Девушка из города башмачников - Эдуард Анатольевич Хруцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Садитесь. Мы связались с Большой землей. Сегодня вы пойдете на задание. Слушайте внимательно. — Капитан наклонился над картой.
* * *
Часа в три в кабинет Рауха ввалился полузамерзший полицай. Гауптштурмфюрер выслушал его сбивчивый рассказ о смерти Терещенко. Он ничем не выдал своего волнения. Только пальцы рук нервно бегали по сукну стола. Раух ждал этого: исчезновение полицая Федосова, в котором Терещенко признал бывшего работника милиции, проливало свет на это убийство. Совершенно ясно, что Федосов был партизанским агентом. Хорош же этот болван Тараканов, принимает в полицию черт знает кого!
Вчера Раух получил шифровку из Берлина. Ему сообщили, что именно здесь работает очень опытный и хорошо законспирированный советский разведчик. Раух без этой шифровки догадывался об этом. Ясно, что радист с Завокзальной улицы был связан с резидентом. Но его так и не удалось взять живьем.
Штурмфюрер Фрике, руководивший задержанием, получил пулю в живот и потерял еще четверых.
Раух был слишком опытным контрразведчиком, чтобы не понять, к кому шли выданные Терещенко люди. У русского резидента нет связи. Он мечется, ищет ее. Ну что ж! Надо ему помочь. Надо заставить разведчика пойти на человека Рауха. Тогда-то и начнется та партия, ради которой его прислали сюда из Берлина.
Раух закурил, встал из-за стола, подошел к окну. День уходил. Заваленная снегом улица становилась неуютной, чужой. Скорей бы разделаться с этим резидентом — и в Берлин. Уютный, пахнущий кофе и табаком ночной Берлин.
«Совсем раскис, — разозлился Раух, — так, пожалуй, и запить можно».
Он подошел к столу, нажал кнопку звонка.
— Обер-лейтенанта Франка ко мне, — бросил вытянувшемуся в дверях шарфюреру. Франк вошел через пять минут. Свежий, улыбающийся, элегантный Счастливчик Франк, как звали его в абвере.
Раух уже не раз мысленно благодарил шефа за такого помощника. Франк оказался большим специалистом в агентурной работе.
— Садитесь, Курт, — приветливо улыбнулся Раух, — садитесь и слушайте. У меня есть план…
* * *
Вороньи вопли, однообразные и унылые, плыли над оврагом. Раньше здесь была свалка из снега торчали остатки самых неожиданных предметов: сломанная спинка кровати, жестяная труба и еще что-то, что когда-то носило имя и имело определенное назначение.
Зина с овражьего горба смотрела на город. Он лежал рядом, в каких-то полутора километрах. Она специально вышла именно сюда. Идти дорогой значит встретить полицаев прямо у шлагбаума, на городской заставе. Правда, документы у нее были надежные, но чем черт не шутит, лучше не рисковать зря. Пришлось ей и Володе Павлову прошагать по лесу не один километр.
— Ну, я пошла, — обернулась она к Володе.
— Ни пуха тебе…
— К черту!
— Осторожно, слышишь?
— Aгa.
— Я серьезно…
— Я тоже…
Она осторожно, стараясь не упасть, начала спускаться в овраг. Город пропал, только остов водокачки уперся в зимнее пасмурное небо. Она шла мимо мусорных куч, мимо поваленных заборов и обгорелых или сожженных дотла домов. Шла осторожно, словно хотела втиснуться в стены. Прохожих почти не было. Только раз попался ей навстречу старик в рваном ватнике.
Как же отыскать Первомайскую улицу, нареченную ныне Вермахтштрассе? В голове бился голос Симонова: «Запомни, ты должна вести себя как местная, ни у кого ничего не спрашивай. Выйдешь на площадь, пойдешь по Берлинштрассе, повернешь на Спасскую, и второй поворот налево.
Вот она, площадь. Обыкновенная, такая же, как у сотен других маленьких городков, — разбитые кирпичные лабазы, двухэтажный дом, в котором раньше, видимо, был горисполком. На угловом доме табличка «Берлинштрассе…
«Значит, теперь на Спасскую, а там…»
— Хальт!
Сзади трое. Шинели мышиного цвета, на груди полумесяцами бляхи, руки на автоматах. «Военные жандармы». На секунду, только на одну секунду стало жарко, кровь прилила к лицу.
— Аусвайс, — рявкнул один из жандармов, видимо старший.
Медленно, стараясь сдержать дрожь в руках, расстегнула пальто, достала платок, развязала, показала паспорт и пропуск.
Жандарм медленно рассматривал документы. Уж слишком медленно и внимательно. А сердце отсчитывало секунды. Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук!
Наконец он закрыл паспорт, протянул Зине.
— Ber!
По-поросячьи завизжал снег под тремя парами сапог. Зина оглянулась. Они шли уверенно, твердо, как хозяева. Эх, сейчас бы из автомата, длинно, по этим широким спинам, перетянутым ремнями…
Второй поворот налево. Дом номер шесть. Вывеска, написанная плохой масляной краской. «Починка велосипедов, примусов, замков». Стрелка, указывающая на истертые кирпичные ступеньки. Дверь, обитая клеенкой, торчащие клочья войлока. Звякнул колокольчик над дверью. Маленькая комната без окон, гора металлического хлама. В углах горят три керосиновые лампы. Из-за верстака поднимается невысокий старичок. Седенький, глазки быстрые, бородка реденькая.
«Ой, на дьячка похож. Неужели не тот?»
— Здравствуйте.
— Здравствуй, девушка.
— Мне бы Афанасия Никитича.
— Я Афанасий Никитич буду, проходи, садись.
Зина села на испачканный ржавчиной табурет. Старичок молчал, только смотрел на нее цепко, изучающе.
— Чем могу полезен быть? Может, ремонт какой?
— Я, Афанасий Никитич, от вашей тетушки. Она просила передать вам «Днепр-5».
— Значит, «Днепр-5», говоришь? Долго же тетушка привета не передавала. Ну как там, дочка?
— Хорошо все. Скоро наступать начнут, совсем скоро.
— Ну, дай-то бог. Вот что, дочка, на… — Афанасий Никитич протянул Зине маленькую капсулу, — на, там разберут. Только ты ее донеси, слышишь, донеси. Важно это очень.
— Донесу, — Зина протянула руку, — счастливо.
— Тебе счастливо, дочка. А другой раз придешь, неси примус или керосинку какую, поняла?
— Поняла, улыбнулась Зина.
Через час она без приключений добралась до леса.
— Ах, Зина, — обрадованно улыбнулся Володя, — поморозила ты меня совсем опять. Зина посмотрела на него и внезапно расхохоталась звонко и радостно.
* * *
Ее взяли у вокзала. Подошли двое, один молча, не глядя, сунул в карман ее документы, второй толкнул в спину.
— Ber!
«Все», — оборвалось где-то под самым сердцем. Почему-то ей стало жарко. Так жарко, словно на улице по крайней мере апрель.
Она шла мимо домов, мимо лабазов на базарной площади. А сзади шла ее смерть, скрипела снегом под сапогами, дымила вонючей сигаретой.
«Вот ты и попалась. Бежать? Да куда побежишь? Сзади немец с пистолетом, на каждом углу полицаи. Только спокойнее, только спокойнее!»
Вот здание гестапо. Замерло сердце. Неужели сюда? Из гестапо не выходил живой никто. Прямо к дверям ведет протоптанная в снегу дорожка. Еще несколько шагов. Раз, два. Три. Четыре. Все.
— Веr!
И опять толкнул немец в спину. Нет, ведут не в гестапо. Так куда же? Ну все равно. Лишь бы не сюда.
Ее привели в комендатуру, заперли в подвале. Как мучительно долго тянется время. В темной бетонной клетушке темнота. Воздух сырой, затхлый. Зина ощупала скользкие от слизи стены. Нет,
