Что такое интеллектуальная история? - Ричард Уотмор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С точки зрения этого братства историков, одна из целей, стоявших за попытками анализировать высказывания в политических текстах как «речевые акты», заключалась в их уподоблении «актам», которые изучают коллеги-историки. Так, в глазах Покока исследование социального поведения вмещало в себя изучение языков дискуссий различных эпох – например, дебатов о древней конституции в Англии XVII в.[77] Сообщаясь друг с другом посредством речевых актов, индивиды при формулировании аргументов опираются на доступные им существующие языковые традиции. При этом язык, по мнению Покока, приобретает структуру, нередко именуемую дискурсом, в которой аргументы состоят из серии речевых актов, совершенных индивидами в тех или иных социальных и исторических контекстах. Речевые акты подтверждают или видоизменяют дискурсы или парадигмы, внутри которых они осуществляются, делая это в одних случаях преднамеренно и явно, а в других случаях – непреднамеренно и неявно[78]. Историку в ходе своей работы нужно заниматься поиском парадигм или дискурсов, оставивших след в истории, таких как республиканизм, подпитывавший политическую аргументацию по всему атлантическому миру в эпоху раннего Нового времени, и – в XVIII в. – не менее значимые выступления в защиту древнего конституционализма или историографии Просвещения в ее арминианском, англиканском и вольтерьянском изводах[79].
Принципиальный момент заключается в том, что подобные парадигмы обретают значимость по мере их употребления, навязывают историческим акторам конкретный образ мысли. Можно показать, как они эволюционируют и видоизменяются в различных обстоятельствах, а порой разрушаются и уходят. Становление и почти полное исчезновение ряда парадигм рассматривалось в работах Покока. По его мнению, исследователь, который воспользуется этим методом, обнаружит множество обоснований, применявшихся для защиты конкретных политических стратегий. Он поймет, что в каждый конкретный момент времени исторические акторы усматривали смысл и соответствующим образом оценивали целый ряд таких обоснований, нередко противоречивших друг другу. Все это учит историка благоразумию и осторожности. История превращается в изучение того, как принимаются решения в обстоятельствах, когда нет черного и белого. Необходимость пропадает из истории, становящейся последовательностью случайных развилок, каждая из которых могла быть пройдена иначе. Благоразумие требует от историка проводить различие между задающими тон идеологическими традициями или языками, на которые опирались авторы, формулируя свои идеи, и конкретными высказываниями, представляющими собой утверждения или аргументы. Покок разделяет «langue» и «parole», «язык» и «речь» и ссылается на это различение во всех своих исследованиях[80].
Самой воинственной из всех работ, обосновывающих новую практику, была, несомненно, статья Скиннера «Значение и понимание в истории идей» (1969). В ней наиболее четко назывались противники и особенно решительно осуждались описания классических текстов как «единственного объекта исследований» и вклада в копилку «вневременной мудрости». Скиннер обрушивался с критикой на склонность усматривать прямые связи между каноническими авторами, якобы предопределившими облик существующих по сей день политических философий. Он утверждал, что историки политической мысли приписывают авторам былых эпох понятия, которые были для них недоступны (грех анахронизма). Они выискивают в сочинениях авторов прошлого примеры предвосхищения утверждений более поздних эпох, которых в изучаемых ими текстах на самом деле нет (грех пролепсиса). Скиннер требовал, чтобы содержащиеся в текстах аргументы рассматривались как совершенные в истории действия. Такие аргументы не могут не быть связаны с дискурсами соответствующей эпохи, равно как и с лингвистическим контекстом. В итоге конкретный довод можно рассматривать как подтверждающий либо опровергающий аргументацию людей, чьи произведения должны были быть известны данному автору. Одной из целей Скиннера в «Значении и понимании…» являлась историзация политических философий прошлого. Рекомендации, вытекающие из подобного метода, заслуживают более подробного анализа.
Глава 3
Метод интеллектуальной истории
Работу Квентина Скиннера «Значение и понимание в истории идей» порой называют манифестом Кембриджской школы. Ее влияние оказалось особенно сильным. Хотя методологическая статья Джона Покока вышла шестью годами раньше статьи Скиннера, а за год до нее в печати появилась статья Джона Данна, из этих трех работ именно текст Скиннера оказался самым напористым и убедительным. К тому же он был наиболее понятным: Скиннер четко заявил, что необходим новый метод изучения идей прошлого, дабы положить конец тому ужасу, который, по его мнению, творился в этой сфере в предыдущие десятилетия. О том, насколько спорной являлась данная статья, можно судить по тому, что ее отвергли несколько журналов – по этой причине Скиннер чуть не отказался от ее публикации[81]. В «Значении и понимании…» Скиннер указывает, что находится в особом долгу перед Данном, несколько раз упоминает работу Покока и отмечает, что получал от него замечания еще до публикации своей статьи (так же как и от Джона Барроу, Мориса Мандельбаума – в то время профессора истории в Университете Джонса Хопкинса, экономиста Фрэнка Хана, Майкла Блэка из издательства Cambridge University Press и специалиста по американской истории XX в. Джона Э. Томпсона). В свою очередь, статью Данна, гораздо менее внятную и в гораздо большей степени насыщенную аргументами, комментировали сам Скиннер и Питер Ласлетт. Существование группы, спаянной единой миссией, становилось очевидным. Как выразился Покок, появление первых статей Скиннера еще в 1964 г. «заложило основы нашего союза с другими коллегами, который, кажется, ничто не в состоянии поколебать»[82]. Как впоследствии подчеркивал Скиннер, признавая свой долг перед теоретическими работами Данна и Покока, сам он никогда не чувствовал, что говорит нечто новое, но в то же время, по его словам, «пытался выявить и сформулировать в более абстрактных терминах теоретические предпосылки, на которые, как мне казалось, опирались Покок и в особенности Ласлетт»[83]. Преемственность очевидна, однако Скиннер проявляет излишнюю скромность. Хотя он переформулировал некоторые из своих аргументов, снял часть своих критических высказываний и опубликовал статью в новой, существенно пересмотренной редакции, вариант 1969 г. остается классическим, не переставая вдохновлять других авторов. Этот текст по-прежнему должен входить в список обязательной литературы для студентов: он продолжает формировать идентичность начинающих интеллектуальных историков. Поэтому имеет смысл еще раз рассмотреть аргументы Скиннера в их первоначальном виде, не учитывая внесенных в дальнейшем поправок[84]. Кроме того, первому варианту статьи присущ дух задора и самоуверенности, характерный для множества работ по интеллектуальной истории, вторящих заявлениям Скиннера.
Скиннер начинает свою аргументацию с нападок на два подхода к пониманию классических текстов. Первый заключается в привязке аргументов, содержащихся в тексте, к экономическому, социальному или политическому контексту и истолковании идей в соотнесении с соответствующими факторами. В числе авторов, выступающих за такой подход, назывался Ф. У. Бейтсон, редактор журнала «Критические опыты» (Essays in Criticism). Скиннер не говорил, что подобный метод недопустим или не способен принести пользу при объяснении смысла исторических идей; скорее он имел в виду, что акцент на контексте не позволит исследователю проникнуть в значение данного текста. Иными словами, контекст служит лишь второстепенной опорой. Второй ошибочный подход основан на представлении о том, что ключом к значению текста служит сам текст, и потому исследователю нужно только снова и снова перечитывать его, дабы понять, что утверждал автор в тот или иной момент времени. Скиннер указывал, что такой подход приводит к поиску универсальных идей, из которых складывается «вневременная мудрость». Исследователи, прибегающие к подобному методу изучения текстов, уверены, что способны определить великие книги и великих философов и писателей, заслуживающих изучения – по факту их обращения к «вечным вопросам» и «фундаментальным понятиям». В число сторонников обсуждаемого подхода записывали множество историков политической мысли, включая Говарда Уоррендера, Джона Пламенатца, Лео Штрауса и Артура О. Лавджоя, а также исследователя Античности Дж. Б. Бьюри, прославленного литературного критика Ф. Р. Ливиса, теоретика международных отношений Ганса Моргентау, немецкого психиатра и философа Карла Ясперса, философов Бертрана Рассела и Эрнста Кассирера, литературоведа Аллана Блума и политических теоретиков Алана Райана и Роберта Даля. Скиннер утверждал, что общее для них исключительное внимание к текстам имело своим следствием
