Дочь бутлегера - Маргарет Марон

Андерхил попытался было встать. Я ценю хорошие манеры, но Скотти выглядел таким уставшим, что я его остановила.

— Нет-нет, не вставайте.

Я подсела в кабинку.

— Я сказал Скотти, что ты решила заново взглянуть на дело Дженни Уайтхед, — сказал Терри.

— Ее дочери недавно исполнилось восемнадцать, — объяснила я, — и она хочет узнать больше о том, что случилось с ее матерью.

— Неужели этой малышке уже восемнадцать? Господи боже мой! — Вздохнув, Андерхил заправил простой черный галстук в строгий серый пиджак и покачал головой. — Как быстро летит время… Ну да, она же на год моложе моей младшей дочери, а Делии сейчас девятнадцать.

— У вас у самого есть дочери, и вы, наверное, поймете, что должна чувствовать дочь Дженни Уайтхед, достигшая совершеннолетия, но так и не узнавшая, почему была убита ее мать, — терпеливо произнесла я.

— Ну да, конечно, но ведь мы года три-четыре назад уже поднимали это дело.

Он взглянул на Терри, ища подтверждения.

— Семь лет назад, — поправил тот.

— Семь? Ты уверен? Господи… — Голубые глаза Андерхила, наверное, стали на три тона светлее, чем были в молодости, а волосы совсем побелели. Вокруг рта появились усталые складки, старившие его больше тех пятидесяти, которые ему, вероятно, стукнули. — Ну да ладно, как бы там ни было. Мы попытались подойти со свежими силами, так, как будто только что поступило сообщение о том, что тело Дженни обнаружено на мельнице. Я никогда этого не забуду. Красивая молодая женщина лежит на холодных каменных плитах. А вокруг мухи. Конечно, могло быть еще хуже. Все-таки на дворе стоял май. Погода могла быть жаркой. Только взгляните, какое пекло сегодня.

Он глотнул воды со льдом.

— И тем не менее, организм малышки был обезвожен до крайности. Хорошо хоть, черт возьми, что она еще не начала ползать, так как на месте мельничного колеса зияла огромная дыра.

— Вы проследили все движения Дженни в тот день?

Откинувшись на спинку стула, Андерхил пристально посмотрел на меня, хотя обратился он к Терри:

— Ты говоришь, она намеревается стать судьей?

— А в этом есть какие-то проблемы? — мягко спросила я.

Глаза Андерхила, хоть и поблекшие, были глазами настороженного старого спаниеля, научившегося ждать и не гоняться за каждым ветерком, пригнувшим траву, и сейчас они не дрогнули.

— Нет, до тех пор, пока я действую согласно закону.

Терри собрался было что-то сказать, но я положила руку ему на плечо.

— Первичные выборы будут только во вторник, — заметила я. — А до ноября уж тем более очень далеко.

Подумав, Андерхил пожал плечами.

— Что ж, Терри мой начальник. Если он ничего не имеет против…

— Ничего, — заверил его Терри.

— В любом случае, многого я все равно не смогу сказать. Мы не нашли ни черта в первый раз и немногим больше во второй. Так что же все-таки вы хотите от меня услышать?

— Всё, — сказала я, подзывая Спота, чтобы он принес нам новую порцию напитков.

Мы с Терри переключились на кофе; Андерхил заказал томатный сок.

Так подсказывает холодный ум. Так подсказывает забота о здоровье. Мы все проживем до ста лет.

Но порой мне очень хочется почувствовать себя Джоном Дж. Малоуном[1].

5

В поисках каких-либо улик

Прежде чем Скотти Андерхил закончил лечить томатный сок острыми соусами «Табаско» и «Вустершир», превращая его во что-то если и не бьющее в голову, то хотя бы вкусом напоминающее «Кровавую Мери», Терри, залпом проглотив кофе, по-братски потрепал меня по плечу и умчался на бейсбольный матч с участием Стэнтона.

— Я уже несколько месяцев не заглядывал в эти бумаги, так что дословного пересказа от меня не ждите, — предупредил меня Скотти, выжимая ломтик лимона в стакан. — И все же когда уделяешь делу столько времени, забыть его невозможно. — Он устало улыбнулся. — Черт возьми, я теперь даже вспомнил вас. Вы ведь нянчили ребенка, так?

— Ну да. Удивлена тем, что вы это помните.

— Мы присматривались ко всем. Даже к нянькам. Насколько мне помнится, вы тогда сохли по мужу Дженни Уайтхед.

Я испытала неожиданный прилив смущения. Поймав себя на том, что залилась краской, я поблагодарила бога за то, что Терри это не видит.

— Во имя всего святого, кто вам это сказал?

— А это имеет значение?

— Нет. Просто очень странно слышать, что следователь из отдела убийств обратил внимание на увлечение школьницы.

На увлечение, которое, как мне казалось, я скрывала от всего света.

— Школьницы, бывает, совершают самые безумные поступки. К тому же, вы в то время были уже не маленькой девочкой. Вам как раз исполнилось шестнадцать: молодая женщина, управляющая собственной машиной. Насколько мне помнится, белым «тандербердом». — Помолчав, Скотти как бы напоследок добавил: — И вы также дочь Кеззи Нотта.

Я пропустила это замечание мимо ушей. Если этот факт известен Скотти, ему также известно, что единственным, за что осуждали моего отца, было уклонение от налогов. Он также должен знать, что отец отсидел свои полтора года в федеральной тюрьме задолго до моего рождения. Когда мне было восемь лет, губернатор штата и два сенатора, подергав за нужные нитки, добились для отца полной амнистии. Теоретически эта единственная судимость отца должна была быть стерта из всех архивов.

На практике вертолеты, подобно мухам, продолжали кружить над поместьем Нотт, выискивая винокуренные заводы и, возможно, даже полоски марихуаны, зажатые между рядами табака, хотя насколько мне известно, папа никогда не связывался с травкой. Он всегда говорил, что предпочитает зарабатывать деньги по старинке. И хотя отец, возможно, и был мошенником, в лицемерии он не был замечен никогда. Тем не менее, надоедливое жужжание вертолетов было одним из моих первых воспоминаний. Это достало даже Терри и он пожаловался насчет того, что вертолеты распугивают окуня в отцовских озерах.

Помахав мне на прощание, Макс направился к выходу. Его место за большим круглым столом заняли две женщины, которые, как смутно помнила я, работали в прокуратуре штата. Из музыкального автомата Тина Тернер воинственно вопрошала, «какое отношение имеет к этому любовь» — подборка пластинок у Спота на добрых пять лет отставала от моды. Ритмичная музыка заглушала слова, смех и звяканье посуды. «Мисс Молли» радостно бурлила, отмечая конец рабочей недели. Не надеясь перекричать музыку, Морган обратилась ко мне с немым вопросом: «Как дела?», а когда я жестом ответила, что немного задержусь, она закурила новую сигарету и вернулась к прерванному разговору за своим столом, а я — к разговору со Скотти.

— К кому еще вы приглядывались? — натянутым голосом спросила я.

— К мужу, его родителям, ее родителям, соседям, подругам, бывшим возлюбленным. Ко всем. — Помешав томатный сок соломинкой, Скотти попробовал его, добавил щепотку перца и стал мешать снова. — Вероятно, вам известно о смерти Дженни столько же, сколько и мне.

— Сомневаюсь.

— Ладно, давайте посмотрим. Она исчезла в первую среду мая. — Он грустно усмехнулся, осознав, что календарь снова вернулся в май. — Позавчера исполнилось ровно восемнадцать лет.

В отличие от этого года, тот май выдался не по сезону холодным и дождливым. У меня остался в памяти густой туман, который никак не желал полностью рассеиваться.

Скотти кивнул.

— В такой день люди предпочитали сидеть дома, включив обогреватели. Самая неподходящая погода для того, чтобы выводить грудного младенца на улицу, но Дженни ни с кем не могла оставить малышку. Ни со своими родителями. Ни с вами. Вы были в школе до половины четвертого.

Он произнес это обыденным тоном, но я испытала неприятное чувство, осознав, насколько досконально были зафиксированы мои действия.

Скотти продолжал свой рассказ. Отец и мать Дженни в тот день рано утром уехали в Дарем на похороны родственницы миссис Пул, а ее сестра свалилась с каким-то весенним вирусом, который мог бы подхватить ребенок. На самом деле именно болезнь сестры заставила Дженни в тот день выйти из дома. Мерили Пул Стрикленд обещала устроить чаепитие для подруг своей дочери-второклассницы. Кексы в формочках были выпечены заранее, еще с вечера, но утром, проснувшись, Мерили почувствовала себя очень плохо и поняла, что не сможет отнести их в школу. Тогда она позвонила Дженни.

Согласно Мерили, все прошло совершенно нормально, когда Дженни в 11:45 забежала к ней за кексами, оставив малышку Гейл в машине. Учительница второго класса начальной школы Коттон-Гроува не была знакома с Дженни достаточно хорошо для того, чтобы подтвердить заявление Мерили, однако на ее взгляд все мысли Дженни в тот момент были только о том, что ей пришлось оставить в машине грудного ребенка. Дженни внесла в класс поднос с кексами и упаковку «Пепси», передала извинения Мерили и поспешила назад к машине.