Альма. Ветер крепчает - Тимоте де Фомбель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сколько древесины уйдёт на что? – спрашивает Жозеф.
– Это тебя не касается.
– Я слышал, вы сказали, что прежний плотник умер…
На сей раз Пуссен останавливается. Он смотрит на Жозефа, который сидит на полу, обхватив руками колени.
– Да, – отвечает Пуссен, – умер за несколько дней до отплытия. Его звали Клеман Бассомпьер. Его нашли в порту Ла-Рошели вместе с его подмастерьем.
– С подмастерьем?
– Которому было пятнадцать.
Пуссен присаживается, ставит лампу, поднимает стекло и начинает править фитиль, не гася огня.
– Они явно работали без продыха. Я знаю, о чём говорю. Судно не новое. Они весь остов собрали заново, заменили мачты, реи, перестлали нижнюю палубу. Даже обили корпус целиком…
– Зачем?
– Против червей с гвинейского побережья, которые дерево грызут. Одна только обивка медью должна была стоить двадцать тысяч ливров. Всё доделано. Они даже обмазали медь дёгтем. Славная работа.
Пуссен ставит стекло обратно и смотрит на Жозефа.
– Говорят, будто они напились, – продолжает он, – и упали в порту со сходней. Я в это не верю. Как и в мальчиков, повисших на рассвете в вантах…
Наверху судовой колокол бьёт четыре раза. Это сигнал к смене вахты. Одни моряки встают. Другие наконец ложатся. Вахтенные меняются, чтобы постоянно следить за курсом.
– Ну а во что вы тогда верите? – спрашивает Жозеф.
– Я не верю ни во что. Я стараюсь, чтобы корабль плыл мачтой вверх. Мне и этой заботы хватает.
Пуссен бормочет ещё что-то, чего Жозеф не разбирает, и поднимает лампу над головой.
– Какого, по-твоему, размера эта каюта?
– Не знаю, – отвечает Жозеф.
– Меньше, чем у капитана над нами. Двадцать четыре квадратных метра от силы. Сколько невольников тут можно разместить?
– Одного. И то много.
– Чего?
– Одного невольника, – повторяет Жозеф. – Меня.
– Ты знаешь, куда мы направляемся?
– Да.
– Этой зимой здесь, между переборками, их будет восемьдесят. Только женщины и дети. Ещё сотня женщин – на нижней палубе по соседству. И триста двадцать мужчин в носу, перед грот-мачтой.
– Я знаю, – вставляет Жозеф.
– Итого пятьсот.
– Знаю.
Но он знает, что знает не до конца. Эта огромная тень будет висеть над ним весь путь. Он только что попал на борт плавучей тюрьмы, на невольничье судно, которое идёт загрузиться под завязку на побережье Африки, но Жозеф делает вид, будто на борту будут одни только бочки с сахаром да мешки с кофе.
С самого начала он старается не думать о другом. Он здесь с единственной целью. И ничто его не отвлечёт.
– Чтобы уместить сюда восемьдесят женщин, – продолжает Пуссен, – я должен соорудить два помоста шириной по десять футов, вроде балконов с каждой стороны. Здесь и по всей нижней палубе невольников будут укладывать в два слоя.
И, чтобы не казалось, что он расчувствовался, Пуссен прибавляет холодно:
– Вот на что уйдёт древесина.
Жозеф таращит глаза. И так-то под потолком едва можно распрямиться. А с этими помостами придётся всё время лежать между досок.
– Семьдесят сантиметров в высоту, – говорит Пуссен, словно читая его мысли. – И так много месяцев пути.
– Это не мои заботы, – отвечает Жозеф. – Кто забрал у меня куртку?
Плотник слишком хитёр, чтобы поверить в такое безразличие. Он подносит лампу к лицу юноши.
– Зачем ты пришёл сюда, малыш?
– А вы? – отзывается голос за спиной плотника. – Признавайтесь, Пуссен. Что вы здесь делаете?
Пуссен оборачивается. Он приветствует кивком вошедшего капитана.
– Я делаю замеры. Нам не хватит дерева.
– Вы как-нибудь выкрутитесь, – отвечает Гардель. – Разберите шлюпку с лодкой, если надо. И курятник. Ну а теперь вы сию же секунду выйдете отсюда, клянусь штыковым узлом! И лампу оставьте.
Плотник ставит лампу на пол и спокойно идёт к двери.
Жозеф смотрит в полумраке на лицо Гарделя. Он только что заметил в глазах капитана искорку, которую и ждал.
Кое-что изменилось.
Дверь хлопает. Слышно, как задвигаются три засова.
Гардель кидает Жозефу ком одежды, потом наваливается спиной на дверь, сунув большие пальцы в карманы жилета.
– Тебе повезло: я отыскал твои вещи.
– Спасибо.
– Размер маловат, но хлопок хороший. Бортовой врач мог бы наделать из них бинтов. А кок хранил там рыбу.
– Ничего страшного, – говорит Жозеф. – Это на память.
Гардель улыбается:
– К слову о памяти: запах не скроешь так запросто. Рыба – тварь скользкая, зато вонь от неё стойкая. Иглу с нитками я положил обратно в карман. Придётся тебе подлатать куртку.
Жозеф берёт с пола одежду и разворачивает. Смотрит на отпоротую ткань, переводит взгляд на Гарделя – тот смеётся.
Лампа освещает капитана только по плечи. Головы не видно. Будто её отрубили и она теперь посмеивается откуда-то сверху.
Наконец Гардель подходит ближе. Он приседает и шепчет:
– Скажу тебе один секрет…
Жозеф пытается отвернуться, но капитан хватает его за подбородок и шепчет совсем близко:
– Никогда никого нельзя недооценивать. Вот тебе маленький совет, хоть он уже и не пригодится. Меня зовут Лазарь Бартоломей Гардель…
Он повторяет Жозефу прямо в ухо:
– Лазарь Бартоломей Гардель, слышишь? Вся шпана от Нанта до Сан-Доминго разбегается, услышав это имя, а ты, значит, ничего не боишься?
Жозеф молчит.
– А я, наоборот, хотя даже имени твоего не знаю и на вид ты – пустое место, поступил так, будто ты гений, будто ты бог воров.
Он повторяет:
– Бог воров, слышишь? Никого нельзя недооценивать.
Капитан встаёт, стряхивая пыль с одежды.
– И я поступил правильно. За что получу камней и золота больше, чем ты весишь.
Он спрашивает:
– Откуда у тебя тот листок?
– Какой листок?
– Кончай.
Молчание.
– Если я скажу, что вы со мной сделаете?
Гардель орёт:
– Отвечай! Откуда листок?
Жозеф и не думал недооценивать капитана. Он знает, что под черепом у этого человека хватает и пороха, и искр. Взрыв не за горами.
– Я его нашёл в Амстердаме, – говорит он, – год назад, в вещах одного моряка.
– Что за моряк?
– Самюэль Браамс. Покойный.
Гардель и бровью не ведёт. Однако Жозеф знает, как подкрепляет это имя завещание Люка де Лерна.
– Самюэль Браамс? Почему ты так уверен, что он мёртв?
– Я сам его закапывал.
– Это ничего не значит.
Жозеф поднимает бровь. Гардель продолжает:
– Браамс – он как его наставник, Люк де Лерн. И как наставник Люка – Чёрный Барт. Никто из этих троих не умирает. Двадцать раз их головы прибивали на входе в порты по всему миру. Двадцать разных голов, подвешенных за волосы, с выведенным крупными буквами именем, чтобы отбить у пиратов
