Меридон - Филиппа Грегори

Искренне Ваша,

Я отложила этот вариант письма в сторону, подошла к окну и какое-то время смотрела на улицу. Потом вернулась к бюро. Злость моя была горячее всего, что я испытывала за годы, возможно, за всю жизнь. Я не могла избыть ее светскими фразами.

Дорогой Уилл,

как ты смел так со мной говорить сегодня!

Ты, верно, спятил, если тебе в голову пришло так со мной говорить!

Скажу тебе две вещи. Во-первых, я твой наниматель, сквайр Широкого Дола, а вскоре стану леди Хейверинг. Одно мое слово, и ты больше не найдешь работы в Сассексе. И не думай, что работа для тебя найдется где-то в другом месте. Нет в стране работодателя, который тебя возьмет после того, как я расскажу, что ты оскорблял меня в лицо самыми грубыми словами.

Меня вовсе не занимают твои беспорядочные связи с женщинами, твое мнение мне тоже неинтересно. Я хочу, чтобы ты сейчас же уехал из Широкого Дола, но прежде, чем ты уедешь, ты должен немедленно приехать в Лондон и встретиться со мной, я настаиваю.

Немедленно, Уилл!

Перед этим вариантом я сидела долго. Потом вздохнула и вытащила новый лист. Мой гнев испарялся.

Дорогой Уилл,

я сержусь на тебя и грущу. Ты прав, я дура. Я жила в Лондоне и в Холле, с ними, словно была слепой, словно забыла, где выросла и что для меня важно.

Ты не понимаешь, что между мной и Перегрином, и я позволила тебе неверно меня понять. Он приходит ко мне в комнату, потому что он мне как брат, как младший брат. Я не могу отказаться от брака – я нужна Перри, и мне нравится, какая я, когда я с ним. Нравится давать ему заботу и уверенность в себе, которые ему так нужны. Я никогда никому ничего не давала, кроме одного человека. Но и ее я в итоге подвела. Теперь есть кто-то, кому нужно то, что я могу сделать, кто ищет у меня помощи. Я хочу быть к нему доброй, Уилл. Это не может быть неверно. Прости меня, вот чего я действительно хочу. Боюсь, это все, на что я гожусь.

Твой друг

Мягко зазвонили часы; было уже одиннадцать. К полудню мне надо было переодеться для завтрака, а потом снова переодеться для завтрака у княгини. Я попробовала сглотнуть. Горло саднило. Недостаточно, чтобы леди Клара позволила мне пропустить завтрак у княгини. Я приложила руку ко лбу. Он был горячим, но недостаточно. Придется идти. Я напишу письмо и отдам его с почтой перед тем, как уйти.

Я представила, как он едет обратно в Сассекс, рассерженный, один. Я хотела поговорить с ним, взять назад слова, которые сказала напрасно!

Вспомнив о следе от хлыста на его щеке, я поняла, что из всех ударов и синяков, какие мне достались – а досталось мне много, – этот был хуже всего. И я сама его нанесла.

Я была слишком груба, слишком зла. Я ошибалась насчет Перри, я, маленькая нищенка-сквернословка, была не пара Перри с его утонченностью. Но и для Уилла я была слишком сурова. Все было плохо. Место мое было там, где я выросла, среди драчунов и сквернословов, там, где живут умом и кулаками – и никого не любят.

Дорогой Уилл,

ты прав, они заманили меня в западню. Я думала, что я такая умная, что я пробилась в ту жизнь, которой всегда хотела жить. Но я ошиблась, и меня поймали, хотя я думала, что сама ловлю. Меня поймали – они все меня поймали. Хейверинги, знать, лорды и леди, вся эта лондонская жизнь. Я была дурой, Уилл, и мне придется за это платить.

Не Перри. Знаю, ты его ненавидишь за то, какой он – пьяница, игрок и глупец. Но он ведь как дитя, он не обманщик. Он любит меня, Уилл, и я ему нужна. И его любовь ко мне, его доверие сделают меня лучше, добрее. Если я останусь с Перри, я могу научиться любить его так, как женщина должна уметь любить мужчину. Если останусь с Перри, думаю, я смогу спасти его от его безрассудства, а себя от холодности. Думаю, я смогу увезти его, увезти в деревню, и мы отыщем какой-то путь, сможем относиться друг к другу с нежностью и любовью. Он сделает все, что я пожелаю. Он будет управлять поместьем Хейверингов, как я велю, а я буду управлять Широким Долом. А потом мы сможем сделать то, о чем всегда мечтали. Я знаю, я зря подозревала тебя и Джеймса Фортескью. Теперь, повидав ловчил среди господ, я понимаю, как они действуют. Я знаю, что вы не лгали и не обманывали – ни ты, ни Джеймс, ни жители деревни. Я вернусь к вам, вернусь домой с Перри, и все будет по-другому. Мы можем управлять всем поместьем Хейверингов и Широким Долом, как ты скажешь, как корпорацией, и ты увидишь, что Перри – хороший человек. Ты его полюбишь, Уилл.

Мне совестно, что я говорила такие глупости про тебя и Бекки. Я попытаюсь порадоваться этому, порадоваться, что ты любишь ее. Думаю, я была слишком самовлюбленной. Я не знала, что происходит между вами, я должна была догадаться – ведь я столько прожила в фургоне! Я просто не подумала. Мне жаль. Чувствую себя так глупо, что не подумала, но рада, что она тебя любит и что ты любишь ее. Мне жаль, что я так эгоистично просила тебя приехать в Лондон повидаться со мной. Мне было одиноко здесь, в этом большом городе, я хотела услышать твой голос и увидеть твое лицо. Но я должна была понять, что ты ее любишь. Думаю, я никогда так не понимала любовь. Я ведь сразу предостерегла тебя от любви ко мне, правда? Как глупо было не понять, что ты найдешь кого-то еще. Я рада, что она тебя любит, что вы счастливы. Надеюсь, она позволит мне прийти повидать ее детей и тебя, когда я выйду замуж и приеду в Широкий Дол.

Твой друг

Тут я остановилась и долго сидела, подперев голову руками. Я медленно писала – на то, чтобы изложить эти путаные мысли, у меня ушел час. Я покраснела от стыда, подумав, что Уилл-то, скорее всего, прекрасно пишет и может решить, что я невежественна и глупа, раз не могу выписывать буквы, скользя по странице.

Но потом я услышала, как часы пробили полдень, горничная постучалась в дверь, и я велела ей идти прочь, сказав, что спущусь к завтраку через минуту. Я положила голову на бюро, на бумагу, и застонала, словно меня ранили, вонзили мне нож в самое сердце. Я была больна, совсем больна, но не могла понять, отчего. Когда я думала о красной полосе на его щеке и о том, как он рассказывал мне про свою Бекки, мне хотелось отшвырнуть всю свою писанину.

Я потянула к себе лист бумаги, понимая, что я тону во лжи, что я пала слишком низко для гнева и гордости. Слишком низко даже для того, чтобы говорить любезности о его женщине. Я упала туда, где было мое место. Где оно было всегда. И даже ниже. Потому что я уже не была холодной, как лед, Мамзель Меридон, танцующей на лошади. Я не была и потаскухой Меридон, укротительницей лошадей, которая могла заставить па плеваться от злости. Теперь я стала кем-то, чьего имени я не знала, кто тосковал, страстно тосковал о ком-то, кого можно любить!