«Если» 2010 № 09 - Журнал «Если»

- А с монахом было то же самое? - прервал Олег словоизлияния немца. - Я имею в виду, что Иоанн тоже начал соображать не раньше, чем вспомнил свою смерть. Верно?

- Молился без умолку. Пришлось взбодрить.

- И меня ты тоже бодрил, значит.

- Не без этого. Чтобы вспомнить, встряска нужна. Только не испугать, а разозлить. Теперь Йоган меня иначе как безбожником не кличет.

Олег вообразил, какие богохульства пришлось изрыгнуть немцу, дабы взбодрить средневекового монаха, - и улыбнулся.

- Смотри, Дитмар, что получается. Воспоминание о собственной смерти включает в наших организмах целую программу...

- Программу?

- Ах, да, о программировании и вычислительных машинах ты же ничего не знаешь. - Ага, сейчас мы твою баронско-швабскую спесь подсобьем. - Есть впечатление, что в наши организмы вшита некая последовательность команд, стартовый ключ к которой - воспоминание о гибели. После этого наступает ясность мышления, мобилизация физических сил и...

- И еще черт знает что, - угрюмо добавил немец.

- Это ты о чем?

- Скоро узнаешь, - заверил Дитмар фон Вернер. - Так мы заходим?

- Погоди. Еще одно наблюдение. О языках. Ты сказал - я понимаю все, что сказал ты, ты понимаешь все, что сказал я. Но это не совсем так... Иначе хазарское слово «хатуль» мы бы слышали как «кот», латинское «сигнус» - как лебедь.

- Верно, - согласился немец. - И к чему ты ведешь?

- Штука в том, что хатули - не коты, сигнусы - не лебеди, а сирены - не амфибии. Это нечто, чего в нашем мире никогда не было. И слово «программа» ты, несомненно, понял не в том смысле, который вложил в него я. Кто-то или что-то подбирает для нас подходящие названия незнакомых сущностей. С другой стороны, этот кто-то не слишком, похоже, разбирается в языковых тонкостях и переводит кое-какие идиомы дословно, впрочем, это еще предстоит как следует проверить. Кто-то или что-то следит за нами, Дитмар, а может быть, и управляет. И это мне не слишком нравится.

Мгновенная гримаса исказила спокойное лицо потомственного шваба, и Олег понял, что нащупал-таки болевую точку в несокрушимой броне истинного арийца.

- Насчет управляет, это мы еще посмотрим, - процедил сквозь зубы Дитмар фон Вернер. - Но ты молодец. Вместе мы сварим крепкую кашу, так ведь говорите вы, русские?.. Войдем же наконец.

Олег вложил руку в «замок», двери разошлись.

Находящееся посреди обширного круглого зала нечто более всего напоминало переплетение серых и сизых кишок, и оно пульсировало, сокращалось, вибрировало - жило какой-то сложной и непонятной жизнью... Жизнью ли? Он вгляделся: вся эта неаппетитная, скользкая на вид конструкция была навита на полупрозрачную колонну неизвестного материала и уходила ввысь, туда, где наверняка располагался рубиновый купол. И запах... Олег отчего-то ожидал запахов машинного масла, перегретой электроники, чего-то механического, знакомого. Ничего подобного. В помещении витал тонкий аромат... фиалок? Сирени? Чего-то определенно цветочного, и неуместный этот аромат вызывал сильнейший диссонанс с увиденным. Подумалось, что Кишечник - слово само выпрыгнуло, как чертик из табакерки - не иначе связан с доставившим их сюда Пищеводом. Значит, Пищевод - элемент жизнеобеспечения станции? Что же это может быть? Биотехнологии? Тогда ему в этом вовек не разобраться.

Он осторожно шагнул к конструкции и, не дойдя нескольких метров, уперся в невидимую стену. Защита? Воздух задрожал, запестрел красками и сложился в большой прямоугольник, усеянный геометрическими фигурами и пиктограммами. Олег покосился на немца - тот стоял в привычной своей позе, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Надзиратель, ешкин кот. Прям как в концлагере на плацу. Ладно, что мы имеем? Имеем, очевидно, голографический пульт управления. И лучше бы в него не лезть. Питекантроп перед атомным реактором. С другой стороны - умные небось люди конструировали, а может быть, и не люди вовсе, неужто защиту от дурака не предусмотрели? Ну-ка, что тут у нас? Система концентрических кругов. Непонятно. Четыре равнобедренных треугольника с общей вершиной. Тоже непонятно. Ромбододекаэдр, а внутри плавает что-то вроде рыбьего глаза. Непонятно, но здорово. Бутылка Клейна. Понятно, но к чему? Две спирали - левосторонняя и правосторонняя.

В задумчивости он водил рукой, касаясь непонятных символов, остававшихся совершенно безучастными к его прикосновениям. Кроме спиралей. Спирали ожили: мигнули, пришли во вращение...

Снова дрожание воздуха и мелькание цветов, на этот раз справа от Олега, на небольшом постаменте возникла человеческая, женская фигура. Дитмар схватился было за плазмоган - ага, тоже, значит, сюрприз, - но Олег вскинул руку в умиротворяющем жесте:

- Спокойно, Дитмар, это всего лишь изображение. Э-э... призрак.

Сейчас уже он чувствовал себя лидером.

Голографическая женщина была высока - на две головы выше эсэсовца, облачена в облегающий золотистый костюм. У нее были странные остроконечные уши, нелепо торчавшие из копны рыжих волос. А когда проекция повернулась к Олегу - обнаружились зеленые глаза с вертикальными, как у кошки, зрачками. Эльфиянка прямо какая-то. Раздалась короткая мелодичная фраза. И еще одна. Вот тебе и универсальная трансляция языков.

- Не понимаю, - сердито бросил он. - Говорите по-русски!

Секундная пауза, а затем:

- Вас приветствует искусственный интеллект четвертой климатической установки Таврического пояса именем Эндониэль. Для допуска к системам климат-контроля предъявите ваш ген-индекс.

Вот тебе и энергостанция. Одной загадкой меньше. Управление климатом. Только для кого? Между тем интеллект именем Эндониэль развернулся к Дитмару и повторил ту же фразу. Раздался звон, вспыхнул желтый огонек, и возникло изображение конусовидной трубки. Высветились и другие символы. Дитмар молча ткнул пальцем - один из символов изображал плазмоган - и направился к небольшой нише. Олег повернулся к требовательно мигающему желтому огоньку. Из шестигранной полой призмы выдвинулась трубка-конус - в точности как на голограмме - и замерла на уровне рта.

- Предъявите ген-индекс, - повторил приятный голос искусственного интеллекта.

Интересно, плюнуть туда надо или дунуть? А, что в лоб, что по лбу, тут, похоже, все на питекантропа и рассчитано. Набрал полную грудь фиалково-сиреневой смеси, воздухом эту дрянь называть не хотелось, и дунул в трубку. Желтый огонек погас, загорелся красный.

- К сожалению, ваши данные отсутствуют в базе допуска, - сообщила Эндониэль.

- Благодарю покорно, - пробормотал Олег, все это начало его забавлять. - Не слишком-то и хотелось.

У Дитмара успехи были более значительны. Плазмоган торчал в нише, закрепленный между двумя клеммами, словно насос на раме велосипеда, был он сейчас не серебристый, а прозрачный, и внутри пульсировала тонкая малиновая нить.

- Хорошо, - сообщил немец. - Давно не заряжал. Такая же станция была в Балаклаве, но говорящих двухметровых баб там не водилось. Ты понял, что это такое?

Олег кивнул.

- Хорошо, - повторил Дитмар. - Обсудим это позже. Малиновая нить погасла, плазмоган снова сделался серебристым.

- Возвращаемся, - скомандовал немец.

Призрачная женщина на постаменте проводила их неподвижным взглядом кошачьих глаз.

Они стояли на смотровой площадке, на стороне, обращенной к морю, и солнце заливало окна башни ослепительным светом. Иоанн, скинув плащ, остался в тунике, подпоясанной кожаным ремнем с бронзовой бляхой, украшенной простым геометрическим орнаментом. С «черными копачами» Олег немного знался - в смутные девяностые выживать приходилось всяко. Бляха была готская. На поясе в кожаных ножнах обнаружился и короткий меч, судя по форме рукояти -- тоже готский. Хорошо же экипировали древних христиан в последний путь...

- Ответь, рус, - сказал монах, - в каком году от Рождества Господа нашего Иисуса принял ты кончину?

- В две тысячи девятом.

Иоанн огорченно покачал головой, потеребил бороду.

- Значит, и за две тысячи лет по Рождеству Он не явился вновь... Слушай же. Я нес свет истинной веры и просвещения здесь, в Готфии, и достиг на этом поприще немалых успехов. Сам патриарх Константинопольский учредил Готскую епархию, а возле торжища Парфенитов был основан мною монастерион. Однако Готфия давно страдала под властью свирепого иудея - хазарского кагана. И вспыхнуло восстание, и я был с моею паствой. - Иоанн помолчал. - Но увы мне. Восстание было разгромлено, я бежал, позорно бежал в Амастриду, где и обретался четыре года до кончины. А следовало принять мученический венец! Но - не дал Господь сил, и за то низвергнут я в пекло сие, и еще милость Божия, что не в самый страшный из кругов адовых...

Олег ощутил легкое головокружение. Иоанн и готы. Готы и Иоанн. Что-то очень знакомое. Очень.

- Где же ты воскрес?