Дневник путешествия в Россию в 1867 году - Льюис Кэрролл

Он провел нас по церкви Гроба Господня, главным образом представляющей интерес тем, что она точно скопирована с той, что находится в Иерусалиме, а также показал библиотеку и ризницу, которые были очень интересны, однако не содержали ничего особенного или уникального, если не считать имитации страусиного яйца, которое мы увидели в ризнице. Посмотрев через него на свет, через маленькую дырочку в конце, можно увидеть цветное изображение, которое выглядит почти объемным, женщины, стоящей на коленях перед крестом. Уже было время возвращаться в гостиницу на обед, что мы и сделали, после того как сначала договорились с нашим любезным гидом, что позовем его, когда вернемся снова.

По нашему возвращению монах отвел нас к себе домой, где, вместо кельи с черепом, скрещенными костями и проч., мы обнаружили удобную гостиную, в которой происходило чаепитие; в нем участвовали две дамы, мать и дочь, и господин, который, я думаю, должно быть, был их отцом. Дама постарше неплохо говорила по-французски, а помоложе — исключительно хорошо по-английски. Она рассказала нам, что преподает французский в одной из «гимназий» в Москве, и она была явно хорошо образованна и умна. В этой обстановке было очень приятно находиться, но все выглядело так неожиданно и необычно, что казалось почти сном. После чая всем семейством они провели нас по монастырю и показали покои, в которых останавливается императорская семья, когда иногда посещает это место. Среди прочего мы увидели «Вифлеем» — келью, скопированную с того помещения, где, как говорят, родился Господь. Затем монах повел нас через лес посмотреть отшельническую хижину, куда удалился Никон в годину своей добровольной ссылки. По пути назад мы купили в некоем подобии лавки у входа, которую держат монахи, маленькие копии «Богоматери с тремя руками» — большой иконы, находящейся в одной из часовен, которая написана, дабы увековечить явление Девы Марии, увиденной так, как представлено на иконе, с третьей рукой, появляющейся снизу.

В лесу мы увидели «Иордань», «купальню в Вифезде», маленький домик с настоящей купальней в середине и ступеньками, ведущими к ней, и еще один домик или усыпальницу, называемую «Колодец в Самарии», однако «скитная хижина» была замечательнее всего того, что мы видели ранее. Она выглядит внешне как маленький домик, но внутри нее множество комнат, таких миниатюрных, что вряд ли они даже заслуживают своего названия, соединенных узкими и низкими коридорами и винтовыми лестницами,— спальня, к примеру, шести футов в длину и в ширину: кровать, сделанная из камня, с каменной подушкой, всего пять футов девять дюймов в длину, и упирается прямо в стену комнаты с выемкой-нишей для ног, поэтому епископ, который был человеком высоким, должно быть, все время вынужден был почивать в скрюченном положении. Все вместе выглядит скорее как игрушечная модель, чем настоящий дом, и, должно быть, жизнь епископа проходила в постоянном смирении, которое превосходило только смирение его домашних слуг, обитавших в крошечном подвале, вход в который закрывает дверь высотой в четыре фута и куда едва просачивается слабый проблеск дневного света.

Остальные присоединились к нам в лесу и вернулись с нами обратно, и вскоре после этого, сердечно поблагодарив их за доброту, мы оставили наших новых знакомых и вернулись в гостиницу, снова испытывая чувство одиночества, поскольку знали, что там нет никого, кто говорил бы на каком-либо другом языке, кроме русского.

Но судьба снова оказалась к нам благосклонна: у входа мы встретили хозяина, который со многими поклонами и жестикуляциями представил нам русского господина, остановившегося в этом доме, который говорил по-французски. Он был очень любезен и помогал нам получить все, что мы хотели, и сидел с нами, болтая до полуночи. Хозяин, который, похоже, немного подвыпил и был здорово не в себе, также постоянно наведывался к нам, чтобы пожать руки и заверить в своей дружбе. Он был, как сообщил нам русский господин, дворянином, хотя и невысокого звания, и потерял свое состояние, примерно миллион рублей, каковое несчастье и повредило его рассудок. Последняя наша беседа с ним произошла, когда он зашел, чтобы предоставить нам счет, который он умолял нас оплатить заранее, поскольку мы уезжали спозаранку. Он выписал его карандашом на клочке грубой бумаги, громко выкрикивая различные пункты, перед тем как внести их в счет, а затем передал его мне, чтобы я посчитал общую сумму. Я это сделал, добавил дополнительный пункт «за труди» — «for service», и, получив деньги, он поднялся, поклонился иконе, висевшей в углу комнаты, осеняя себя крестом, затем схватил Лиддона за руку, расцеловал в обе щеки, а потом поцеловал ему руку; мне пришлось подвергнуться такой же нежной процедуре прощания, и, наконец, он покинул нас, предоставив наслаждаться по мере наших сил и возможностей оставшимися тремя с половиной часами, которые были уменьшены еще до двух с половиной часов нашим русским знакомым, который зашел побеседовать на прощание.

Нас разбудили в три, и после завтрака, тщетно прождав prelodka, мы отправились на ее поиски: мы встретили ее, когда она выезжала со двора «Почты», и в четыре отправились в путь — еще три часа тряски, которую несколько облегчило и скрасило зрелище прекрасного рассвета и музыка колокольчиков на повозке, которая почти всю дорогу следовала позади нас.

В Москве нас ждал г-н Пенни, который собирался взять с собой Лиддона и представить его аббату[10], с которым мы ранее имели продолжительную беседу. Затем мы еще раз посетили Двор, а потом детский приют. Директора на месте не оказалось, поэтому мы не смогли посмотреть все; кроме того, многие из детей постарше находились в деревне, поэтому нам удалось в основном лишь увидеть длинную череду гигантских коридоров, полных кроватей, нянек и бесконечного количества младенцев. На вид все маленькие дети были чистыми, ухоженными и счастливыми. Вечером мы поехали в Петровский парк и побыли там короткое время, слушая военный оркестр.

Праздничный день в Троице, ради которого мы остались в Москве и ждали его как великого зрелища,— надежда, обреченная на разочарование. Епископ Леонид обещал взять нас в церковь и провести в помещение, примыкающее к алтарю, где мы были раньше, но нам так и не удалось его найти. Мы прошли в церковь, но практически ничего не смогли увидеть, хотя нам и удалось попасть в помещение, находящееся с противоположной стороны от прежнего, поэтому через некоторое время я снова вышел и пошел один на другую сторону. Здесь, используя любую возможность, чтобы продвинуться вперед, я пробрался сквозь толпу в ту комнату, в которую нас обещал провести епископ. Здесь я оказался в чрезвычайно исключительном положении: единственным человеком в светской одежде среди толпы епископов и священнослужителей.