Бессонница - Стивен Кинг

Дэвенпорт что-то проворчал, подошел к витрине своего соседа и уставился на фальшивый розыскной плакат. Пока он рассматривал его, высокий бледный человек с козлиной бородкой — на взгляд Ральфа, совершеннейший антипод любителю «Мальборо» — материализовался в глубине «Кому цветок, кому пальто», словно водевильное привидение, слегка заплесневевшее по краям. Он увидел, на что пялится Дэвенпорт, и слабая презрительная улыбка сморщила уголки его рта. Ральф подумал, что улыбка подобного сорта могла бы стоить мужику пары зубов или сломанного носа. Особенно в такую жару, как сегодня.

Дэвенпорт ткнул в плакат пальцем и яростно затряс головой.

Улыбка Дальтона стала шире. Он махнул ручками на Дэвенпорта — жест, говорящий: Кого волнует, что там думает какой-то говнюк вроде тебя? — и снова исчез в глубине своего магазинчика.

Дэвенпорт повернулся к Ральфу; на щеках у него выступили яркие пятна.

— Фото этого мужика должно стоять в словаре сразу за словом «член», — сказал он.

«Могу себе представить, как он сейчас думает именно это о тебе», — подумал Ральф, но, разумеется, вслух не сказал.

Дэвенпорт встал перед своей тележкой, набитой книжками в бумажных обложках, засунув руки в карманы под красным фартуком и уставясь на плакат с

(Эй, эй…)

Сюзан Дэй.

— Ну, — сказал Ральф, — я, пожалуй…

Дэвенпорт оторвался от своих мрачных исследований.

— Подожди, не уходи, — сказал он. — Подпишешь сначала мою петицию, ладно? Это вернет немножко света в мое утро.

Ральф неловко выпрямил ноги:

— Обычно я не вмешиваюсь ни в какие раздоры вроде…

— Да ладно тебе, Ральф, — сказал Дэвенпорт тоном «давайте-будем-благоразумны». — Мы же сейчас не говорим ни о каких раздорах; мы говорим про то, чтобы разные фрукты и психи вроде тех, кто правит «Хлебом насущным» и политическими неандертальцами типа Дальтона, не закрыли действительно полезный женский оздоровительный центр. Я же не прошу тебя ратовать за испытания химического оружия на дельфинах.

— Да, — сказал Ральф. — Пожалуй, так.

— Мы надеемся к первому сентября отослать Сюзан Дэй пять тысяч подписей. Наверняка это ничего не даст — Дерри, если честно, всего-навсего небольшая развилка на шоссе, и скорее всего у нее жизнь расписана по часам до следующего столетия, — но ни от кого не убудет, если мы попытаемся.

Ральф хотел было сказать Гаму, что единственная петиция, которую он охотно бы подписал, это та, где богов сна просили бы вернуть ему часа три хорошего отдыха по ночам, которые у него украли, но, еще раз взглянув в глаза мужику, решил не делать этого.

Кэролайн подписала бы эту чертову петицию, подумал он. Она не была поклонницей абортов, но не жаловала и мужиков, возвращающихся домой после закрытия бара и принимающих своих жен и детишек за футбольные мячи.

Это была правда, но не это стало бы главной причиной, по которой она поставила бы свою подпись; она сделала бы это ради малейшего шанса лично и вблизи послушать такой знаменитый «пожарный оркестрик», как Сюзан Дэй. Она сделала бы это из врожденного любопытства, возможно, бывшего одной из доминирующих черт ее характера. Любопытство в ней было настолько сильно, что даже опухоль мозга не смогла его убить. За два дня до своей смерти она вытащила билетик в кино, которым Ральф пользовался как закладкой, из романа в бумажной обложке, лежавшего на ночном столике, потому что хотела узнать, какой фильм он смотрел. Кстати, это оказался фильм «Команда славных мужчин».

Ральф с удивлением и отчаянием понял, как больно ему вспоминать об этом. Даже сейчас — дьявольски больно.

— Конечно, — сказал он Гаму. — Я с удовольствием подпишу.

— Вот молодец! — воскликнул Гам и хлопнул его по плечу. Его мрачный задумчивый взгляд сменился усмешкой, но Ральф не счел это переменой в лучшую сторону. Улыбка была жесткой и отнюдь не добродушной. — Заходи в мой вертеп!

Ральф последовал за ним в пропахший табаком магазинчик, который не очень походил на вертеп в половине десятого утра. Уинстон Смит проскользнул перед ними, задержавшись лишь один раз, чтобы обернуться и взглянуть на них своими древними желтыми глазами. Он дурак, а ты — еще один, возможно, говорил этот прощальный взгляд. В сложившихся обстоятельствах Ральф не испытывал желания оспорить это заключение. Он сунул свои газеты под мышку, склонился над свернутым листом бумаги на прилавке рядом с кассовым аппаратом и подписал петицию с просьбой к Сюзан Дэй приехать в Дерри и выступить в защиту «Женского попечения».

Он одолел подъем на холм Ап-Майл легче, чем-ожидал, и пересек Х-образный перекресток Уитчэм-стрит и Джексон-стрит, думая: «Ну вот, не так уж и плохо, так ве…»

Неожиданно он услышал звон в ушах, и ноги его задрожали. Он остановился на тротуаре Уитчэм-стрит и, приложив ладонь к рубахе, почувствовал, как его сердце бьется прямо под рукой, дергаясь с пугающей яростью. Он услышал шелест бумаги и увидел, что рекламное приложение выскользнуло из бостонской «Глоб» и полетело в канаву, Он нагнулся было за ним, но потом замер.

Не очень удачная мысль, Ральф: если ты нагнешься, то скорее всего упадешь. Мое предложение: оставь этот лист дворнику.

— Ага, ладно, неплохая идея, — пробормотал он и выпрямился. Черные точки замелькали у него в глазах, как сюрреалистическая стая ворон, и на одно мгновение Ральф стал уверен, что сейчас брякнется на валяющееся в канаве рекламное приложение независимо от того, захочет он его поднимать или нет.

— Ральф? С тобой все в порядке?

Он осторожно поднял глаза и увидел Лоис Чэсс, живущую на противоположной стороне, Харрис-авеню и на полквартала ниже дома, в котором они жили с Биллом Макговерном. Лоис сидела на одной из скамеек, прямо у входа в Страуфорд-парк, вероятно, ожидая автобуса, идущего по Канал-стрит к центру.

— Конечно, все нормально, — ответил он и заставил свои ноги двинуться вперед. Он чувствовал себя так, словно шел сквозь сироп, но надеялся, что доберется до скамейки, не подав виду, как паршиво себя чувствует.

У Лоис Чэсс были огромные темные глаза — того типа, который называли испанским, когда Ральф был маленьким, — и он не сомневался, что они сверкали в воображении очень многих мальчишек в те годы, когда Лоис ходила в школу. Глаза по-прежнему оставались самой красивой чертой ее лица, но тревога, которую Ральф видел в них сейчас, не произвела на него большого впечатления. Она была… какая? Слишком уж она похожа на добрую соседку, чтобы радовать, — первая мысль, пришедшая ему в голову, но он не был уверен, что это правильная мысль.