Исторический этикет - Мария Ивановна Козьякова

эпохи рококо пикантна, хрупка и изящна. Она должна обладать кукольной внешностью: на лицо наносят слой белил и румян, волосы обсыпают пудрой, черные мушки оттеняют белизну кожи, талия затягивается до немыслимых размеров, что составляет контраст с необъятной пышностью юбок. Женщина встает на высокие каблучки и двигается чрезвычайно осторожно, помогая себе тростью. Она превратилась в некое капризно-изысканное существо, экзотический цветок, игрушку. Для создания подобного облика вырабатываются особая походка, особые жесты. В таком костюме можно танцевать только определенные, специально предназначенные для этого танцы. И потому менуэт становится излюбленным официозным танцем эпохи.

Стиль рококо символизировал закат абсолютизма, угасание элитарной культуры феодальной Европы. Это последний оригинальный стиль европейской аристократии. Своими удивительно изящными, стилистически отточенными формами он отражал ее образ жизни – гедонизм и сибаритство, мир изнеженности, приятных развлечений: музыка, любовь, охота. Жизнь мимолетна, так давайте веселиться – «после нас хоть потоп!» Все большое, величественное, могучее уходит безвозвратно, будь то масштабы явлений, размеры предметов, сила чувств – воцаряется камерность. «Вместо торжественных мистерий беззаботные галантные празднества, вместо высокопарных од – полушутливые мадригалы, вместо религиозно-эротических экстазов непринужденная фривольность», – описывает метаморфозы искусствовед Н. А. Дмитриева.

Место прекрасного и возвышенного занимает «прелестное», становясь новым идолом эпохи. Основной атрибут того времени, белокурый парик, нарочито искусственен, – не подражая естественным волосам, он обрамляет лицо, подобно раме. Пудрятся все – мужчины и женщины, старики и дети. В белых париках, напудренные и нарумяненные, все выглядят чрезвычайно молодо. Эпоха как будто остановила время или просто игнорирует старость. Эстетизируется юность, даже детскость, привлекает все молодое, неопытное, незрелое. Культ ювенильности служит одной из характеристик культуры уходящего абсолютизма. Возможно, он порожден именно этим закатом и увяданием, отражает старческую немощь, элементы вырождения правящего класса. Усталость проглядывает и в отходе от ренессансной цельности и гармонии человеческого облика. Появляется новый идеал красоты, ассоциирующийся с изысканным чувственным наслаждением. Нагота женщины более не кажется привлекательной. Она исчезает, сменяясь пикантной полуобнаженностью, камерностью отдельных красот, создается «эффект раздетости».

Галантный век, утомленный и пресыщенный собственной искусственностью, стремится «назад, к природе». Идиллические мотивы простой и естественной жизни на лоне природы звучат не только в призывах философов эпохи Просвещения. Они пронизывают весь быт того времени, приобретая различные формы стилизации: от пастушеской идиллии, когда пресыщенная аристократия разыгрывает пасторальные сюжеты и мнит себя свободной от уз светского общества, до серьезности физиократов, находящей отклик у образованной публики. Это – французская королева Мария Антуанетта, доящая коров и сбивающая масло в Трианоне, это ставшие чрезвычайно модными пасторальные картины, а также деревенская жизнь, которая романтически идеализируется (иллюстрация 14).

Мечта о жизни на лоне природы, возникшая от столкновения с искусственным ритуалом, возмещала отсутствие наивности и простоты. Однако от жеманства и манерности XVII в. высшее общество отказалось также бесповоротно. «Наш век значительно упростил всякие церемонии, и теперь только среди провинциалов можно еще встретить церемонного человека», – считают современники. Уже не расточают тысячи извинений за плохой обед, не уговаривают выпить еще вина, не мучают гостей, упрашивая их спеть – все это теперь присуще мелкой буржуазии. Светское общество проповедует легкость и изящество, которым учат, и делают это серьезно. Специальные учителя преподают молодому человеку искусство тонко улыбаться, грациозно нюхать табак, легко и красиво раскланиваться, интересно говорить.

Галантный век провозгласил своим девизом: «наслаждение», и общество самозабвенно ему следовало. Многочисленные примеры подобного поведения можно найти в литературе, в мемуарах того времени – в частности, в известных романах Шодерло де Лакло «Опасные связи» и Прево «История кавалера де Грие и Манон Леско». Проявления эротики эстетизируются, возникает так называемая «эстетика будуара». Флирт – наиболее популярное развлечение. Нравы становятся все более свободными, а добродетель, верность, целомудрие кажутся скучными и вызывают насмешку. Порок идеализируется в духе культа «наслаждения». Из любви устраняются все грубое, опасное, сильные и глубокие переживания, в том числе ревность. Ритуал любовной игры особо утонченный, рафинированный: не целеустремленный натиск, а множество мелких нападений, изящное пикирование, кокетливые выпады. Среди атрибутов – мушки, веера, платки, маски.

В салонах того времени флиртуют публично, открыто, флирт органично включается в этикетную канву. Законы галантности требуют от дам умения находить невинные выражения при обсуждении самых непристойных тем, и общество забавляется этими беседами. Одно из традиционных проявлений флирта – поцелуй. Искусство поцелуя стало чрезвычайно популярно, и обсуждению сего важного предмета посвящались специальные трактаты. «Колено – последняя инстанция дружбы, на поцелуй выше подвязки может претендовать один лишь любовник», – такого рода галантности были привычны, в том числе в качестве дружеского жеста. Право на такие интимности предоставлялось чуть ли не при первом знакомстве. Пикантные ситуации сознательно провоцируются, один из популярных предлогов – укус блохи. Блоху долго ищут и дружно ловят к удовольствию обеих сторон.

Другой характерный момент галантного обихода – ритуал леве, утреннего туалета дамы. Она вынуждена была посвящать своему туалету долгие часы, и именно они стали официальным временем для визитов. Как правило, чем знатнее была дама, тем больше людей участвовало в церемонии. В эти часы совмещали приятное с полезным – не только флиртовали, но и занимались делами: отдавали распоряжения, выслушивали предложения модисток, торговцев, знакомились с образцами предлагаемых товаров. Муж при этом присутствовал редко, обычно женщину окружали друзья, по количеству которых можно было судить о популярности хозяйки дома, ее положении в обществе. Когда друзья переставали посещать леве, это свидетельствовало о каком-либо неблагополучии в светской жизни или же о ее преклонном возрасте. Дама принимала визиты полулежа на парадной постели, поставленной в центре комнаты, а посетителей приглашали сесть на табуреты, расставленные вокруг ложа. Галантные обычаи позволяли принимать визитеров даже в ванне, – если хотели соблюсти все приличия, то хозяйка должна была во время визита накрыться простыней. Это нисколько не оскорбляло нравственности того времени, правда, свидетельствовало об особо «дружеских» отношениях с посетителем.

Бытовая вседозволенность, характерная для аристократических кругов, делается предметом подражания для буржуазии. Особенно распущенные нравы бытуют в крупных европейских городах, а также там, где находятся резиденции монархов. Знатные вельможи содержат целые гаремы, видя в них один из символов своей власти. Людовик XIV рассматривал в качестве потенциального гарема не только женскую половину королевского двора, но и всех женщин, представлявшихся ко двору. Этот подход не был чем-то исключительным. Власть над мужьями на всех уровнях абсолютистской иерархии превращалась во власть над их женами. Мольер отразил данную ситуацию в выражении, ставшим популярным: «Поделиться с Юпитером – не значит опозориться».

Одно из характернейших явлений времени – институт королевских фавориток (метресс). Королевская фаворитка занимала вполне определенное, в некотором роде официальное положение. Она имела свою резиденцию, штат прислуги и охрану,