Упавшие как-то раз - Юлия Власова

— Поднимайся, соня. Поедем за твоим воздухолетом. Я обо всём договорился с извозчиком, даже телегу раздобыл!

— Куда? Зачем? — не поняла я.

— Перевезем летательный аппарат ко мне во двор. Не дело, чтобы он где попало стоял.

Надо же, какой хозяйственный! А я и запамятовала совсем! Столько всего за последние дни приключилось — забот, как говорится, выше крыши, где уж тут о воздушном шаре думать! Молодец всё-таки Арчи.

— Знаешь, — сказала я ему, забравшись на козлы, — никак не могу определиться: джентльмен ты или не джентльмен.

— Вот как? — развеселился тот. — Мне, право, неловко. Ты уж изволь решить поскорее, да желательно в мою пользу. Негоже Арчи Стайлу болтаться между небом и землей. Или небо, или земля — одно из двух.

— Но чаши весов колеблются исключительно по твоей вине. Сегодня ты мил и обходителен, а назавтра оборачиваешься разъяренным громовержцем. Пора бы уже найти золотую середину.

— Давай для начала отыщем твою плетеную гондолу, — сказал он, хитро-пристально взглянув на меня и тронув лошадей. Серый дорожный костюм да круглая фетровая шляпа с прямою тульей и полями были ему очень к лицу. Я же для сего небольшого путешествия выбрала длинную бордовую юбку из несминаемой ткани и сходного покроя жакет, а голову повязала крепдешиновым платком.

Выехать из города оказалось не так-то легко. Лавочники и торгаши, к которым я отнюдь уважения не питала, очевидно, возомнили, что проезжая часть создана специально для того, чтобы им было где развернуться. Нетерпеливо дергая за поводья, Арчи бранился похуже местной челяди. Опрокинул на полном ходу несколько бочек с живой рыбой, чуть не сшиб бакалейщика, который еле успел сгрести в охапку свои товары. Ух, и крику было! Народ расступался, вдогонку нам неслись оскорбления, кто-то даже бросил камень. Обычное дело!

Оставив мост позади, мы двинулись незнакомым мне объездным путем. Сначала дорога вела через старинный парк Сандару с огромными, кряжистыми дубами, скромным орешником, разлапистыми елями и еще какими-то невиданными деревьями толщиною в три, а то и в четыре обхвата, кроны которых терялись в недоступной взору вышине.

— А теперь, внимание: Звездная поляна! — торжественно объявил Арчи. — Вот он, Вековечный Клен!

Разница между Кленом и парковыми старожилами была видна невооруженным глазом. В то время как рядовые представители растительного царства растеряли практически всё свое золотое убранство, Клен стоял целехонек, стоял — и шелестел листвою-бахромой, словно бы в насмешку. Казалось, что сквозь крону его просвечивает солнце, а трава вокруг могучего бороздчатого ствола по-весеннему зелена и полносочна. Не иначе обман зрения!

— Ступай, рассмотри его хорошенько, — предложил Арчи. — Бьюсь об заклад, листья у него без единого изъяна. Им, как утверждает Дора, присуща идеальная симметрия.

Я мотнула головой. Некогда мне сейчас под Кленами расхаживать.

Арчи хлестнул вожжами, и кони ускорили бег. Парк исчез за поворотом — теперь мы ехали по голой равнине с попадающимися тут и там холмиками дикой растительности. Покачивались на ветру бурые стебли каких-то трав с высохшими соцветиями, скрипела-скрежетала под колесами дорожная насыпь. Мне стало зябко и неуютно. Тщетно высматривала я вдали твердыню Арнора — тракт Озгельд, которым мы прибыли в город после моей вынужденной посадки, лежал за полосой густого леса.

— Сколько еще до пункта назначения? — спросила я, поплотнее замотав шарф.

— Парланга два, — безучастно откликнулся Арчи. Редко нападала на него хандра, но уж если нападет — суши весла. Из него в таком состоянии ни словечка не вытянешь, будет сидеть, хмурить брови да размышлять о чем-то непостижимом. Вот и сейчас, похоже, взяла свое осенняя тоска.

— Что гнетет вас, сударь? — Я легонько толкнула его в бок, даже не думая прятать улыбку. — Поделитесь, а?

— В такие угрюмые, серые дни, — вздохнул мой спутник, — я волей-неволей задаюсь вопросом о смысле бытия. Какую жизнь мы ведем? Что руководит нами? Лень, жажда примитивных впечатлений. Порой мне кажется, что я давно утратил внутренний стержень. Кто-то терпит лишения, каждый лимн бережет, а некоторые, как мы с тобой, бросают деньги на ветер, проводят часы в праздности и мелочных заботах, тратят время на пустые забавы, от которых на сердце оседает горечь. Приелось, всё приелось. Хочется смены декораций, но и здесь уже заранее знаешь — ничего не изменится, если не изменишься ты. Я хотел бы посвятить жизнь чему-то возвышенному, недосягаемому; тянуться к тому, кто лучше и совершеннее меня. Но знаешь, кого я себе напоминаю? Путника, который угодил в болото, завяз в нем по самую шею, но все еще ищет, за что бы ухватиться, безнадежный в своей надежде. Молю тебя, Жюли, не погрязай, как я, в бесплодной рутине. Избегай привязанности к вещам, да и к людям, пожалуй, тоже. Мало сыщется среди нас достойных. Гораздо больше тех, кто, уподобляясь неразумным тварям, роется в мусоре дорогих украшений, роскошных нарядов и вкусной пищи. Тех, кто в погоне за прибылью, мнимыми удовольствиями и зыбким, сомнительным счастьем утрачивает истинного себя. О, как бы хотел я сделаться отшельником! Но о чем я говорю! Эта трясина всё глубже и глубже затягивает меня с каждым прожитым днем.

Его прочувствованный, пламенный монолог отрезвил меня. Не помню, чтобы когда-нибудь прежде проникалась к собеседнику столь искренним сочувствием.

— Обычно ты легкомыслен, а теперь на себя не похож, — сказала я. — Даже не пойму, какой из двоих Арчи Стайлов привлекательней. Арчи-Философ или Арчи-Повеса…

Он удивленно взглянул на меня.

— Ты впадаешь в крайности, — продолжала я. — Небо над Философом уж слишком затянуто тучами, а Повесе не хватает рассудительности, и его постоянно изводит знойный самум светской суеты. Пускай Философ чуть воспрянет духом, а Повеса укроется в прохладной пещере и наберется ума-разума. Пусть оба избавятся от гибельной сосредоточенности на себе и оглянутся вокруг. Мы не в силах исправить существующие порядки, зато нам вполне по силам преобразиться самим.

— В этом гнетущем мороке ты как ясное солнышко, — сказал Арчи, погладив меня по плечу. — А вот мы и на месте! Приехали!

Натянув вожжи, он спрыгнул на землю и побежал вперед, привязывать лошадей. Я осторожно слезла с козел. По левую руку от меня высился облинялый, поблекший лесок, а прямо по курсу вилась тропинка, по которой в наш первый, злосчастный день в Мериламии мы с Пуаро вышли на тракт. Я двинулась вперед — шаг, другой… Даже если вернусь на поляну, где мы приземлились, родина моя не расстелится передо мной, не ляжет просторами лугов да горными грядами. Она будет по-прежнему далека и недоступна. Эта поляна — всего лишь точка отсчета, веха, за которой растворились грани прошлого мира…