Пока смерть не разлучит нас - Джон Карр

Он снова вылетел в сад перед домом, где Синтия по-прежнему заглядывала в окна.

— Знаешь, — заявила она, — в нем что-то ужасно странное. Лицо, кажется, необычного цвета. Синеватого? Или это от освещения? И что-то на губах: пена? И… Дик, ради бога, что ты делаешь?

Смутно соображая, что пулевое отверстие понадобится следствию, Дик не тронул правое окно, а направился к другому. Поднял с неухоженной травы кусок кирпича и с грохотом швырнул в окно; со звоном посыпались осколки.

В утреннем воздухе из душной комнаты очень отчетливо повеяло слабым, но ощутимым запахом горького миндаля. Запах волной донесся до них. Синтия сзади схватила Дика за руку.

— Пахнет… как лак для ногтей, — заметила она. — Что это?

— Синильная кислота.

Дик сунул руку в разбитое окно, открыл шпингалет, поднял раму. Потом влез на подоконник, спрыгнул в комнату на осколки стекла.

Теперь запах горького миндаля чувствовался явственней. Потребовались некоторые усилия, чтобы приблизиться и прикоснуться к телу, но Дик справился с этим. Мужчина, известный ему как сэр Харви Гилмен, умер лишь несколько минут назад, тело оставалось почти совсем теплым. По-прежнему одетый в пижаму и халат, он прямо сидел в мягком кресле с бархатной обивкой, только голова склонилась на грудь, руки удобно уложены на подлокотники кресла. Но посиневшее от цианоза лицо, пена от отравления синильной кислотой, полуоткрытые глаза с ужасающей определенностью свидетельствовали о смерти.

Дик взглянул на дверь, ведущую в холл. Лихорадочно бросился к ней, осмотрел. Ключ повернут в замке, маленькая щеколда плотно задвинута изнутри. Кроме двери, попасть в комнату можно только через два окна, в одном из которых теперь было разбито нижнее стекло, а в другом, на несколько дюймов ниже перекладины между подъемными рамами, зияло пулевое отверстие. Но нет никаких сомнений — Дик может присягнуть, даже если полиция не поверит, что оба окна тоже были заперты изнутри.

— А ведь, — вслух вымолвил Дик, — он утверждал, будто с ним нечто подобное вряд ли случится.

Только тут он еще кое-что заметил.

В свете висячей лампы что-то слабо блеснуло чуть выше пола за мягким креслом: крошечный шприц для инъекций, тоненькая стеклянная трубка с никелированным поршнем. Он упал возле кресла, как будто бы выскользнув из ослабевших пальцев мертвеца, и игла вонзилась в ковер. Это был последний штрих, довершавший жуткую картину; запах синильной кислоты, казалось, все сильнее сгущался в душной комнате, а за окнами в полную силу разливался день.

Очередное самоубийство.

Глава 8

Дик стоял возле двери, пытаясь упорядочить бессвязные мысли, когда услышал, как что-то царапнуло окно. Синтия с ловким проворством влезла в комнату и легонько, как кошка, спрыгнула на битое стекло.

Выражение ее лица было сдержанным, но встревоженным — можно сказать, больше за Дика Маркема, чем за согбенную фигуру в кресле.

— Ужас! — заключила она, потом, как бы признав свои слова слишком слабыми, ровным утвердительным тоном добавила: — Просто ужас! — И продолжила: — Ты говоришь, синильная кислота, Дик? Синильная кислота — это яд, да?

— Да. Очень сильный.

Синтия с отвращением покосилась на кресло:

— Но, ради всего святого, что с этим беднягой случилось?

— Иди сюда, — велел в ответ Дик. — Э-э-э… Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, боже мой! Со мной все в полном порядке. — Чтобы расстроить Синтию, всего этого оказалось слишком мало. — Просто ужасно, — горячо говорила она, — чудовищно и все такое! Ты хочешь сказать, кто-то дал ему яд?

— А ты как думаешь? Смотри.

Она обошла вокруг стола, и Дик указал ей на шприц, который стоял вертикально, воткнувшись иглой в пол. Потом, для чего потребовалось набраться побольше храбрости, наклонился над телом, приподнял левую руку за локоть. Широкие рукава халата и пижамы соскользнули, обнажив худую, словно выточенную из орешины руку с синими полнокровными венами. Укол был сделан неумело: на локтевом сгибе виднелась капелька засохшей крови.

— Дик! Постой! Разве так можно делать?

— Как?

— Разбивать окно, прикасаться к вещам и так далее? В книжках, которые ты мне давал… Бог свидетель, некоторые было трудно понять: до чего же ужасные люди!.. Только там всегда говорится, что все надо оставить как было. Правильно?

— О да, — мрачно подтвердил он. — Тут я сильно рискую, прямо черта дергаю за хвост. Так ведь надо убедиться!

Голубые глаза пристально его разглядывали.

— Дик Маркем, вид у тебя абсолютно ужасный. Ты сегодня вообще спать ложился?

— Сейчас это значения не имеет.

— А для меня имеет. Ты никогда как следует не отдыхаешь, особенно во время работы. И держишь что-то на уме, и беспокоишься из-за этого. Я еще вчера заметила.

— Синтия, прошу тебя, смотри сюда.

— Смотрю, — ответила Синтия, хотя на самом деле отвернулась и стиснула пальцы.

— Это самоубийство, — объяснял он, поспешно, но старательно подбирая слова. — Он набрал полный шприц синильной кислоты — видишь, вот! — и вколол себе в вену на левой руке. Сама можешь проверить, — махнул он рукой, — что комната заперта изнутри. Это доказывает, понимаешь, что никто не пытался убить его.

— Но Дик! Его кто-то пытался убить! Кто-то же в него из ружья стрелял!

— Пуля в него не попала, не так ли?

— Да, — согласилась Синтия, — только попытка все равно была! — Грудь ее вздымалась и опадала. — Дело касается Лесли? — догадалась она.

Дик повернулся:

— Какое дело?

— То, что тебя беспокоит, — с простой женской прямотой объяснила Синтия.

— Почему ты думаешь, будто дело касается Лесли?

— А чего еще? — спросила Синтия и, не удостоившись разъяснить логику своего вопроса, продолжала: — Этот жуткий человечек, — ткнула она пальцем на фигуру в кресле, — взбудоражил всех и вся в Шести Ясенях. Сначала несчастный случай с ружьем вчера. Разумеется, несчастный случай, — в чем голубые глаза, кажется, на мгновение усомнились, — но странно, что кто-то специально хотел застрелить его нынче утром. А в довершение всего ты говоришь, будто он отравился какой-то там кислотой.

— Ты же сама это видишь, Синтия.

— Дик, тут просто что-то неладное, — резко заключила она.

— Что значит «неладное»?

— Не знаю. В том-то и проблема. Но… слышал ты о скандале между майором Прайсом и мистером Эрншо вчера поздно вечером? Из-за украденного ружья?

— Да. Мне лорд Эш рассказывал. Синтия опять указала на фигуру в кресле:

— Дик, что он тебе сказал про Лесли?

— Ничего! Боже мой, почему ты думаешь, будто он говорил что-то про Лесли?

— Он все про всех угадывал по магическому кристаллу. Могу поклясться, он что-то узнал про Лесли и тебя это беспокоит.

До сих пор Дик всегда считал Синтию славной доброй подружкой, но не образцом высокого интеллекта. Чтобы увернуться сейчас от опасной темы, он захохотал и смеялся, пока ему не показалось, что батальные гравюры на стенах задребезжали в рамках.

— Если это так, — настаивала Синтия, — скажи мне. Пожалуйста!

— Слушай! Неужели ты думаешь, будто Лесли имеет ко всему этому хоть какое-нибудь отношение?

— Зачем мне вообще о ней думать? — ответила Синтия, искоса глядя в ковер. Лицо ее слегка зарумянилось. — Только… все очень странно! Может, нам лучше полиции сообщить?

— Да. Наверно. Который час?

Синтия глянула на свои часы:

— Двадцать минут шестого. А что?

Дик направился к письменному столу. Неподвижная фигура с одним приоткрытым глазом наблюдала за ним с таким саркастическим жизненным правдоподобием, словно мертвец посмеивался в аду.

— Разумеется, я позвоню Берту Миллеру.

Миллер, местный констебль, должен быстро добраться. Хотя Галлоус-Лейн формально заканчивалась в нескольких сотнях ярдов к востоку в открытых полях, где в восемнадцатом веке действительно стояли виселицы (у Дика екнуло в желудке при мысли об этом), дальше через поля шла тропа к Гоблин-Вуд. Неподалеку оттуда и жил Берт Миллер.

— Мне надо также связаться, — продолжал Дик, — с доктором Миддлсуортом.

— Почему с доктором?

— Потому что он знает и о других случаях! И нам надо решить…

— О каких других случаях, Дик?

Так близко к срыву, так близко к предательству, так опрометчиво!

Дик взял себя в руки:

— Я имею в виду вообще криминальные случаи.

— Да ведь ты сказал, этот случай не криминальный, — напомнила Синтия, пристально наблюдая за ним и быстро дыша. — Говоришь, он покончил с собой. А почему теперь утверждаешь другое?

Он не ответил на ее вопрос не столько из-за озабоченности, сколько потому, что сто внимание привлекло нечто другое, добавив к выражению лица мертвеца какой-то причудливый штрих. Дик вновь принялся осматривать тело, на сей раз с другой стороны.