Эффект пешки. Книга первая. Долгая дорога домой (СИ) - Софроний Валерий Иванович

— Да уж, всё-таки Семеныч был прав, весь этот мир катится в жопу.

Не найдя для себя ничего интересного в зомбоящике, наш главный герой переключился на книжную полку. До своей отсидки Максимилиан не особо любил читать. Будучи юношей весьма занятым, он предпочитал получать информацию в сублимированном виде, из экрана тв, мировой сети или специфических источников. О происхождении и направленности этой самой информации он раньше никогда не задумывался. Во-первых, не было повода, а во-вторых, он не считал это целесообразным. Зато теперь против своей воли уйма вопросов роились в голове при просмотре или прочтении какой-либо новости. Семеныч надежно вбил свои СБшные замашки в его бедовую голову и результат не заставил себя долго ждать. Книги Макс не читал, он заглатывал их целиком изучая от корки до корки, на прочтение одной книги в среднем у него уходило минут пятнадцать, информация, попавшая в сознание Максимилиана, аккуратно укладывалась во «дворец памяти». Эту уникальную технику, вышколенную на зубок в застенках Макс, развил идеально, а в купе с техникой быстрочтения мозг бывшего заключённого мог дать форы любому современному компьютеру. Правда был и минус у подобной техники — осознание прочитанного и оценка событий приходила не сразу, а чуть погодя во сне. Вот и сейчас Максимилиан глотал книги одну за одной исключая некоторые. Как правило, на реструктуризацию могло уйти от нескольких десятков минут до нескольких суток. Четких рамок данная техника не имела и выделить какую-либо систему Макс так и не сумел. Зато в плане реструктуризации полученных знаний сильно помогал сон, а если учесть еще и приятную тяжесть в животе от состояния сытости. В общем разморило нашего героя, и он уснул, читая какую-то старую советскую книгу о каком-то важном съезде ЦК КПСС.

Люба отсутствовала долго, скрылась из виду она еще с утра, если одиннадцать часов вообще можно назвать утром, а появилась только в пятом часу дня. Барышня осторожно потрясла ухажёра за плечо, стараясь привести того в чувство. Максимилиан открыл осоловелые глаза и скороговоркой произнес:

— Заключённый номер одна тысяча восемьсот сорок девять к личному досмотру готов!

Зимний мрачный день за окнами сменил ночной сумрак и в комнате было довольно мрачно, а по сему, наш герой не сразу осознал, где он находится, какая-то часть его натуры по-прежнему отказывалась верить в то, что отныне Макс свободный человек.

— Максим, это я, Люба, — поспешила успокоить барышня любовника.

Макс ладонью утер глаза, стараясь привести себя в чувство:

— Точно. Я ж теперь свободен, — пробормотал Макс.

— А ты чего здесь устроил? — Любаша показала взглядом на разбросанные по полу книги.

— В смысле? — Макс проследил за немного напрягшемся взглядом Любы, — книжки почитал, ты же сама предложила чем-нибудь заняться.

До Макса наконец дошло, откуда в глазах Любы появились нотки озабоченности. И в самом деле, картинка была не самой понятной. Шкаф с книгами был открыт, и куча книг стопками стояли рядом на полу, походила данная ситуация на обыск, словно кто-то рылся в книгах в поисках заначки.

Люба подошла к одной из стопок, подняла одну из самых толстых книг и вопросительно перевела взгляд на Макса:

— И что, «Капитал» Маркса ты тоже штудировал?

И в самом деле, все книги Дарьи Бубенцовой лежали небрежной стопкой в сторонке, а такие серьезные труды, как «Капитал» или отчет о съезде КПСС в другой стороне. Недобрые мысли начали делать свое грязное дело в головке Любы и Макс прекрасно осознал, что так просто все это оставлять не стоит.

— Люб, возьми несколько книг из все этой кучи, — вежливо и спокойно попросил Макс.

Барышня решительно не понимала для каких целей Максу это нужно, но спорить не стала. В ее ручках оказалось три толстенные книги. Тот самый пресловутый «Капитал», «Как закалялась сталь» и «Мастер и Маргарита» Булгакова.

— Теперь выбери любую книгу и открой ее на любой приглянувшейся тебе странице, — предложил Макс.

Люба так и сделала, она открыла «Капитал» ближе к концу книги и назвала номер страницы:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

—Триста двенадцатая страница, — спокойно произнесла барышня.

Каково же было ее удивление, когда Максимилиан по памяти слово в слово принялся цитировать содержание этой самой страницы. Далее были цитаты из оставшихся двух книг. Крайне удивленная Любаша положила все три книги на прикроватную тумбочку присела на край диван.

— Да как такое вообще возможно? — только и смогла выдавить из себя бедняжка Люба.

— Когда у тебя очень много свободного времени и упертый учитель, ты можешь достичь и не таких результатов. А теперь, Люба, нам нужно очень серьезно поговорить, — Макс присел рядом и взял руку девушки в свою, — Люба, ты меня сегодня сильно удивила, позволив остаться в твоей квартире одному. Я хочу, чтоб ты сейчас поняла оду простую мысль. Я не собираюсь тебя обворовывать или наносить какой-либо вред. Я попал в "шестую" по ошибке, я нормальный человек, и я тоже способен испытывать стыд, благодарность и прочие эмоции. Люба, за твое добро я очень благодарен и отвечать черной неблагодарностью не намерен. А что касается твоих мыслей насчет происходящего, тут я тебя самую малость расстрою. Я тебе уже говорил, что меня один хороший человек научил очень многим пугающим вещам. Так вот, основываясь на своих возможностях я прекрасно понимаю, что такой человек как ты никогда не станет прятать деньги в книгах. Ты бы скорее их спрятала в кладовке или на балконе.

Максимилиан улыбался, а Люба, вспомнив про возможности цыган читать пульс, резко одернула руку.

— Любаша, я не собираюсь тебе врать или обворовывать тебя. Я такой же человек, как и ты, у меня тоже есть свои принципы и устои. У меня, между прочим, матушка — строжайших правил женщина, уважаемый преподаватель русского языка и литературы. Я как-то раз свистнул у дружбана какую-то игрушку в детстве, принес ее домой, а маманя, возьми да и найди ее. Ну и как водится у людей принципиальных, моя милая матушка принялась выяснять, откуда я достал такую дорогую вещь, — Макс тяжко вздохнул, — пришлось ей рассказать, где и как я добыл это сокровище. После дома был учинен скандал с завываньями: «Мой любимый сыночек никогда бы так не поступил». Сыночку, то бишь мне, была устроена качественная выволочка, с требованием вернуть игрушку и публично покаяться. На что, в свою очередь, я заявил решительное «не дождётесь». И вот тогда началась целая неделя ада. Я клянусь тебе, в том нежном возрасте я всерьез думал, что оказался в аду. Моя матушка, та еще садистка!

— Что, сильно досталось? — посочувствовала любовница.

— Физически нет. Зато морально. Моя Матушка стерла меня в порошок. Я в буквальном смысле перестал для нее существовать. Она больше не звала меня за стол ужинать завтракать или обедать, она перестала дотрагиваться до моих вещей. Когда я пытался с ней заговорить, она делала вид, что перед ней никого нет. В общем такая история тянулась дня четыре, пока моя сестра не психанула, она разрыдалась. Я разрыдался, разрыдалась и мама, ей тогда очень тяжело было со мной так поступать.

— А дальше, что было?

Максимилиан тяжело вздохнул:

— А дальше, Люба, был театр одного, актера драматурга и писателя. Моя матушка, в обмен на прощение заставила меня извиняться перед Саньковой семьей и им самим. Я как начинающий рецидивист написал сочинение на четыре листа с объяснениями своих действий и полнейшим описанием произошедших событий, после я, стоя на стуле долго извинялся, каялся и лил слезы с соплями. Матушка в тот раз довольно сильно закодировала от подобных поступков.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

От недавней неловкости за пустые подозрения у Любаши не осталось и следа история ее сильно позабавила и, чтоб укрепить это чувство Максимилиан принялся нагнетать ситуацию. Он живо сбегал на кухню за табуретом, после поставив его в центе комнаты взгромоздился на верх откинув полог халата. Выражение лица вчерашнего узника приняло страдальческий вид и он, заикаясь начал оправдываться: