Аспазия - Роберт Гамерлинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Можешь оставить себе мудрость твоего постыдного искусства, – презрительно проговорила Телезиппа, – тебе оно может пригодиться. Не думаешь ли ты учить меня, как приобрести расположение мужа, меня, которую хотел взять в супруги архонт Базилий? Чего думаешь ты достигнуть всеми твоими ухищрениями? Ты можешь вовлечь моего мужа в тайный постыдный союз; но ты останешься чужой его дому, его домашнему очагу, и даже, если бы он оттолкнул меня, ты не могла бы сделаться его полноправной женой: ты не можешь родить ему законного наследника, так как ты чужестранка, а не афинянка. Будет ли мой муж влюблен в меня или нет, я все равно остаюсь хозяйкой его дома, а ты – посторонней, я говорю тебе: «ступай вон» и ты должна повиноваться.
– Я повинуюсь и ухожу, – отвечала Аспазия. – Мы с тобой поделились, – прибавила она резким тоном: тебе – его дом и домашний очаг, мне – его сердце, каждый будет владеть своим. Прощай, Телезиппа!
С этими словами Аспазия удалилась. Телезиппа снова осталась вдвоем с Эльпиникой, которая одобряла гордость своей подруги, восхищалась ответом, данным ею чужестранке. После непродолжительного разговора, наконец, удалилась и она, а жена Перикла занялась домашними делами.
Целый день маленький Алкивиад говорил о своем спартанском друге, к досаде честной Амиклы, которая качала головой и говорила:
– Этот юноша никогда не был воспитан в Спарте.
Телезиппа запретила обоим вспоминать о чужестранце в присутствии Перикла. Между тем, наступило, наконец, время обеда. Перикл возвратился и сел за стол вместе со своим семейством. Он ел приготовленное кушанье, отвечал на вопросы маленького Алкивиада и двух своих сыновей, часто обращаясь с каким-нибудь словом к Телезиппе, несмотря на то, что она была погружена в мрачное молчание.
Перикл любил видеть вокруг себя веселые лица; недовольное молчание ему было неприятно. Наконец ему подали новое кушанье, это был изжаренный павлин.
Перикл бросил удивленный взгляд на птицу.
– Что это такое? – спросил он.
– Это павлин, который по твоему приказанию был принесен сегодня утром в дом, – отвечала Телезиппа.
Перикл замолчал и после непродолжительного раздумья, в течении которого он старался объяснить себе, как могло произойти, что павлин попал в его дом, он снова обратился к Телезиппе.
– Кто тебе сказал, что я хотел изжарить эту птицу?
– Так что же с ней делать? – недоуменно спросила Телезиппа. – Чтобы кормить такую большую птицу наш птичий двор не достаточно велик, поэтому я и думала, что ты желаешь изжарить ее. Она очень вкусна и хорошо зажарена, попробуй кусочек.
Говоря это, она положила на тарелку мужа довольно большой кусок павлина.
Перикл, которого народ называл олимпийцем, Перикл, победоносный полководец, знаменитый оратор, человек, управляющий судьбами Афин, умевший с достоинством руководить непостоянной толпой своих сограждан, опустил глаза перед куском павлина, положенным на его тарелку Телезиппой. Но он быстро овладел собой и поднялся, говоря, что чувствует себя не совсем здоровым, и с этими словами хотел удалиться в свою комнату, но в эту минуту маленький Алкивиад закричал:
– Амикла, старая дура, говорит, что мой спартанский друг никогда не был в Спарте!
При этом упоминании о спартанском друге, Перикл вопросительно поглядел сначала на мальчика, потом на Телезиппу.
– О каком спартанском друге ты говоришь? – спросил он.
Ни мальчик, ни Телезиппа не отвечали ему ни слова, тогда он оставил столовую, но Телезиппа последовала за ним. На пороге внутренних покоев она тихо, но резко, сказала мужу:
– Запрети милезийской развратнице посещать тебя здесь, в твоем доме, иначе она развратит и мальчика. Отдай этой развратнице твое сердце, Перикл, если хочешь, но твой дом, твой домашний очаг, спаси от нее; следуй за ней куда хочешь, но здесь, в этом доме, у этого очага, я сохраню мои права, – здесь хозяйка я, я одна!
Перикл был странно взволнован тоном этих слов: в них звучало не горе оскорбленного женского сердца, а оскорбленная холодная гордость хозяйки дома, поэтому он также холодно отвечал на холодный взгляд жены и спокойно сказал:
– Пусть будет так, как ты говоришь, Телезиппа.
В тот же самый день к Периклу явился раб с письмом. Перикл развернул его и прочел следующие строки, написанные рукой Аспазии:
«Я оставила дом Гиппоникоса; мне нужно многое сообщить тебе. Посети меня, если можешь в доме милезианки Агаристы».
Перикл написал ей:
– Приходи завтра утром в деревенский дом поэта Софокла, на берегу Кефиса – ты найдешь меня там. Приходи переодетая, или же, если не хочешь, то прикажи принести тебя туда в носилках.
Глава V
Недалеко от дороги, идущей из Афин, на берегу Кефиса виднелся дом, окруженный столетними, высокими кипарисами и платанами. Еще ближе к воде стояла маленькая беседка, возле которой росли розы. В этой беседке несмотря на близость города, можно было наслаждаться полным уединением и спокойствием. Вступая в этот блаженный уголок, казалось, что бог Пан сейчас выйдет к вам навстречу из прохладной тени деревьев или прелестные наяды вынырнут из волн Кефиса.
Ветер шелестел листьями деревьев, которые вздрагивали под ясным эллинским небом точно от дыхания бога веселья, Диониса. В этом чудном месте жил любимец муз, Софокл, здесь он родился и здесь же, под белыми памятниками, увитыми плющом и украшенными цветами, покоились его предки.
Как-то утром он сидел в беседке, на коленях у него лежали восковые дощечки, на которых он писал время от времени стихи, порой разглаживая воск и уничтожая написанное.
Бросив взгляд на дорогу, шедшую по долине, он увидал стройную фигуру, двигавшуюся быстрыми и легкими шагами.
Скоро путник подошел ближе и поэт узнал Перикла. Он поспешно встал и радостно пошел к нему навстречу.
Перикл крепко пожал ему руку.
– Ты меня приглашал, – сказал он, – и сегодня я твой гость. Музыкант из Милета – ты без сомнения не забыл о нем – также придет провести с нами день, если ты согласен: мне нужно о многом поговорить с ним, и здесь я могу сделать это без всякой помехи.
– Прелестный юноша из Милета придет ко мне! – радостно вскричал Софокл. – Недаром я думал, глядя на твою походку, что тебя должно воодушевлять что-нибудь приятное, твои манеры не напоминали спокойного достоинства оратора на Пниксе, я едва узнал тебя.
В это время перед домом Софокла остановились носилки. Из них вышла Аспазия. Она была в женском платье.
Софокл приветствовал ее и повел к Периклу под освежающую тень.
Скрытая от нескромных глаз, Аспазия отбросила покрывало, спущенное на лицо и закрывавшее ее с головы до плеч и осталась в светлом, ярком хитоне с одной ярко-красной лентой на голове, которой поддерживались волосы. В руках она держала маленький, красивый зонтик для защиты от солнца, а на поясе висело плоское, сложенное пестрое опахало.
Софокл в первый раз видел Аспазию в женском наряде, с его губ сорвалось восклицание восхищения этой женщиной.
– Полюбуйся, Аспазия, – сказал Софокл, – на окружающую тебя природу. Здесь вы можете сколько угодно наслаждаться уединением вдвоем. Но если вы желаете видеть самое благословенное музами и харитами место, то идите за мною.
Перикл и Аспазия последовали за поэтом. Он повел их до того места, где Кефис делает поворот. Там и сям попадались маленькие дерновые скамьи, на которых можно было отдохнуть и помечтать. Здесь же был маленький грот в скале, вход в который был почти скрыт цветущими кустами.
При виде этого очаровательного грота, Аспазия была восхищена и охотно приняла приглашение отдохнуть. Перикл и сам поэт последовали ее примеру.
– Тяжело, – начал Перикл, после непродолжительного молчания, – тяжело возвращаться из этого спокойствия и тишины к делам. А между тем, Аспазия, мы должны помнить о людях, от которых бежали сюда. Представь себе человека, которому, как говорится в предании, подали угощение из его собственных детей – я могу вполне представить себе его ужас, когда он увидел, хотя и не столь ужасную, но все-таки неприятную картину зажаренной прекрасной птицы, которая, как я предполагал в ту минуту, радует своим видом прелестную Аспазию, которая видит в ней Аргуса, присланного возлюбленным, чтобы вместо него наблюдать за нею своею сотнею любящих глаз. Аспазия, что произошло? Почему павлин оказался у меня в доме? – спросил Перикл.
В ответ Аспазия рассказала о своих злоключениях, случившихся с ней вчера.
– Как странно, – закончила свой рассказ Аспазия, – вы, афиняне, не хозяева у себя в доме… Вы делаете женщину рабынями, а затем объявляете себя их рабами.
– Таков брак! – сказал, пожимая плечами, Перикл.
– Если, действительно, таков брак, – возразила Аспазия, то может быть было бы лучше, если бы на земле совсем не было брака.
– Властительница сердца выбирается по любви, – сказал Перикл, – но супруга и хозяйка дома всегда будет женой по закону…