Схрон под лавиной - Сергей Самаров

Но, прежде чем отправиться к маленькому гроту, Далгат Аристотелевич пошел в другую сторону. Он не сразу сообразил, зачем это делает, но, осмотревшись, понял, что хотел подбросить в костер несколько сухих полешек, потому что костер уже почти прогорел. Если он уснет, костер прогорит полностью, и тогда Джамбек не сможет найти спящего эмира. И он пополз на четвереньках к дровам. Тащить с собой несколько поленьев было бы неудобно, пришлось бы только на одну руку опираться, и Гаримханов просто сел и стал перекладывать поленья для костра через свои ноги справа налево. Потом передвинулся и повторил всю операцию. Затем еще раз повторил. А после четвертого повторения он уже мог затолкать поленья в угли угасающего костра. Но дожидаться, когда огонь разгорится, эмир не стал, и, почувствовав в себе силы для передвижения, пополз в маленький грот. Вешалка начиналась сразу за углом. Но он не смог подняться и снизу до вешалки не дотянуться, поэтому тратил силы, срывая одежду резкими движениями. Срывал и бросал под себя. Силы окончательно оставили его. Эмир подгреб под себя все сорванные тряпки, взобрался на них и больше ничего не помнил. То ли сознание потерял, то ли уснул. И не слышал, как из галереи, откуда он ждал появления Джамбека Абалиева, вышел совсем другой человек. Не такой крупный, гораздо моложе возрастом и без бороды, только с короткой рыжеватой щетиной. На нем была военная форма, а в руке он держал автомат. Человек не сразу подошел к эмиру, а направился к месту, где тот сидел, греясь у костра, взял в руки автомат эмира, снял крышку ствольной коробки, вытащил затвор, крышку поставил на место, автомат поставил так же, как тот стоял, стволом кверху, а затвор убрал в длинный карман своей «разгрузки». И только после этой простой операции подошел к маленькой нише и посветил фонариком в лицо эмиру. Эмир не проснулся, и на луч света никак не отреагировал. Гаримханову требовалось хотя бы два — четыре часа сна, чтобы прийти в себя. Тогда человек в военной форме подбросил в костер сразу большое количество поленьев, чтобы огонь горел ярче и давал больше тепла, перекатил к костру большой камень и сел поближе к огню, но лицом к нише, где спал эмир…

Старший лейтенант Шахамурзиев закончил спуск на дно ущелья как раз в тот момент, когда среди спасателей первой группы произошло какое-то оживленное движение. Багдасар Давлетбаевич догадался по голосам и движениям, что длинный щуп одного из спасателей обнаружил что-то под снегом. Другие бросились туда. Замелькали лопаты. Снег — это все-таки не земля. Даже мокрый, он поддается копанию легче. И уже через пару минут из-под снега показалось человеческое тело в камуфлированной одежде. Но уже по камуфляжу с другим рисунком старлей Шах понял, что нашли одно из тел убитых бандитов.

— Таких будет еще четверо, — сообщил старший лейтенант. — Всего пять убитых бандитов. И один живой должен быть… Наш… Если только он здесь… И если только он жив…

— А где он еще может быть? — спросил подполковник МЧС.

— Чтобы проконсультироваться по этому вопросу, я и спустился сверху…

Глава четвертая

Старший сержант Чухонцев не предполагал, сколько проспит эмир Гаримханов. Он вообще ничего не знал о болезни эмира, и даже посчитал, что эмир или ранен, или контужен. Одно можно было сказать с уверенностью, что он не от рождения на четвереньках ходит, хотя и зовет себя Волком. И если уж тот не проснулся под лучом фонарика, то проснется не скоро. Выглядывая из последней галереи, Слава видел, как тяжело давался эмиру каждый шаг даже на четвереньках. Эмир был откровенно нездоров. Тогда какой смысл будить его сейчас? Чтобы на себе куда-то тащить? А если и тащить некуда? Пусть себе спит, время и развитие событий там, наверху, все расставит по своим местам…

В таком состоянии эмир Гаримханов просто-напросто мешал бы Славе Чухонцеву самому выжить. И элементарно пристрелить человека, не имеющего при себе оружия, Чухонцев не мог. Это было не в его правилах, это было вообще не в человеческих правилах. Может быть, так поступил бы на его месте сам Волк. Но Волкодав так поступать не должен. Тогда зачем будить? Чтобы поговорить? Что Волк может сказать Волкодаву, если он даже ходить не может, если даже на четвереньках передвигается с большим трудом? Разбудить, чтобы почувствовать свое торжество победителя? Но стоит ли оно того? У старшего сержанта были занятия посерьезнее общения с беспомощным Волком. И время для этих занятий выпало как раз подходящее. По крайней мере, от него не требовалось никакого немедленного действия, не требовалось ничего предпринимать, потому что предприниматься что-то должно было только там, наверху. А Славе необходимо подготовиться к написанию курсовой работы. И он, усевшись у костра, раскрыл свой рюкзак, вытащил учебник и постарался сосредоточиться — стал изучать теорию когнитивного диссонанса Леона Фестингера. Что интересно, все нынешние события, и вообще все события на Северном Кавказе, да и не только, но и события в срединной России, где появилось большое количество выходцев с Кавказа и из Средней Азии, — все это вписывалось в изучаемый материал, потому он легко усваивался. Но читать при свете костра, говоря честно, было не слишком удобно и приятно. С непривычки уставали глаза, даже начали слипаться веки. А сел Чухонцев специально так, чтобы оказаться лицом к гроту, в котором спал Гаримханов, и контролировать его возможное пробуждение.

Далгат Аристотелевич проснулся от дискомфорта. Очень уж неудобно было лежать на неровной куче старых тряпок и бушлатов, подобранной под бок, отчего тело изогнулось самым неестественным образом. Но он сумел сделать себе подстилку только так, на большее просто сил не хватило. К моменту пробуждения эмир основательно замерз, но не хотелось шевелиться и перебираться к костру, потому что любое шевеление было чревато новым проникновением холода в организм. Гаримханов поднял руку и посмотрел на часы, нажав кнопку подсветки, — была ночь — традиционное волчье время, он часто ночью бодрствовал, предпочитая отсыпаться днем. По ночам он совершал со своим джамаатом вылазки в обжитые районы республики. И вообще, ночью Далгат Аристотелевич чувствовал себя всегда лучше, чем днем. В обычном волке всегда побеждает чувство самосохранения. Оно и подсказало Гаримханову, что лежать вот так без движения — опасно для его измученного болезнью тела. Надо двигаться, тем более что силы почти вернулись. Надо двигаться, разгонять по организму кровь, потому что свежий приток крови лечит все болезни в любом месте тела. И в сознание, с силой и упорством выталкивая из головы остатки сонливости и лености, почти вернулась ясность мысли. Далгат Аристотелевич подумал, что подсветку на часах можно было бы и не включать, потому что костер горит очень ярко, освещая не только пещеру, но и маленький грот с вешалкой. Но он хорошо помнил, с каким трудом приносил полешки в костер, их было не так много, чтобы костер разгорелся большим и ярким, да и те должны были уже прогореть. Тогда почему костер горит так ярко? Что это значит? Гаримханов не торопился подниматься, пытаясь мысленно проанализировать ситуацию. Он ощущал дискомфорт и еще — волчье чувство опасности. Но откуда может прийти опасность? Только от спецназа. Но он проникнуть в пещеры не может. Значит, и опасности не может быть. И все это надуманные страхи. А костер? Скорее всего, пришел все-таки Джамбек Абалиев. Пришел и положил дров в костер. Но если он пришел так поздно, то идти ему было сложно. Что-то с ним случилось. И, тем не менее, дров в костер он положил. Кроме как Джамбеку, некому больше прийти к костру. Гаримханов даже словно услышал его голос, которым тот позвал: «Далгат Аристотелевич…» Хотя Джамбек никогда не звал его по имени-отчеству, всегда предпочитая короткое «эмир».

Гаримханов резко сел, повернул лицо к костру и сразу увидел, как по ту сторону огня встал с камня какой-то солдат, никоим образом не похожий на Джамбека. И ростом ниже, и в плечах уже, и без бороды.

Тут же в голову пришла цитата из Аристотеля: «Каждый может разозлиться — это легко; но разозлиться на того, на кого нужно, и настолько, насколько нужно, и по той причине, по которой нужно, и так, как нужно — это дано не каждому». Далгат Аристотелевич разозлился на себя. И обида подступила за всю ту надежду, которая теплилась в его душе, за надежду, связанную с возвращением Джамбека. Надежда оказалась несбыточной. Избавление от неприятностей не состоялось, и пришли неприятности. Большие неприятности, настоящие. Но, как в настоящем волке, инстинкт самосохранения в Гаримханове жил и буйствовал, не позволяя ему потерять присутствие духа.

— Ты кто такой будешь? — с сильным акцентом, утрированным возмущением, спросил Гаримханов солдата.

— Старший сержант контрактной службы Чухонцев, спецназ ГРУ, — четко представился солдат, хотя стойку «смирно» перед эмиром не принял и даже, как показалось эмиру, ответил ему с какой-то насмешкой. Это сильно злило и лишало Гаримханова уверенности в себе.