Лабиринты ада - Рина Зелиева

- Ложись на скамью, животом вниз, - последовали дальнейшие указания.

Девушка выполнила требуемое, положив руки под голову. Она попыталась расслабиться и уйти в себя. Так глубоко, чтобы не доставлять ему удовольствие от смакования ее страха, с которым бороться становилось все трудней и трудней.

Визард, грубо выхватив запястье девушки из-под ее головы, привязал его к ножке скамьи. Также он поступил со вторым запястьем Веды и с ее лодыжками. А по сгибам коленей девушки он пропустил веревку, связав ее узлом под скамейкой. Таким образом, что Дана, оказавшись абсолютно раскрытой для нескромных взоров, не могла пошелохнуться. Все, что она могла, плотно притянутая к скамье, - вертеть головой из стороны в сторону.

“Понятно. Хочешь унизить меня”, - подумала Видана. - “Но ты уже там видел все. И не только видел”. Она еще не знала, о какой доли унижения идет речь.

Мужчина ушел, и Веда расслабилась: “Это все?” - не верилось ей. Тишина. Бежали секунды, минуты, часы, но ничего не происходило. Все тело затекло от неудобной позы. В зале было тепло, и было никакого другого дискомфорта, помимо того, который создавали неподвижность и тревожащее чувство неизвестности.

Сколько времени прошло, она не знала. Несмотря на неудобное, причиняющее страдание положение, она впала в дремотное состояние. Сказывалось физическое и нервное напряжение, в котором она находилась уже много-много дней.

Очнулась девушка от нестерпимой боли. По спине танцевал жидкий огонь. От неожиданности больше, чем болевого шока, она испустила дикий нечеловеческий вопль, в котором задохнулась. Судорожно сглатывая слюну, слезы и, давясь собственным голосом, пытаясь наполнить легкие воздухом, Видана извивалась в прочных, умело наложенных путах. Он застал ее врасплох. Она была не готова. Да и можно ли быть готовой к такому? Спазм дикой боли в промежности выгнул ее тело. Плеть не выбирала места контакта. Наоборот, ей там понравилось. Там, где кожа атласной нежности была наиболее чувствительна. Все горело, как от ожогов. Еще и еще раз. Дана хрипела. Она сорвала голос. Казалось, из нее вырывают куски кожи вместе с мясом. В тюрьме, когда ее избивали, может быть, в запале, а может быть по причине того, что она успешно сопротивлялась, девушка не чувствовала такой боли, настоящей физической боли, такой, какую она никогда не испытывала. Здесь возможность сопротивляться была исключена. Оставалось только принимать боль, всю ту боль, которую она сможет вынести.

Она была не готова, да - не готова. В те несколько мгновений, свободных от побоев, что ей были предоставлены истязателем, Видана даже не успела перевести дыхание. Вспышка боли от нового града ударов, обрушившихся на ее беззащитную плоть, едва не погасила сознание. Веда сжала зубы. Но вдруг ощутила, что пытка прекратилась. И снова не надолго. Холодные пальцы властно и жестоко проникли в ее лоно, обжигая истерзанную плоть. Один, два, три… Глубоко. Она не видела своего палача, но знала - это был он. Наслаждения на этот раз не было. Видана его и не ждала. По лицу струились слезы боли и унижения. Как одни и те же руки могут дарить удовольствие и мучение? Она не в состоянии была постичь, но знала, что больше никогда, никогда по собственной воле не позволит этим рукам прикоснуться к себе. В животном вое, сорвавшимся с губ, Веда отказывалась признавать собственный голос. Потом она провалилась в спасительное забытье…

Очнулась девушка на рассвете. Щека прилипла к кожаной поверхности. Веки воспалились от слез, непроизвольно потоком катившихся из ее глаз накануне. Но чуть приподняв голову, она могла видеть приоткрытое окно. Слышать щебетание утренних пташек и шум листвы. И чувствовать. Снова чувствовать… Очень хотелось пить. Ее локти были перетянуты за шеей веревкой так, что выворачивало суставы. Связанные между собой ступни максимально возможно притянуты к ним. Шумное дыхание человека, стоящего рядом, окончательно прояснило сознание. Фирс спросил:

- Готова? - но ответ был ему, похоже, не нужен.

Следом раздался свист палки, и все звуки исчезли, сливаясь в однородный шум. Первый удар пронзил ее тело от пяток до шеи, взорвавшись в мозгу ослепительной болью. Она хотела закричать, но перехвативший горло спазм не пропускал наружу ни звука. И в этот момент ее настиг второй удар. Боль не поглощала друг друга, усиливаясь, и расползаясь по всему телу мучительными волнами. Фирс бил девушку с оттяжкой, тщательно целясь по розовым ступням. Потом она завопила, хрипло, надорвано. Видана все кричала и кричала; это уже даже был не крик боли, а какого-то сумасшествия, остервенения. Затем она опять потеряла сознание.

Холод привел Веду в чувства. С нее струйками стекала вода, набравшаяся теплом от ее горящей кожи. Острая, жгучая боль пронзила истерзанное тело.

- Ну, что? Хватит? - спросил Вир, приподнимая за подбородок голову Виданы.

Фирс стоял в двух шагах от него. Обнаженное тело девушки мелко дрожало от боли и страха, широко открытые глаза с мольбой смотрели на них. Она знала, что была на пределе напряжения, предшествующем излому. Это знали и они. Но она не хотела становиться рабыней, марионеткой в чужих руках. Она желала смерти. Но они не убьют ее. У них другая цель: сломать ее волю.

Горло Веды исторгло какие-то невнятные звуки, похожие на истерический смех или рыдания без слез. Она должна была что-то сказать, что-то, что определило бы ее покорность, согласие подчиняться полностью и безоговорочно. Ведь стоило только сказать “Да, я все сделаю, что прикажете”. И пытка прекратиться. И, казалось, не было уже причины геройствовать. Но ее плотно сомкнутые губы отказывались шевелиться, запечатанные ненавистью. Она даже не представляла, что кого-то когда-то возможно так сильно возненавидеть. Это чувство затопило ее, плескалось из ее малахитовых глаз. Ради него она согласна была вытерпеть любые муки, но выжить. Теперь у нее была цель. Появился смысл жизни, ее существования. “Я убью их. Убью их всех”, - дала себе клятву девушка.

Визард вздохнул.

- Я надеялся, все будет гораздо проще. Продолжай, - небрежно бросил он Фирсу.

Бессмысленная пытка продолжалась бесконечно долго. Ее подвесили на крюк вместо боксерского мешка и били, распяли на шведской стенке, опять били. Били по пяткам, по лицу, по всему телу. Боль, завладевшая ее нутром, не давала передышки. И не осталось не единого участка живой плоти, которая бы не превратилась в оголенные болью нервы. Вира сменял Захар, потом Эвил и даже Лиса. Ей вкололи в вену какой-то препарат, от которого она способна была долго не терять сознание и ощущать. Но сил уже не оставалось. От боли и унижения Веда потеряла способность сопротивляться, и только тихо плакала. Как безвольная кукла, как неодушевленный предмет. К концу второго дня на нее напала отупляющая слабость. Голова была пустой и бездумной. Впав в прострацию, девушка уже не реагировала на оживленные вопросы, приказы, крики, шум, слившиеся в неясный гул. Какой-то частью своего сознания, еще не сломленного и продолжающего мыслить, она уговаривала себя: “Все пройдет, все когда-нибудь закончиться, и это тоже”. Потом Видана погрузилась в странное, равнодушное оцепенение, не реагируя уже больше ни на что. Ресурсы ее молодого здорового организма были исчерпаны. И ничто и никто не смог бы добиться от нее хоть какого-то проявления жизни.

Ленивый свет ночника озарял уже привычное подземное пристанище. Дана приоткрыла глаза. Она лежала на своей кровати, обнаженная, неприкрытая. Ее просто бросили сюда, предоставив саму себе. Глядя прямо перед собой, она застыла, не в силах пошевелиться. Ей очень хотелось пить, но подползти к двери и попросить не представлялось реальным. Можно было добраться до душа, но каждая слабая попытка двинуться отзывалась дикой болью, пронзающей все ее существо. Веда только облизнула распухшим языком потрескавшиеся губы и снова уронила голову на подушку. Онемевшие ноги не двигались.

Ощутить себя снова живой ей позволила влага на губах. Она жадно всасывала ее в себя, рискуя захлебнутся. Напившись, девушка открыла глаза. Вир ставил графин на тумбочку. Растерев спиртом внутренний сгиб ее локтя, он достал шприц. После введенного лекарства боль потихоньку отступила, превратившись из острой в тупую, а затем в тягучую, слабую, но мучительную. Мужчина ушел. Она снова осталась одна. Наедине с болью. Но та постепенно утихала. Наконец, Видана заснула.

Визард смотрел на девушку, свернувшуюся клубочком, как раненый зверек. Она спала, одурманенная наркотиком, безмятежная и безоружная. И вспоминал, как ее зеленые глаза то вспыхивали, то мерцали потусторонним огнем. Колдовские глаза. Она боролась с ними со всеми с растущей яростью, превратившей ее глаза в сверкающие изумруды. Он догадывался, что добился вовсе не того, к чему стремился. Вир рaзглядел внутри ее трaвянисто-зеленых глaз нечто чудовищное, что было пока еще ему непонятно. Но опыт многих сотен прожитых лет говорил, что она ему не противник. Тем не менее, мужчина был уверен: он совершил ошибку. Не первую…И причиной тому была Веда.