Фантастический Калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том I - Владимир Михайлович Волков

Я выдавил улыбку. Марина испуганно отшатнулась, вскочила и быстро пошла прочь.

– Стой, погоди, ты забыла, – крикнул я вдогонку.

Совершенно не понимая, почему произвел такое впечатление, я подхватил куртку и бросился следом. Не хватало еще бедняжке заболеть из-за меня. И зачем только полез?

Проклиная себя за глупое поведение, я с трудом догнал Марину возле Александрийского театра. Несмотря на кажущуюся худосочность и болезненность, она летела, будь здоров.

– Стой… да погоди ты, – я схватил ее за локоть.

– Отпусти! – дернулась она.

– Ты забыла, вот.

Я всунул ей куртку. Марина прижала к себе пропажу и смерила меня подозрительным взглядом.

– Быстро ты…

Она резко повернулась, давая понять, что разговор закончен.

– Всегда пожалуйста, – буркнул я ей вслед.

Внутри разливалась злость и обида. Я сунул руки в карманы и тихонько побрел обратно. И вдруг моего плеча тихонько коснулись. Марина по-прежнему сжимала куртку и виновато смотрела на меня.

– Спасибо, я… наверное испугалась, извини.

– Не такой уж я и страшный.

Злость мигом улетучилась. Я смотрел на девушку, на ее худые тонкие руки, острые ключицы и бледную, будто прозрачную кожу, пронизанную дорожками вен, и подумал, что она очень похожа на тот образ героинь, о которых писал Эдгар По: Линор, Анабель Ли, Береника… Девушка-тень, призрак…

Любимый мистицизм снова начал поднимать голову, сравнивая Марину и ее музыку с чем-то таинственным.

Молчание затянулось, и чтобы не выглядеть совсем глупо я предложил:

– Не хочешь пройтись? Ты не подумай… у меня есть девушка, просто ты так плакала… что-то случилось? Может, я могу помочь?

– Вряд ли, – она задумчиво посмотрела в сторону Невского, на секунду взгляд остекленел, но тут Марина моргнула и добавила, – если хочешь, можно пройтись, только недолго, меня мама ждет.

Скажу честно, я никогда не считал Марину привлекательной, но в тот вечер в ней проснулась какая-то внутренняя красота, которую нельзя увидеть, только почувствовать. Марина оказалась отличным собеседником – именно такого друга я всегда хотел – она выслушала все мои жалобы, поддержала, посоветовала не падать духом. Путь любого человека может начаться в совершенно чуждом и отвратительном ему месте, но потом, постепенно набирая обороты, жизнь предоставит не один шанс все изменить.

Конечно, все это я и так знал, но ее слова как-то по-особенному проникали в душу и успокаивали ее. А вот сама Марина говорила мало и будто неохотно. Рассказала про мать и что за ней надо присматривать, что она больна, и вылечить ее нашими лекарствами нельзя. Помогает только музыка.

Я подумал, что она шутит, но Марина выглядела очень серьезной и сосредоточенной. Однако, стоило мне продолжить расспросы, как она замкнулась и тут же перевела разговор на другую тему.

– Ты очень красиво играешь, – сказал я, когда мы уже второй раз обошли сад, – ты училась этому?

– Я… нет… – она испуганно осмотрелась.

– Что? Кого-то увидела?

– Ничего, просто холодно, – она закуталась в куртку, пытаясь скрыть дрожь.

– Честно говоря, я удивлен, что ты не поступила на музыкальный факультет.

– А зачем? Моя музыка не для всех, – она снова оглянулась, – я играю для себя и для…

Тут она резко замолчала.

– Тогда почему ты выбрала литературу? – допытывался я.

– А ты почему?

– Мне показалось, что учеба поможет хоть немного приоткрыть завесу тайны о том, как устроен наш мир, как его видели древние философы и поэты.

– Некоторые тайны лучше не открывать, – сказала она после долгого молчания.

– Наверное, – согласился я и осторожно спросил, – Марин… ты меня извини, наверное, не мое дело, но почему ты плакала?

Она дернулась, словно наткнулась на преграду и снова испуганно оглянулась.

– Да так…

Она хотела еще что-то сказать, но тут налетел ветер и деревья недовольно зашумели. Я готов поклясться, что в кустах возле одной из скамеек на секунду увидел странную тварь с большим желтым глазом посередине. Воздух начал сгущаться, как перед грозой.

– Уже поздно, мне пора.

Она неуклюже махнула рукой и ускорила шаг. Я смотрел ей в след и не мог понять, что меня так беспокоит. То ли Маринина походка, ее приподнятые плечи и втянутая шея, то ли колышущиеся тени, которые словно живые тянулись за ней.

Стоило Марине скрыться из вида, как дышать стало легче.

Дом-работа, работа-дом. Первое время было непросто. Милая обстановка и дружный коллектив оказались оберткой, а начинка была кислой и противной. Администратор кричала и все время подгоняла меня, а улыбчивые ребята, отлучаясь на редкий перерыв, выглядели забитыми и усталыми.

Октябрь принес с собой непрекращающиеся дожди. Люди проклинали погоду, спешили по домам, я же наоборот старался больше времени провести на улице. Холод приносил облегчение, заставляя боль замереть.

Я ненавидел музыку. Любую музыку. Классика, рэп, рок, инструментал. Все превращалось в лязгающий железный кусок проволоки, которой водили по ушам. Я ходил к врачам, слушал их уверенные разговоры о расшатанных нервах, сдавал анализы. У меня не могла болеть голова, потому что все было в порядке. Однако, она болела, доводя до изнеможения.

Соня стала чаще обижаться на меня.

– Не понимаю, если врачи сказали, что ты здоров, то почему мы не можем сходить на концерт?

– Можем, только моя голова взорвется, нафиг, – смена была сложная и весь день, словно нарочно, играла громкая бодрящая музыка.

– От искусства не может ничего взрываться, – Соня поджала губки и смерила меня недовольным взглядом.

– А у меня может! Сколько можно объяснять?

– Что за тон, Генри?

– Перестань уже меня так называть! Я – Георгий!

– А раньше тебе нравилось.

– Раньше мне много чего нравилось, даже ты!

– Вот как? А сейчас?

Я стиснул зубы и сжал пальцы в кулаки. Это все плохой день, завтра станет лучше. Извинись, ты же неправ!

– А сейчас я хочу побыть один.

Слова выскочили быстрее, чем я успел их остановить. Соня вспыхнула, резко повернулась и, высоко подняв, голову ушла. Я должен был ее остановить, но вместо этого отвернулся и зашагал в противоположную сторону.

Может, дело не в болезни? Может, мы просто не должны быть вместе? Соня слишком много из себя воображала. Она до сих пор жила за счет родителей и совершенно не умела зарабатывать на хлеб.

Я хотел измазать ее образ чем-нибудь отвратительным, грязным и вонючим. Чтобы спустить на землю и рассмотреть свой идеал под другим углом. Но Соня летала в небе, порхая, словно фея. Я же брел через темный серый город, слушая бесконечные гудки и доносящиеся из машин песни.

И тут что-то изменилось. Звуки подхватили меня, понесли, закружили в неведомом танце. На этот раз перед глазами возникла пустыня и заостренные пирамиды. Сотни пирамид под жарким солнцем. Караван путников на верблюдах и длинные шпили черных обелисков, замершие в воздухе.

Звуки скрипки звенели, разгоняя осеннюю тоску. Марина замерла, вытянулась спицей, и только смычок порхал в ее руке. Совсем немногие следили за игрой, остальные шли мимо, слишком поглощенные своими мыслями.

Когда Марина закончила, я захлопал. Громко, не обращая внимания на недовольные взгляды окружающих, не боясь выглядеть глупо. Ее музыка… она что-то сделала со мной, дала защиту от зудящей головной боли.

Марина испуганно на меня посмотрела, убрала скрипку и попыталась слиться с людским потоком.

– Стой, погоди, пожалуйста, – я схватил ее за руку.

– Пусти, мне больно.

– Прости, я… прости. Марина, твоя музыка, она… я никогда такого не слышал. Моя голова не болит, понимаешь?!

– Нет, отпусти меня, – попросила она гораздо тише, оглядываясь по сторонам.

– Да, да, конечно, – я постарался успокоиться и перевести дух, – давай пройдемся.

Она неуверенно пожала плечами и вошла в сад. Я шел рядом и пытался все объяснить. Марина выслушала и нахмурилась.

– … и когда ты сегодня играла, все как рукой сняло.

– Плохо.

– Но почему?

– Мало кто может… услышать мою музыку.

– Эм… тебя вообще-то весь Невский слышал.

– Да, – сказала она и понизила голос