Старшая сестра - Любовь Воронкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зина быстро сбегала на кухню, намочила полотенце холодной водой.
– Вот и всё. Вот и хорошо, – улыбнулась мама. – Полежу – и пройдёт.
– Мама, а ты лекарство какое-нибудь пила?
– Конечно, пила. Вот валерьянки с ландышем выпила. – И, взглянув на Антона, который, как испуганный зайчонок, стоял рядом с Зиной, мама опять улыбнулась: – Ну что испугались, дурачки? Ступайте пообедайте да делайте уроки. А я вот полежу и пойду в детский сад за Изюмкой.
Зина пошла в кухню разогревать обед. Жизнь сразу померкла, будто тяжёлая туча заслонила солнышко. В кухню вышла соседка, крановщица тётя Груша.
– Что, шибко мать-то захворала? – спросила она озабоченно.
– Говорит – ничего, – ответила Зина. – Хочет встать.
– Доктора бы надо… Она ещё вчера всё за бок-то хваталась – я видела.
Зина собрала на стол. Присмиревший Антон молча принялся за суп.
– Мама, давай вызову врача? – предложила Зина.
– Никаких врачей! – отмахнулась мать. – Что это из-за пустяков людей тревожить? Мало ли какие тяжелобольные есть, а то ко мне врача! Чуть нездоровится – уж и врача! Вот ещё ландышевых выпью на ночь – и всё пройдёт. Я и без врачей знаю – не в первый раз. Пустяки всё это.
Зина нехотя съела котлету. Убрала со стола, вымыла посуду.
– Мама, сменить компресс?
– Смени. А я сейчас полежу и пойду за Изюмкой.
Но когда подошёл час идти за Изюмкой, мама встала, прошлась по комнате и снова легла. Зина с тревогой вскочила из-за стола:
– Я сама схожу, мама! Лежи, пожалуйста!
Зина привела Изюмку из детского сада. Изюмка подбежала к матери:
– У тебя головка болит?
– Сейчас болит. А скоро пройдёт, – улыбнулась ей мама.
Изюмка тотчас успокоилась и начала весело рассказывать, что сегодня у них в детском саду был кукольный театр, что там медвежата подрались и разорвали калошу и ещё потом гусёнок потерялся, а Настенька его всё искала…
От Изюмкиной болтовни повеселел и Антон. Он тоже видел этого гусёнка – они ещё осенью всем классом ходили в кукольный театр.
Зина решала задачи, но украдкой то и дело поглядывала на маму. Мама лежала всё такая же неподвижная, будто смертельно усталая.
«Ну, может, всё-таки ничего? – думала Зина. – Может, скоро пройдёт? Вот полежит побольше…»
– Скоро папа придёт? – вдруг после долгого молчания спросила мать.
– Скоро, – ответила Зина. – Можно поставить суп разогревать?
– Поставь, поставь… А я сейчас встану.
Мать поднялась, сняла с груди мокрое полотенце, пригладила волосы.
– Только смотрите отцу ничего не говорите! – приказала она ребятам. – Нечего его зря расстраивать.
В прихожей раздался звонок.
– Ну вот и он идёт. Зина, помалкивай!
И, превозмогая слабость, она стала доставать из буфета хлеб и тарелки.
Отец, как всегда, сначала снял свою пахнущую дымом и гарью спецовку, потом долго мылся под краном. С обычными своими вопросами: как дела? как уроки? какие отметки? что нового у Изюмки? – отец сел за стол, усталый и проголодавшийся.
– Что-то сегодня у нас Зина за старшего? – пошутил он, когда Зина подала на стол горячую кастрюлю.
Мать, чувствуя, что в глазах слегка темнеет, постаралась улыбнуться:
– Да вот, заленилась… Барыней посидеть хочу…
– Здорово! – усмехнулся отец. – Ребята, слышите? Мать-то у нас барыней захотела быть! Да сумеешь ли? Вот жена нашего инженера Белокурова, говорят, вправду барыня. То подай, это прими, а сама от безделья замучилась! И откуда в наше время берутся такие люди?..
Мать слушала его улыбаясь. Слова доносились до неё откуда-то издалека, сквозь шум и звон в ушах. С трудом уловив смысл его речи, она ответила:
– Может, у богатых родителей росла… Избаловали немножко… То в школе училась… то в институте училась… Работать… человеку не пришлось…
– Где она там училась! – прервал отец. – Семилетку закончить духу не хватило. И кабы правда из учёных, а то ведь из нашего же брата: диспетчером работала. Люди-то ведь знают, помнят её!.. Дай мне соль, пожалуйста.
Мать протянула руку, чтобы подвинуть ему соль. Но рука её беспомощно упала, и, слабо застонав сквозь стиснутые зубы, мать схватилась за грудь и склонилась головой на стол.
Отец, сразу побелевший, вскочил и подбежал к ней:
– Что с тобой? Что с тобой?
– Мама! Мама! – закричала Изюмка.
Антон заплакал в голос. Зина, уронив учебник, выскочила из-за стола.
Отец перенёс маму на диван, подложил ей подушку под голову. Мама подняла на него глаза, и по этому беспомощному взгляду он понял, как тяжело она больна.
– Да ты совсем больная! – сдерживаясь, чтобы не кричать, сурово сказал он. – И молчишь! Эх ты, «барыня»! И как же тебе не стыдно!
Отец подозвал Зину:
– Зина, положи компресс. Не отходи от мамы. Я сейчас сбегаю, позвоню доктору.
Врач пришёл тотчас – заводская больница была недалеко. Детей отослали в спальню.
Зина обняла Антона и Изюмку, прижала их к себе, уговаривая молчать. Из комнаты слышны были негромкие голоса отца и доктора.
– Сердечный приступ, – внятно сказал доктор, – в больницу немедленно. Сейчас пришлю машину. И что же вы так медлили? Ведь она уже давно больна! Не давайте ей ни вставать, ни двигаться – ни в коем случае! Слышите? – обратился он к отцу.
– Да, да. Слышу, слышу, – торопливо и как-то растерянно сказал отец.
Доктор ушёл. Отец запер за ним дверь. Потом позвал детей.
– Идите сюда, – сказал он (и Зина не узнала ни его лица, ни его голоса), – побудем все вместе с матерью. Её сейчас увезут.
Зина со страхом поглядела на отца:
– Что, папа? Разве надо в больницу?
Антон, услышав, что мать увезут, заревел, не умея плакать тихо. А Изюмка, не слушая ничьих уговоров, бросилась к матери на грудь, обняла её и, заглядывая в лицо, закричала:
– Мама, мама, открой глазки! Я больше никогда не буду баловаться! Мама, открой глазки!..
И, словно услышав откуда-то, из неведомой дали, голос ребёнка, зовущего её, мать медленно открыла глаза. В глубине тусклых зрачков постепенно загоралось сознание. Она переводила взгляд с одного лица на другое, подолгу задерживаясь на каждом из них, будто хотела унести с собой отражение их в своих глазах в ту неведомую тьму, куда отходила навеки.
Под окном прогудела машина. Пришла «скорая помощь».
– Зина… жалей маленьких… – сказала мама, прощаясь с детьми, – береги отца… береги отца…
Это были её последние слова.
Под громкий плач детей её на носилках унесли из комнаты. Отец уехал вместе с нею в больницу.
Ночью она потеряла сознание и к утру умерла от паралича сердца. Наступил день. Отец вернулся к своей семье один, оглушённый горем, немой, почерневший, как дерево, в которое ударила молния.
ДРУЗЬЯ ПОЗНАЮТСЯ В БЕДЕ
Старшая вожатая Ирина Леонидовна работала в школе первый год. Она старалась держаться независимо, но это ей трудно удавалось – уж слишком недавно она сама была ученицей, и привычка слушаться учителя, вставать, когда он входит, поднимать руку, когда хочется что-нибудь спросить, – эта привычка очень мешала Ирине Леонидовне занять своё место. «Надо придумать что-нибудь очень интересное, – думала Ирина Леонидовна, – такое, что захватило бы всю школу. Ну, поездка за город… Ну, спектакль на Новый год… Однако всё это уже бывало и раньше. А что внесу в школу я – я, комсомолка, старшая вожатая?»
Хотелось придумать что-то новое, своё, такое, что дышало бы сегодняшним днём.
Вот подробное сообщение в газетах о сентябрьском Пленуме Центрального Комитета нашей партии. Ирина Леонидовна не прошла мимо этого события – в школе были собрания, читки, консультации. Ирина Леонидовна собирала вожатых, рассказывала им о значении этого пленума для сельского хозяйства нашей страны, а вожатые рассказывали своим отрядам…
«И всё это – обычная, заурядная форма! – мучительно сознавалась себе Ирина Леонидовна. – Рассказ, доклад…»
И вдруг явилась новая мысль. Оживлённая этой мыслью, сна, словно на крыльях, влетела по лестнице на второй этаж.
В учительской сидела Елена Петровна, просматривая свои записки, приготовленные к уроку.
– Елена Петровна, простите!
Учительница подняла на неё глаза.
«Чистенькая, свеженькая, как плотичка! – подумала Елена Петровна. – Совсем девочка. И волосы-то по-взрослому ещё не умеет причёсывать…»
– А что, если сделать в школе выставку о передовиках сельского хозяйства? – начала Ирина Леонидовна. – Собрать их портреты и всякие картинки. Обо всём подробно написать. Под каждым портретом, под каждой картинкой поместить какой-нибудь интересный очерк, как они работают… Ну что ж, ведь должны наши ребята знать людей, которые для нас хлеб выращивают!
– Не только знать, но и любить, – вставила Елена Петровна.
– Ну вот, например, Малинина Прасковья Андреевна. Молодец ведь женщина – такое хозяйство подняла! Вот и поместить её портрет, показать молочную ферму, коров, телят… Есть же снимки! И написать всё, что она для своего колхоза сделала… И так про каждого… Правда?