Неизвестность - Алексей Слаповский

Сказать Вам честно, дорогой товарищ Сталин, я не уверен, что эти 25% есть правильная мера. Наше будущее должно строиться без корыстно.

Мы начали конфискацию. Все шло успешно, но Дарья Калмыкова, жена Сергея Калмыкова и по совместительству моя сестра, в мое отсутствие пришла в наш дом, где мы кое-как жили, потому что все растащили, пока меня там не было, схватила нож и приставила к горлу моей жены Валентины (по документам Вальтрауд, из немцев) на глазах нашего сына Владимира и грудной дочери Екатерины, которую мы пожалели, что взяли с собой, но кто же знал и стала кричать, что ее убьет, если я не верну их семье все имущество. Владимир и жена кричали, прибежали люди и отняли Валентину, Дарья успела только ее чиркнуть по плечу.

Кулаков вывезли. Дарью надо было арестовать, вызвали милицию, но она не приехала из-за метели. Тогда отпустили вместе с мужем, учитывая, что маленькие дети.

После метели приехал с РИКА уполномоченный Савочкин с отрядом, тоже бывший бандит и эсер, но был и красноармеец, он собрал собрание и ругался на несдачу сельхозналога и самообложения. Но с ним не соглашались. Тогда он повел вопрос по-другому и спросил: «Поднимите руки, кто против Советской Власти?» Никто не поднял, себе дороже. Тогда он сказал: «Советская Власть устанавливает вам самообложение 35% от сельхозналога, кто против?» Все подняли руки против. Он сказал: «Но самообложение и есть Советская власть, еще раз спрашиваю, вы, значит, против Советской Власти? Поднимите руки». Никто не поднял. «Хорошо, а кто за Советскую Власть?» – опять спросил он. Все подняли руки, и он сказал помощнику: «Пиши, что все единогласно голосовали за 35% самообложения, потому что это и есть Советская Власть».

Я сказал ему, что это не совсем так, но он сказал, что это тактика и дипломатия.

На другой день Савочкин и отряд пошли описывать имущество в счет налога. У Петра Смирнова Большого, брата Ивана, но не кулака, жил после смерти их отца Захара Васильевича отдельно его жена Татьяна не соглашалась добровольно отдать простынь, одеяло и скатерку из сундука мануфактуру, тогда отрядник сам взял мануфактуру, она его ударила рукой. Я сделал замечание отряднику, что сперва надо применить убеждение, что трудности будут возмещены общим трудом и благополучием, а потом хватать, что попало, но он не послушал.

Татьяну взяли и повели, но тут прибежали другие женщины, а среди них неизвестно откуда Дарья Калмыкова, которую уже выселили. Но она оказалась тут и закричала мне, что лучше пусть я иду домой и посмотрю, есть ли у меня там кто живой. Это моя классовая слабость и ошибка, но я испугался и побежал домой. Там все были живы. Это был обман со стороны Калмыковой. Я вернулся обратно и увидел, что лежит избитый Савочкин и еще двое отрядников, из них оба убитые. Остальные подобрали Савочкина и уехали. Они уехали с обозом, потому что успели описать и собрать много имущества. И вели также скот в счет недоимок.

Тогда Дарья, Татьяна и другие женщины побежали за ними. Они прибежали в Акулиновку, где отряд тоже начал описывать, и вели агитацию среди других женщин. В Акулиновке их тоже оказалось много. Так и получилась женская банда, в которой меня обвиняют как зачинщика и виноватого, что не задушил в корне. Она собралась со Смирнова, Акулиновки, Криунова, Валков, Дорофеевки, Урочья и др. У них оказалось вооружение и гужевой транспорт. И даже два пулемета. Они начали действия, про которые Вам наверняка докладывали. Мужчины там где-то тоже были, но не показывались, чтобы не приняли за настоящую банду. Они знали, что у отрядников указание не стрелять в женщин. И женщины этим воспользовались. Хотя потом начали стрелять, когда дошло до прямого боя, но это было потом.

Я был в полном отчаянии сомнении, дорогой товарищ Сталин. Я оставался свято верным идее неотвратимости светлого Будущего, но как мне быть, если кроме меня в него никто не верил? Но еще Меня беспокоила естественная шкурная забота о моей семье. Я решил отвезти ее на станцию и отправить домой, а сам остаться. Я просил лошадь, никто не дал, пришлось взять во временную реквизицию. Мы поехали. На пути нас встретила банда. Там были Дарья, Татьяна и другие. Меня сразу же сильно ударили, я очень плохо понимал происходившее. Но видел, что Дарья что-то кричит моей Вале, а потом ударяет ее прикладом и стреляет в нее. Она ее убила. Потом она берет грудную дочь Екатерину и хочет в нее тоже стрелять. Я встал на колени и говорил, чтобы она убила меня, а не трогала дитя. Она послушала и выстрелила в меня. Они уехали. Я остался живой, сын Владимир помог мне лечь на сани и повез к станции. Мы даже не похоронили Валентину. Я там остался в больнице, думал, что умру, а Владимира и Екатерину отправили в Покровск. Они и сейчас там.

Я прохворал до самого лета и не чаял остаться живой, но выжил.

Проведал Владимира и Екатерину и вернулся в Смирново, потому что мое задание не кончилось.

Там все уже было тихо, всех, кто прямо участвовал в банде и других событиях, выслали, с остальными мы заново начали строить колхоз. Хотя было трудно, потому что беднякам кулацкого имущества не хватило, а средние не торопились вступать в колхоз. Тут как сказать – наш средний в других местах считался бы бедный. Есть корова – уже средний. А я себе, чтобы поправиться от болезни, купил треть коровы. То есть мы скинулись, старуха Скиданкина, вдова Лучкова и я, купили корову, она стоит у Лучковой, а кормим и пользуемся молоком по очереди или по уговору.

Я работал как мог, но тут нас укрупнили и соединили с Акулиновкой, и мою должность упразднили. Я поехал в райком, чтобы спросить, что дальше, а там была комиссия ГПУ на предмет следствия по делу женской банды, которое оказалось не доследованным. А Предкомиссии оказалась опять женщина, так уж не повезло. Звали Лиля Зильбер. Эта Лиля вцепилась в меня: «Ты сам явился нам в руки, ты перегибщик и головокружение от успехов, из-за твоих репрессий началась женская банда, должен за это ответить!» Я обиделся и сказал, что кто перегибает, это как раз она. А меня самого так перегнули, что убили жену. Она должна, как женщина, это понять. В ответ на это Зильбер сделалась как припадочная и обвинила меня в покушении на авторитет Представителя Власти. И арестовала, не сходя с места, и заперла в помещении. И я сижу у окна при освещении луны, и решил написать Вам письмо.

Товарищ Сталин, я не умоляю свой вины за женскую банду, но и не считаю, что я полностью виноват. Зато прошу Вас обратить внимание на то, чего я не увидел в Постановлениях и Директивах, а оно есть. Это женский вопрос. У мужчин имеются идеи, они бывают и злые, и добрые, из-за чего мы покрошили друг друга в Гражданскую войну, а у женщин никаких идей нет, кроме семьи и собственности. Но за это они удавят кого хочешь, в том числе социализм. Дохлая корова для бабы, извините, что называю народным словом женский пол, дороже коллективизации и индустриализации. Даже если будут сплошные колхозы, они все равно будут глядеть в свой огород и в свою избу. Я предлагаю лишить женщин избирательных и голосовательных прав, решать все с мужиками, потому что с ними что-то решить еще можно, а с женщинами никогда. И хоть мы в Гражданскую убивали друг друга, но с чистым сердцем. А они намного жесточе и хитрее. Убить мать в присутствии живого дитя и мужа, это надо иметь страшно злостный характер, на который, кроме женщин, способны только звери.

Это первый пункт.

Второй. Хорошая власть оснуется на хорошем в человеке. Если она оперется на злость, ненависть и неправду, то что-то не так. То же самообложение и другие добровольные налоги. Если Вам докладывают, что они впрямь добровольные, не верьте, Вас обманывают. Все из-под палки. И это к добру не приведет. Народ будет друг другу врать, и получится, как говорил нам в церкви поп, хотя и служитель культа, сплошное лицемерие. А это страшный грех, потому что он изгаживает душу, и дети перестанут верить отцам своим, и все наши страдания пропадут даром. Вот вы в газете правильно обругали за вранье деятелей, они сделали вид, что поняли, а на самом деле врут еще гуще.

Независимо от женского вопроса, я обращаюсь к Вам, дорогой товарищ Сталин, хотя у Вас много великих дел, обратить внимание на мою судьбу. На моих руках, которых у меня всего одна, остались сын, которому 9 лет, и грудная дочь. Я исполнял задание Партии. Но меня же за это хотят наказать. Это несправедливо и лицемерие.

С коммунистическим большевицким приветом

Н.Т. Смирнов.

И прошу меня вернуть в Покровск, где я принесу больше пользы Родине и Социализму. Дайте самую тяжелую работу, а если меня посадить, то от этого никому не будет пользы.