Кто-то дает сдачи - К. Блом

1

Обещанный сотрудник прибыл утром.

Прилетел из Стокгольма, первым же рейсом. На аэродроме Бультофта его встретили и отвезли в управление.

Звали его Эмиль Удин, и уже через час все пришли к выводу, что работать с ним - сущее наказание.

2

Никто его за язык не тянул, он сам начал: - Честно говоря, лучше бы я стал адвокатом. Но ты ведь знаешь, как оно бывает… Будь я проклят! В школе учился с прохладцей, лень заела, и результат не замедлил сказаться. Отстал и провалился на экзамене. С треском. Потом отцу приспичило сделать из меня военного, раз уж я и в реалке сел в лужу. Но тут я встал на дыбы. Подался в полицейское училище - все лучше. Так я думал в ту пору и, будь я проклят, думаю до сих пор. Эх! Если б я тогда соображал, не сновал бы теперь по всей стране, выручая провинциальную полицию, а имел бы собственную контору, с хорошей мебелью, с секретаршей… Может, даже коллег, совладельцев адвокатской фирмы… и богатых клиентов… дамочек в мехах и прочая. И сидел бы себе в «Оперном погребке» вместе с Хеннингом Шёстрёмом… Да… мужа моей сестры надо видеть. Он-то адвокат и зарабатывает, скажу я тебе, ого-го!

- Послушай,- заикнулся, было Хольмберг.

- А? Сигарету? Подымить охота? Держи! - Удин протянул бело-голубую пачку.

Хольмберг машинально взял сигарету, прикурил, затянулся и жутко раскашлялся. Так раскашлялся, что даже побагровел.

- Что… это… кх!.. за черто… кх-кх!.. вы сига…

- А что? Не нравятся? Будь я проклят. Испанские. «Дукадос».

- Ну… кх-кх!

- Гм… по-моему, вполне на уровне. Только привыкнуть надо.

Он легонько ткнул Хольмберга в живот и захохотал.

- Ах… вот как,- протянул Хольмберг.

- Во-во! Понимаешь, брат у меня летчик. Он-то и покупает мне сигареты, tax-free [6]. Сам-то не курит. А я на них напал случайно, несколько лет назад, когда отдыхал в Испании.

- Извини. Одну минуту,- сказал Хольмберг, вышел из комнаты и заглянул к Улофссону, который сидел, массируя затылок.

- Ну и диван у тебя… Я, конечно, может, и спал, но шея прямо вся онемела. Что это с тобой?

- Он дурак. Черт меня побери, он дурак.

- Что-что? Кто дурак? Начальник полиции?

- Нет, Удин. И мелет, и мелет, не закрывая рта. А сигареты какие курит - господи, спаси и помилуй! И через слово «будь я проклят». Через слово.

- Да. Веселенькое дельце.

- Куда уж веселей. Пошли ко мне, а? Один я с ним не выдержу.

- Ладно. Все равно скоро совещание. - Улофссон вышел из-за стола, и оба направились к двери.

- Это Севед Улофссон,- сказал Хольмберг.- Хотя вы ведь уже встречались.

- А как же. Ты, между прочим, здорово похож на моего брата,- заметил Удин.

Хольмберг посмотрел на него.

- На летчика?

- Нет, на другого. Он в Стокгольме живет и тоже, как я, работает в полиции.

3

Эмилю Удину уже сравнялось сорок семь. Роста он был среднего - метр семьдесят. Рыжие волосы, крупный нос, пышные усы.

Одет он был в клетчатый пиджак и узенькие брюки-дудочки, на ногах - сандалии.

По слухам, он в своем деле корифей. Во всяком случае, так говорили стокгольмцы.

В Лунде же решили, что он не слишком умен.

4

В среду к вечеру об этом знало почти все управление. И сотрудники искали повод, чтобы хоть одним глазком посмотреть на сие чудо природы.

Совещание началось после обеда.

НП, Улофссон и Хольмберг ознакомили Удина с ситуацией.

- Ясно,- сказал он,- вот, значит, как обстоит дело. Да-а, я и говорю. История запутанная, ничего не скажешь. Что ж, раз на то пошло, принимаю, как говорится, командование…

- Ну и отлично,- сказал НП.

- Да-а,- продолжал Удин.- Посмотрим, что тут можно сделать. Придется здорово покорпеть, дотошно изучить все возможности, без предубеждения, как говорится. У этого вашего Турена не было любовницы?

Вопрос хлестнул их, как пощечина.

НП залился краской и, помолчав, ответил:

- Я лично понятия не имею.

- Вот как? Что ж, охотно верю. Он ведь, небось, не трубил об этом на каждом углу.

- Простите, но мне сдается, что мы ни с того ни с сего бросаемся по весьма и весьма сомнительному следу,- заметил Улофссон.

- Что ты имеешь в виду?

- Ничего особенного. Просто мы располагаем несколькими очевидными фактами и рядом странных точек соприкосновения. Зачем же копаться в личной жизни Бенгта?

- Да,- вставил Хольмберг.- Именно.

- Но я не это хотел сказать.

- А что же, черт возьми?

- Я имел в виду, что насчет Бенгта… позволю себе называть его Бенгтом, для простоты, как говорится. Потолковать надо насчет Бенгта, вот что. Я подумал, если у него есть любовница, то можно бы выспросить ее, поговорить с ней. Ведь вы не представляете, женатые мужчины болтают с любовницами о таких вещах, о каких при жене и не заикаются. Вдруг он сказал ей что-то очень важное с точки зрения поимки преступника.

Все молчали.

Черт возьми, думал Хольмберг, малый-то прав.

- Разве я не прав?

- Да, прав, - согласился Хольмберг.

- Ну? Так как, была у него приятельница? Будем называть ее так, потому что слово «любовница» в нынешних обстоятельствах звучит, пожалуй, грубовато.

- Нет,- сказал Улофссон.- Я судить не берусь.

- Я тоже,- сказал Хольмберг.- Не знаю. Но думаю, вряд ли. Староват он для этого.

- Нет, парень. Нет. Возраст, если хочешь знать, только добавляет пикантности.

5

Час спустя решительно все заподозрили в Эмиле Удине ясновидца.

Трубку снял Хольмберг.

- Добрый день,- услышал он женский голос.- Кто у телефона?

- Ассистент уголовной полиции Хольмберг.

- Добрый день. Мне ужасно неловко, но… Мое имя Сольвейг Флорён, и…

Голос смолк.

- Да? - сказал Хольмберг.

В трубке откашлялись и продолжали:

- Мне очень неловко вас беспокоить. Я знаю, у вас и без того забот хватает, но… Я знала Бенгта… Турена… комиссара. Вот и подумала, вдруг вы мне поможете.

Хольмберг вздохнул.

- А в чем дело?

- Я только что звонила в больницу, выясняла, как он там. Ведь в газете было написано, что состояние критическое и неопределенное… а мне хотелось знать точнее… Я спросила, нельзя ли его навестить, и они сказали, что он до сих пор без сознания и что к нему пускают только жену и сотрудников полиции. А я… мне бы так хотелось… повидать его… если можно.

- Гм… И по какой же причине, если не секрет?

- Почему секрет. Мы были знакомы… если можно так выразиться…

- Знакомы… И близко?

- Да. Пожалуй, что так.

- Очень близко?

- Да…

- Кажется, начинаю понимать…

Сольвейг Флорен молчала, а в памяти Хольмберга сверкнул вопрос Удина насчет того, была ли у Бенгта любовница.

- Но его жена наверняка в больнице, и вам, видимо, не очень удобно появляться там,- начал Хольмберг.

- Однако…

- …если вы понимаете, что я имею в виду.

- Разве нельзя устроить так, чтобы я зашла в ее отсутствие?

- Он для вас много значил… то есть, значит?

- Да.

- Оставьте мне свой телефон, я выясню, можно ли это устроить, и позвоню.

- Правда? Позвоните? Спасибо. Это ужасно любезно с вашей стороны.

Он записал номер.

- Вы себе не представляете, как это для меня важно… ваша помощь,- докончила она.

Он рассказал Удину о разговоре.

- Будь я проклят! Ну, что я говорил?!

- Гм… да. Что будем делать?

- Пусть она его навестит. Звякни в больницу и узнай, там ли его жена. Если нет, действуй. Кроме того, можно воспользоваться случаем и побеседовать с этой дамой. Как говорится, убьем сразу двух зайцев.

6

Хольмберг чувствовал себя едва ли не сводником, когда звонил в больницу и выяснял, там ли Соня Турен.

Ее не было.

В половине третьего он встретился с Сольвейг Флорен в центральном вестибюле большого больничного блока.

Он никогда прежде не видел ее, но узнал сразу, как только она появилась на пороге,- она очень хорошо себя описала.

Высокая блондинка, с виду усталая.

Все устали, подумал Хольмберг.

Держалась она очень прямо; пышный бюст, судя по всему, не сковывали никакие бюстгальтеры. Одета по молодежной моде: красные расклешенные брюки и черный жакет.

Лет тридцать пять, предположил Хольмберг и подумал: похоже, она из тех женщин, которых с годами все больше и больше охватывает страх, что молодость уходит.

- Сольвейг Флорен?

- Да. Это я.

- В таком случае поднимемся наверх?

- Да. И… спасибо, что все устроили… Он вежливо улыбнулся:

- Пойдемте.

Комиссар лежал в темной одноместной палате: покуда он в таком состоянии, необходимо постоянное наблюдение и тщательный уход. Как долго это будет тянуться, никто не знал.

Увидев Турена, она прямо задохнулась. В лице комиссара не было ни кровинки, грудь судорожно поднималась и опускалась. Из носу торчала резиновая трубка, присоединенная к пластиковому мешку, внутри которого что-то неприятно желтело. Голова скрыта под белой повязкой, а сбоку на койке висел еще один пластиковый мешок с резиновым шлангом, уходящим под одеяло. Турен лежал на боку.