Герр Вольф - Александр Тавровский

Тем не менее утром Гитлер попытался встать с постели. С помощью горячо протестующего Линге он сделал несколько шагов к двери и…

– Линге, – с ужасом сообщил он камердинеру, – я не чувствую собственного тела! У меня такое ощущение, будто я все время заваливаюсь на правую сторону!

До смерти перепуганный фюрер позволил снова уложить себя в постель. Велел экстренно вызвать Геринга.

Геринг явился через час. Бравый пилот Первой мировой был не на шутку встревожен, а увидев лежащего в постели беспомощного, словно постаревшего на пятнадцать лет Гитлера, вообще пришел в крайнее смятение духа, похожее на смятение в кресле стоматолога.

Разговор был короткий. Заерзав в постели, фюрер потрескавшимися губами произнес нечто вроде политического завещания. Геринг слушал, стоя, хотя обычно на совещаниях ему единственному из военных, то ли из уважения к положению наследника фюрера, то ли из сострадания к его тучности, приносили складной стул.

Он мысленно благодарил судьбу, что с утра уже успел принять известную дозу кокаина, потому что слушать такое на трезвую голову не позволяли его комплекция и темперамент.

Собственно говоря, мнительный и самовлюбленный Гитлер уже не раз наставлял второго человека в рейхе по части его миссии на случай своей скоропостижной смерти. Но тогда Геринг воспринимал это как легкое кокетство великого человека и желание проверить реакцию окружающих на вероятность столь пикантной ситуации. Что греха таить, и сам Геринг не прочь был полюбоваться зрелищем собственных похорон и поведением на них некоторых своих заядлых друзей по партии.

Но сейчас перед ним лежал практически полутруп, которому явно было не до розыгрышей и желания посмотреть на себя со стороны.

– Герман, – давясь от боли в горле, жалобно прошептал Гитлер, – в случае моей смерти я предоставляю вам неограниченную свободу действий. Я сделал все, что мог: до окончательной победы над русскими всего один шаг! Уже завтра Кавказ и Сталинград упадут к вашим ногам. Но… я категорически запрещаю вам любые переговоры со Сталиным о мире! Вы слышите, Геринг, любые! Русские уже подсылали ко мне Молотова! Я не поверил ни одному его слову! Поэтому нет, нет и нет! Сталин – хитрый кавказец! Для него большевизм – только средство, личина, предназначенная обмануть германские и романские народы! А вы, Геринг, доверчивы, как все немцы! Этот дьявольский парень после моей смерти обведет вас вокруг пальца и украдет мою победу!

От напряжения Гитлер задохнулся и какое-то время лежал, как в беспамятстве.

– Единственно, о чем я жалею, что провидение не дало мне дожить до пятидесятого года! Шпеер обещал мне к этому времени закончить реконструкцию Берлина! До сих пор Шпеер никогда не подводил меня. Вы даже не представляете, Геринг, какой это будет Берлин! Дайте мне слово, что вы никогда не замените Шпеера никем другим, не будете вмешиваться в его планы и все оставите на его усмотрение! Не жалейте для него ни сил, ни средств! Он того стоит!

При последних словах Гитлер высунул из-под одеяла горячую и влажную руку и протянул ее Герингу.

В полном замешательстве Геринг наскоро пообещал фюреру выполнить его последнюю волю, осторожно пожал дрожащую руку основателя Третьего рейха и поспешно удалился.

В спальню без разрешения неслышно вошел Линге. Гитлер лежал неподвижно с закрытыми глазами и тяжело дышал. Линге прикоснулся ко лбу. Никаких перемен… Не открывая глаз, фюрер лихорадочно зашептал:

– Геринг, у вас нет собственного лица! Если бы я решил увить свои стены розами, вы тут же бы сделали то же самое!

Линге машинально оглянулся. Рейхсмаршала в спальне не наблюдалось.

– Мой фюрер, – не будучи уверен, слышит ли его Гитлер, сказал он, – господин Геринг полчаса назад отбыл из ставки. Прикажете вернуть?

Гитлер не ответил. Линге уже собирался покинуть спальню. Но вдруг фюрер широко открыл глаза и недрогнувшим голосом приказал:

– Линге! Пошлите за Евой! Я буду ее ждать.

Теперь уже Линге смотрел на шефа с нескрываемым ужасом: Ева Браун была представлена лишь самому узкому кругу партийных товарищей. Даже во время визита четы Герингов Еве предписывалось оставаться в своей комнате. А тут Гитлер требует вызвать ее… в ставку! Но это же…

– Господи, – с трудом проглотив комок горькой слюны, воскликнул Линге, – неужели все действительно так плохо?!

Глава 16

А в это время на стол начальника личной охраны фюрера СС-группенфюрера Раттенхубера легло донесение шефа гестапо Мюллера.

«Совершенно секретно. Стало известно, что большевики и их союзники планируют покушение на фюрера. В этом они видят единственную возможность переломить ход войны в свою пользу, так как, по их мнению, без фюрера Германия придет в упадок. До сих пор покушение не удалось благодаря хорошей организации охраны фюрера и его штаб-квартиры. Покушение должен осуществить немецкий офицер в чине майора, который находится на службе советской разведки».

Новость Раттенхубера не сразила, скорее, позабавила. Да и было ли это новостью?! До июля сорок второго попыток лишить фюрера жизни было больше, чем побед на Восточном фронте. Кто только ни дерзал его убить!

А в донесении Мюллера ничего конкретного. Извольте ловить какого-то немецкого майора на службе советской разведки! А если этот майор в момент, когда Мюллер добросовестно кропал это донесение, уже произведен в подполковники? За особые заслуги перед рейхом, разумеется! Не перед русской же разведкой! Хотя… не исключено, что и там тоже!

Ну что ж, придется прошерстить поголовно всех майоров, как работающих в ставке, так и прибывающих сюда в командировку. А это не одна чертова дюжина! Вчера, например, по долгу службы пришлось познакомиться с майором организационного отдела Штауффенбергом. Граф Клаус Шенк фон Штауффенберг, потомственный аристократ, голубая кровь и белая кость! Вылитый агент советской разведки!

Раттенхубер повертел в руках донесение Мюллера и даже перечитал его вслух. Но ничего более существенного, чем мнение русских и их союзников о фатальной роли фюрера в судьбе Германии, не обнаружил.

Впрочем, с этим мнением он был целиком согласен. Германия действительно придет в упадок без Гитлера, Италия – без Муссолини, а служба безопасности рейха – без него, Раттенхубера!

А интересно, придет ли в упадок гестапо, если, упаси бог, что-то случится с Мюллером?! Сегодня, например, у него на этот счет возникли большие сомнения!

И уж тем более трудно не согласиться, что все предыдущие покушения не удались исключительно благодаря хорошей организации охраны фюрера и его штаб-квартиры! Это уж просто себя не любить! А любопытно: не приписывает ли себе Мюллер и этой заслуги? Гиммлер-то – точно!

Рожденный в семье крестьянина и содержателя сельского гаштета, с восьмиклассным образованием, Раттенхубер всегда мыслил строго определенно и предметно. И был, насколько это возможно, откровенен с самим собой. Так, наедине с собой он все же не мог не признать, что, несмотря на все его усилия и созданную им супердорогую и суперсложную систему охраны, вплоть до переезда в «Вервольф», Гитлер оставался цел и невредим лишь благодаря провидению.

Охранять фюрера было невыносимо сложно! Он всегда норовил идти в первом ряду демонстраций и шествий, часами выступал перед разноплеменной и разношерстной массой, на всех парадах в полный рост стоял в открытом кабриолете и правительственной ложе олимпийского стадиона, обожал пожимать сотни рук, тянущихся к нему из толпы, совершал незапланированные поездки на фронт и при этом не терпел навязчивого сопровождения.

Делал ли он все это от избытка безумной храбрости, как после его прихода к власти поговаривали те, кто во Фландрии ходили с ним в атаку, от врожденной беспечности или самозабвенной веры в свою божественную неприкосновенность? Раттенхубер никогда не истязал себя такими сложными вопросами.

Впрочем, в жизни фюрер был крайне осторожен. Часто внезапно, без всяких предварительных уведомлений менял маршруты, переносил часы выступлений, упорно избегал всяких стереотипов, чтобы, как он сам говорил, спутывать карты врага.

Но в том, что, вопреки всем изощреннейшим мерам предосторожности и врожденного, звериного предощущения опасности, особенно до тридцать четвертого года, когда были ликвидированы все конкуренты за власть типа Рема, подстрелить, отравить, разбомбить и придушить его было порой намного проще, чем снискать его расположение, – сомнений у Раттенхубера не было.

Как бы то ни было, Раттенхубер был убежден, что Германия не может жить без фюрера, а фюрер – без идейных и наемных убийц. Даже если фюрера полюбят все, то всегда среди всех найдется хотя бы один ублюдок, который возненавидит его именно за то, что его любят все. За то, что все любят фюрера, а не его, и так далее.