Ланса в вашем мешке.

Это была бомба! Тем не менее, я подготовил объяснение и на этот случай. Он положил на стол несколько тонких хлопковых полосок.

— В этом нет ничего особенного, — заявил я. — Несколько месяцев назад мы захватили у англичан целую кучу такой взрывчатки, и многие из нас сохранили немножко таких взрывателей. Они очень нужны, если хочешь подорвать крысиную нору. Многие из нас любят охотиться на крыс, и для них это что-то вроде спорта.

— У вас на каждый вопрос есть ответ, — недовольно заметил он, — но вот последняя история не очень убедительна. Это правда, что вы захватили много английской взрывчатки? — спросил он адъютанта.

— Да, так и было, хотя я и не уверен, что среди трофеев были взрыватели. Нам досталось много винтовочных патронов и несколько странных самодельных бомб, сделанных из жестянок из-под повидла.

— Точно, — вмешался я. — Вот для подрыва таких бомб и используются взрыватели.

— Ну, хорошо. Оставим это на время. Но вы и теперь утверждаете, что не знаете этого четвертого человека?

— Нет, хотя наверняка я его знаю, — согласился я. — Только не могу сообразить, кто он.

— У вас осталась невеста в Мюнхене, кажется, ее зовут Ирма Донау? — предположил он.

— Это так, — согласился я. — У меня есть ее фотография. Я вытащил ее и показал ему.

— Вы давно знаете Ирму? — продолжал он.

— Да, конечно, — сказал я. — Мы помолвлены уже три года, но я знаю ее практически всю ее жизнь.

— А ее семью тоже?

— Конечно, — подтвердил я. — До войны каждым воскресным вечером я любил заходить к ним на ужин.

— Тогда как могло случиться, — крикнул он тоном триумфатора, — что вы не узнали ее брата, которого вы тоже должны были бы знать всю его жизнь?

Это был удар! Я внезапно вспомнил, что Эрнст очень мало рассказывал мне о семье Ирмы — скорее всего потому, что он не очень с ней ладил. Но теперь, если допустить, что это действительно был ее брат, тогда опасность для меня была очевидной. Стоило «отклеиться» лишь части моей второй маски, как штабной офицер одним рывком проник под нее и нарушил мою оборону. Любой полицейский скажет вам, что вы наполовину уже доказали вину человека, если сами уверены, что этот человек виновен. Я оказался в неудачном положении виновного человека. Брата Ирмы привели обратно. Штабной офицер конфиденциально беседовал с ним, а затем паренек начал расспрашивать меня о самых интимных подробностях прошлого Ирмы. Я немедленно растерялся. Я сделал вид, что я в замешательстве, что меня слишком сильно ударило, перед тем, как я попал в плен, потому у меня проблемы с памятью. Я знал, что это плохая история. Моя память была вполне в порядке, когда я вспоминал обо всех сражениях, в которых участвовал мой батальон. Она не могла так внезапно отказать мне. После двадцати очень нерадостных для меня минут штабной офицер отпустил брата Ирмы и повернулся ко мне.

— Я думаю, вам пора сбросить маску. Вы сработали очень хорошо и нанесли нам огромный успех. Тем не менее, мне кажется, вы сейчас полностью разоблачены. Улики неоспоримы. Вам придется предстать перед военным судом завтра или послезавтра.

Меня вывели из кабинета и посадили в барак под усиленной охраной. Я с трудом пытался представить, как я смог бы сбежать, но было похоже, что я полностью попал в ловушку. Единственным вариантом, чтобы хоть как-то объяснить мою потерю памяти — симулировать умственное расстройство. Но, к сожалению, все мои планы развалились на куски, когда я вошел в помещение, где должен был состояться военный суд. Там сидело три офицера — седой довольно пожилой полковник, молодой младший офицер и капитан. Стоило мне взглянуть на капитана, как меня прошиб холодный пот. Я уже видел его раньше — он был одним из баварских офицеров, с которыми мы братались во время Рождественского перемирия!