К своей звезде - Аркадий Пинчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он позвонил ей сразу, как только вошел в ординаторскую. Хотя Женька и не могла похвастать отличным самочувствием, но в голосе проскальзывали оптимистичные ноты. Ей лучше, она читает рассказы Джека Лондона, хотя следовало бы читать совсем другое, она чувствует себя виноватой перед Олегом Викентьевичем и бесконечно благодарна за его бескорыстную доброту.
– Если Всевышний милует и не приберет меня к себе, я вам обещаю: вы никогда не пожалеете о потраченном на меня времени. Добрые порывы души возвращаются с процентами…
Видали, какая изысканность слога: «Если Всевышний милует»…
После обхода больных Булатов, уже не стоя, а поудобнее усевшись в кресло, без спешки, набрал свой номер.
– Ну и как наши дела?
– Спасибо, Олег Викентьевич. Боль утихает. Мне стыдно признаться, но я очень хочу есть.
– Придется, милая моя, потерпеть.
– Да уж куда денешься…
По голосу Булатов угадывал, что Женька все время улыбается. Сразу представил мягко очерченный овал рта, крупные белые зубы, искорки в глазах и улыбнулся сам.
– И что вы интересного вычитали у товарища Джека Лондона?
– Товарищ Джек Лондон большой жизнелюб. Он пишет о суровых краях Севера. Мне это очень близко и знакомо.
– А кстати…
– Где эти края?
– Да.
– Представьте север Якутии, Индигирку. Так вот неподалеку от того места, где она впадает в Северный Ледовитый океан, есть поселок Устье. А неподалеку от того поселка – метеостанция. Там живут и работают мои родители, там живу и я. С самого рождения. В неэлектрифицированной тундре. Так что некоторые мои дикие поступки можете объяснить условиями воспитания и недостатком витаминов.
«А она не лишена чувства юмора», – решил Булатов, продолжая болтовню в том же ключе.
Во время следующего телефонного диалога они попытались разобраться в причинах столь затянувшейся холостяцкой жизни Олега Викентьевича. Выслушав пространный и витиеватый монолог Булатова о сложностях взаимоотношений современных мужчин с современными женщинами, расцвете эмансипации, она заразительно рассмеялась и убежденно сказала:
– Ларчик, Олег Викентьевич, открывается просто: вы не любили еще по-настоящему.
– Браво. Диагноз с первого взгляда, – насмешливо сказал Булатов. – Большой опыт?
– Я понимаю, что в моих устах это звучит смешно, – Женька говорила серьезно. – Но ехидничать не советую. Да? У вас все впереди. И если станете жертвой неудачной любви, зовите на помощь. Я знаю якутские наговоры.
– Ну да?.. И действуют?
– Еще как!
«Молодец девчушка, – думал Булатов, – позабавила. Не зря он потерял с нею время. А как держится, как размышляет. Откуда?»
– Мои родители, – рассказывала Женька после очередного булатовского звонка, – очень влюбленные люди. От них и мне что-то перепало.
– Влюбленные? – не понял Булатов.
– Да. В работу, в книги, в жизнь, друг в друга. Они собрали отличную библиотеку.
– Друг в друга? По сколько же им лет?
– Маме за пятьдесят. Отец на десять лет старше. Но они влюблены, как Ромео и Джульетта. И чем старше становятся, тем больше это заметно.
– Это не шутка?
– Что вы! Без всяких шуток! Вы бы видели, как они умеют нежно смотреть друг на друга, как предупредительны. Нет, с родителями мне повезло. Только отцу уже трудно работать. Мне предстоит заменить его. Аппаратура на станции все сложнее, без высшего образования не одолеть, вот я и решила…
– После экзамена вам все равно надо лечь на операцию.
– Хотите убедиться в правильности диагноза? – улыбнулась Женька. – Вскрытие покажет. Так у вас говорят?
Телефонные беседы с Женькой внесли какое-то разнообразие в скучное ночное дежурство. Набрав в очередной раз номер и не услышав сразу ее ответа, он не на шутку заволновался. Вдруг ей плохо, вдруг потеряла сознание. Слушая длинные гудки, Булатов стал лихорадочно прикидывать, сколько времени у него займет поездка по ночному Ленинграду домой и обратно, кому из медсестер поручить свои обязанности, как объяснить причину отлучки, что сказать…
– Да, да, я слушаю, – оборвал его размышления сонный голос. – Ой, простите, Олег Викентьевич, мне стало так хорошо, что я замертво провалилась в сон. Как ненормальная: отлично слышу звонки, а проснуться не могу. Еле уговорила себя открыть глаза.
Ну и ладно, ну и слава Всевышнему, что он миловал…
Домой Булатов вернулся в начале восьмого. Утренний дождь оросил зеленую волну лесопарковой зоны, и вдохновленные чистой свежестью рассвета пернатые прямо-таки надрывались, демонстрируя друг перед другом силу своих голосовых связок. Тронутый солнечными лучами асфальт неторопливо дымился и незлобливо шипел под колесами автомобилей. Такими мажорными рассветами Ленинград не часто баловал горожан, и Булатов подумал, что сегодня, хоть он ночь и не спал, можно было бы уехать на Карельский перешеек. И прихватить с собою Женьку.
Если бы, конечно, не ее дурацкий экзамен.
На всякий случай он не стал загонять машину в гараж и поставил ее на привычное место у трансформаторной будки. Дверь в квартиру открыл ключом и тихо, на цыпочках, вошел в прихожую. Чтобы не разбудить, если спит. Наступая поочередно носком на задники туфель, не расшнуровывая, осторожно снял их и так же осторожно вошел в комнату. Женька спала, заложив за голову ладони. От вчерашней настороженности, от болезненной бледности лица не осталось и следа. На щеках мягкий румянец, с приоткрытых губ готова была в любую секунду вспорхнуть удивленная улыбка.
И совсем она не была рыжей, какой показалась Булатову в скверике, скорее – золотистая, и нос не картошкой. Да, широкий нос, и не совсем правильной формы, но у нее и глаза широко расставлены. Тонкий классический нос тут мог все испортить. А уж насчет того, что губы поварешкой, так это он явно для красного словца ляпнул. Губы у нее просто красивые. Особенно, когда она улыбается.
Булатов присел возле дивана на корточки и положил Женьке на лоб свою ладонь. Сон, конечно, лучшее лекарство, но у нее экзамен. Жара как не бывало.
– Жень, – позвал Булатов осторожно. Но Женька только шевельнула губами. – Женька, – сказал он громче и с напускной строгостью, – пора на экзамен. Слышишь?
– Ну что за люди, – сонно упрекнула Женька, – человек ночь не спал, где у вас сердце?
Но открыв глаза, сразу все поняла. Попросила Булатова отвернуться, а еще лучше – выйти, засуетилась, ища расческу и одновременно кутаясь в плед. Ее вельветовые брюки висели на спинке стула, который стоял у книжной полки, метрах в трех от дивана.
Булатов хмыкнул и вышел на кухню, плотно притворив за собою дверь. Поставил на плиту чайник, приготовил бутерброды с сыром, вскрыл непочатую банку с растворимым кофе. За долгие годы холостяцкой жизни он наловчился делать всякие завтраки-ужины с ловкостью фокусника. Когда Женька, умывшись и причесавшись, просунула голову в щель кухонной двери, она не смогла удержаться от восторженного удивления.
– А мне можно?
– Можно, садитесь.
– Вы не чувствуете угрызений совести, – спросила Женька, уплетая бутерброд, – что хотели раньше времени зарезать меня?
– Чувствую, – в тон ей сказал Булатов. – Врачу-профессионалу с таким, как у меня опытом, должно быть очень стыдно, что он пошел на поводу у девчонки. Якутские наговоры?
Женька застенчиво улыбнулась, отводя глаза.
– Продолжаете настаивать на операции? – спросила она.
– Чего уж теперь…
– Ну не печальтесь. Я не подведу вас.
– Когда экзамен?
– В десять.
– Я подвезу?
– Ни в коем случае. И так я перед вами вечная должница. Здесь где-то рядом станция метро.
Она бросала на Булатова изучающие взгляды и мягко улыбалась каким-то своим мыслям. Заглянувший в кухню солнечный луч запутался в ее волосах, высветил детский пушок на затылке, бугорки позвонков. И Булатов уже твердо и однозначно объяснил подступившую нежность к этому существу – она все-таки ребенок.
Он проводил ее к лифту. Войдя в кабину, ребенок осмотрелся, порывисто шагнул к Булатову, также порывисто обхватил его шею и на миг прижался гладкой щекой к его колючей небритой щеке.
Булатов успел только догадаться, что на его губах тает вкус ее теплых губ, но дверь лифта уже закрылась и кабина с мягким гулом поползла вниз.
«Вот тебе и ребенок…»
На лестничной площадке остался легкий запах ее волос.
«Не очень-то гордитесь, Олег Викентьевич, – придя в себя, подумал Булатов. – Это мог быть вполне уместный в данной ситуации поцелуй благодарности».
Отоспавшись, Булатов вторую половину дня провел в клинике. Работал со слушателями, готовил диапозитивы для очередной лекции, сортировал рабочие бумаги, консультировал больных. И странно, ни на минуту не забывал, что должна позвонить Женька. Она не обещала, но он знал – позвонит.
Ждал звонка и дома. До глубокой ночи перечитывал Джека Лондона, поставив рядом с диваном телефон. Плохо спал. Утром набрал справочный номер «Скорой помощи» и спросил, не поступала ли к ним Авдеева Евгения с острым аппендицитом? Нет, через «Скорую» такая не проходила.
