Мрак, сомкнись! - Фриц Лейбер

Она покачала головой, но в глазах ее застыла ненависть.

— Человека, который стоит за ним, — ответила она.

— Гонифаций? Я, конечно, знаю, что тебе поручена работа, где в качестве объекта включен и он. У тебя что-то личное к нему? Может быть, месть?

Она не ответила, и Черный Человек встал.

— Ты только что спросила меня о моих целях? А каковы твои цели, Наурия? Почему ты стала ведьмой Персефоной?

Казалось, она не слышала его вопросов. Затем ее лицо смягчилось.

— Интересно, что же случилось с Армоном Жарлем?

Он быстро взглянул на нее.

— Разве он интересен тебе? Я видел, что ты страдала, когда он отказался вступить в наши ряды. Ты его любишь?

— Возможно Во всяком случае, он не предмет твоих шуток. Я чувствую в нем какие-то твердые корни, твердые устои.

Черный Человек хмыкнул.

— Слишком твердые. Хотя мне жаль, что мы потеряли его. Нам нужны стойкие люди, способные люди. А таких людей и завербовывает Иерархия и жрецы.

— Интересно, что же случилось с ним? — задумчиво проговорила она.

— Боюсь, ничего хорошего.

Глава шестая

Армон Жарль забрался туда, где тень была погуще, и скорчился там, пытаясь придумать какой-либо план. Сильный ожог на плече, полученный им от стержня Гнева, сильно болел, пульсирующая боль расходилась по всему телу, туманила мозг. И танцевальная музыка, взрывы смеха, которые доносились до него из соседнего дома, казались ему дьявольскими кознями.

Это был единственный район Мегатеополиса, где Иерархия терпела грехи. Это район, где жили Падшие Сестры. Район крадущихся фигур, жрецов без нимбов, быстро закрывающихся и открывающихся дверей, свистков, перешептываний, приглушенных приветствий, плотских наслаждений с приступами жестокой душевной меланхолии. Стройная, красивая, роскошно одетая женщина, стоявшая в освещенном прямоугольнике открытой двери, заметила проходящего Жарля. Видимо, что-то жуткое показалось ей в его походке, манерах, потому что глаза ее расширились от ужаса, а когда Жарль скрылся, она послала прибежавших на ее зов мужчин преследовать его. По счастью, преследователи сразу же ринулись не по той улице, сбились со следа. Но они ведь могли вернуться.

Нужно срочно что-то придумать.

Жар и боль приглушили голод, но во рту у него пересохла Грубые сандалии давили на распухшие ноги. Он даже не предполагал, что два года в Святилище так изнежили его.

Но разве боль в ногах можно сравнить с болью в плече, которое натирала грубая, украденная где-то туника.

Нужно что-то придумать.

Он поразмыслил о том, чтобы покинуть Мегатеополис. Но на бедных фермах трудно найти убежище, а если фермеры будут настроены к нему хоть наполовину так же враждебно, как прихожане Мегатеополиса…

Нужно что-то придумать…

Звуки музыки воспроизводили в его затуманенном болью мозгу изможденное работой лицо матери. Даже сейчас он с трудом понял, что она предала его. И его отец, братья сделали то же самое. Дом. Единственное место, где он мог надеяться отыскать укрытие. Даже их холодная, недружественная реакция на его появление дома не насторожила Жарля. Но их косые взгляды, а потом брат, которого куда-то неожиданно послали, заставили его понять правду. И вовремя. Он едва успел скрыться от деканов, которых привел брат. Вот когда он и получил ожог. И тогда же он узнал, что за его голову назначена награда и каждый прихожанин не прочь получить ее.

Жарлю пришлось ударить отца и сбить его с ног, когда старик попытался преградить ему дорогу. Теперь лицо матери, казалось, смотрело на него из темноты. Он движением руки отогнал это видение.

Может, он должен радоваться тому, как они поступают с ним? Ведь это свидетельствует, насколько глубоко в душе прихожан затаилась ненависть к Иерархии. Жрец, которого поддерживает Иерархия, внушает страх, ему почти поклоняются. Но жреца, которого вышвырнула Иерархия, прихожане ненавидят. Это ведь прихожане преследуют его сейчас, прихожане, которыми руководят деканы.

Два года он думал над тем, как улучшить условия жизни прихожан, как усовершенствовать их душу, как приблизить наступление Новой Золотой Эры. Он ломал голову над тем, как помочь своей семье.

И вот сегодня его родные отвернулись от него, считая его потерянным навеки, он ведь даже перестал быть для них человеком, он стал жрецом!

— Смотрите, это он! Вот он!

Жарль пригнулся, стараясь скрыться от луча, затем, преодолевая боль, кинулся в боковую аллею. Луч Гнева ударил в стену напротив.

Камни.

Боль от ремней в сандалиях. Боль в плече, которое нещадно трет грубая ткань.

Темнота.

Квадрат света. Женское ненакрашенное лицо.

Крики.

Снова бежать. Бежать…

Опять крики преследователей позади него.

Голубоватая игла света над головой.

Но прежде чем она успела вонзиться в него, он свернул в боковую улицу, пересек ее и вбежал в развалины, куда он постоянно и бессознательно стремился.

Обломки, сожженная трава. Нащупать путь. Большие каменные блоки, покореженные листы пластика. Стены, возведенные еще до Золотой Эры.

Голоса преследователей позади. Круг света прямо над головой. Быстрее спрятаться!

Азартные возгласы совсем близко. Панические поиски укрытия. Сильная боль от удара о камень плечом. Он прикусил губу, сдержав крик боли. Во рту солоноватый вкус.

Теперь ему ничего не оставалось, как спрятаться здесь, в развалинах, закопаться поглубже. Иногда голоса удалялись, затем снова звучали совсем рядом. Со временем они, конечно, найдут его, но он так устал, так вымотался, что ему уже все равно.

Жарлю казалось, что в мозгу звучит музыка, а ритм ее совпадает с пульсацией боли в плече, и вся Вселенная покачивается в такт этой музыке, в такт его боли. Он тоже хотел танцевать, но у него очень болела рука. И он уже не Армон Жарль, а кто-то другой. Его отец… Его отец — архиепископ! Эти слабые, старые руки схватили Жарля и попытались остановить!

Его брат — пухленький, розовенький, как поросеночек, и зовут его — Брат Хулиан.

Его мать..

Прекрасная девушка стоит в дверях, улыбается, зовет его. — Он подходит ближе, ближе… Его сомнения и подозрения тают. А затем она резко бросается к нему, хватает за рану на плече, сжимает ее… А за нею уже показалась толпа в красных мантиях…

И девушка на глазах дурнеет, становится старой, сморщенной старухой, и вот уже лицо матери смотрит из темноты.

Но нет, это не его мать, это какая-то другая старуха. Щеки ввалились, нос превратился в изогнутый тонкий длинный клюв, подбородок — в коричневый комок.

— Проснись, Брат Жарль, — слышит он хриплый шепот.

Что это с его лицом? Оно реально, а ему не хочется сейчас встречаться с реальностью. Но боль в руке была реальна, она все еще мучает его. Жарль, попытавшись оттолкнуть руку, поднял голову и увидел в свете фонарика то же самое старое лицо карги, узнал ее.

— Идем со мной, Брат Жарль. Иди с матерью Джуди!

Он почти улыбнулся.

— Лучше тебе я дам заработать на мне, чем отцу, — пробормотал он.

Костлявая ладонь зажала ему рот.

— Тихо, они могут услышать. Вставай, Брат Жарль, это недалеко, но необходимо поторопиться.

Вставать гораздо больнее, чем лежать, но все же он поднялся. В голове его туман не рассеялся, а сгустился. Снова появились видения. Жарль шел, тяжело опираясь на ее костлявое плечо, и ему казалось, что старуха постоянно меняет свой облик. Сначала она стала его матерью, затем Шарлсон Наурией, затем матерью Джуди. Потом девушкой, что стоит в дверях. Затем снова его матерью…

— Чего нам искать их? — спросил он, глупо улыбаясь. — Давай я позову Братьев, и они примчатся. Подумай — ты получишь награду за меня. Всю награду тебе одной. Или ты боишься, что они тебя обманут?

Вместо ответа она стукнула его по губам.

— Вот он! И еще кто-то с ним!

Жарль вместе с Джуди резко свернули в какой-то проход. Голоса раздавались со всех сторон. Еще поворот. Затем мать Джуди остановилась, найдя целый участок травы.

— Давай туда! Быстрее!

Удар клюкой привел его в чувство, он спустился в черную дыру, прыгнул, сполз по короткой лестнице, скатился на пол и лежал там.

Крики прекратились. Кромешная тьма. И тишина.

Немного погодя зажглась свеча, и Жарль увидел перед собой беззубую улыбку старухи.

— Ты убедился, как мать Джуди получает свою награду, Брат Жарль? — прокаркала старуха.

Она наклонилась к нему, подняла тунику, осматривая рану на плече.

Он стиснул зубы.

— Нужно заняться раной, — пробубнила она. — Но сначала постараемся уйти отсюда, и побыстрее. Выпей это.

Старуха поднесла к его губам маленький флакон. Огненная жидкость заставила его закашляться.

— Жжет? — радостно спросила она. — Непохоже на сладкие вина Иерархии? Мать Джуди сама делает свой нектар. У нее еще есть немного.