Архив Буресвета. Книга 1 : Путь королей - Брендон Сандерсон

— О да, в варенье она тоже еретичка. Ее душа в большей опасности, чем я полагал.

Кабзал широко улыбнулся и надкусил хлеб.

— В самом деле, — согласилась Шаллан. — И что еще твоя книга говорит про меня и про половину человечества в связи с тем, что мы так любим еду, в которой слишком много сахара?

— Ну, любовь к симнике также указывает на любовь к простору.

— Ах, простор... — проговорила Шаллан. — Я как-то посетила это мифическое место. Это было так давно, что я почти все забыла. Скажи, солнце все еще светит или это осталось лишь в моих воспоминаниях?

— Неужели все так плохо?

— Ясна просто одержима пылью. Похоже, она благоденствует среди пыли, питается ею, как чуллы питаются камнепочками.

— А ты, Шаллан? Чем же питаешься ты?

— Углем.

Он поначалу смутился, потом посмотрел на ее альбом:

— О да. Я был удивлен, как быстро твое имя и рисунки распространились по всему Конклаву.

Шаллан доела хлеб и вытерла руки влажным полотенцем, также принесенным Кабзалом.

— Тебя послушать, так я похожа на болезнь. — Она провела пальцем по волосам и скривилась. — У меня волосы цвета сыпи, верно?

— Чушь, — отрезал он. — Не следует такое говорить, светлость. Это неуважительно.

— Ко мне?

— Нет. К Всемогущему, который сотворил тебя.

— Он сотворил и кремлецов. Не говоря уже о сыпи и болезнях. Так что подобное сравнение на самом деле честь.

— Светлость, такая логика мне непонятна. Поскольку Он соз­дал все живое и неживое, сравнения бессмысленны.

— Как и твои «Вкусовые предпочтения», не так ли?

— Резонно.

— Походить на болезнь — не самое страшное, — задумчиво заметила она. — Когда ты болен, это значит, что ты живой. Ты должен бороться за то, чем обладаешь. Когда ты заболеваешь, прежняя ­обычная жизнь кажется чудесной.

— А не лучше ли походить, допустим, на эйфорию? Приносить тем, кого настигаешь, приятные ощущения и радость?

— Эйфория проходит. Она обычно кратка, так что мы куда больше времени проводим в тоске о ней, чем испытывая ее. — Девушка вздохнула. — Ну вот, смотри, что мы натворили. Теперь я в депрессии. По крайней мере, в таком состоянии учеба покажется мне более увлекательной.

Он бросил хмурый взгляд на книги:

— Я считал, что тебе нравится учиться.

— Я тоже так считала. А потом в мою жизнь ворвалась Ясна ­Холин и доказала, что даже что-нибудь приятное может сделаться скучным.

— Понимаю. Значит, она суровая наставница?

— Вообще-то, нет. Просто я склонна гиперболизировать.

— А я нет. Не люблю извращения.

— Кабзал!

— Извини, — сказал он, а потом посмотрел вверх и повторил: — Извини.

— Уверена, потолок тебя простит. Но чтобы привлечь внимание Всемогущего, придется вознести молитву.

— Я в любом случае задолжал Ему парочку. Так о чем мы говорили?

— О том, что светлость Ясна никакая не суровая хозяйка! Она на самом деле такая, как о ней говорят. Блестящая, красивая, загадочная. Мне повезло, что я ее ученица.

Кабзал кивнул:

— Говорят, принцесса безукоризненна во всем, кроме одной ­вещи.

— Ты намекаешь на то, что она еретичка?

Жрец снова кивнул.

— Мне с ней не так трудно, как может показаться, — сказала Шаллан. — Ясна редко озвучивает свои убеждения, если ее об этом не просят.

— Значит, она их стыдится.

— Мне так не кажется. Она просто тактична.

Кабзал устремил на Шаллан пристальный взгляд.

— Не переживай. Ясна не пыталась убедить меня отказаться от религии.

Кабзал подался вперед, лицо его помрачнело. Он был старше Шаллан — лет двадцати пяти, уверенный в себе и убежденный. Под строгим надзором отца ей не удавалось общаться с мужчинами примерно того же возраста, так что он был первым.

Но Кабзал — ревнитель. Значит, ничего не получится. Или получится?

— Шаллан, — мягко произнес Кабзал, — разве ты не видишь, что у нас... у меня... есть повод для тревог? Светлость Ясна — могущественная и обаятельная женщина. Нельзя не предположить, что ее идеи окажутся заразными.

— Заразными? Ты вроде меня сравнил с болезнью, а не ее.

— Я такого никогда не говорил!

— Нет, но я притворяюсь, что говорил. А это практически одно и то же.

Он нахмурился:

— Светлость Шаллан, ревнители беспокоятся о тебе. Души детей Всемогущего находятся на нашем попечении. Ясне уже случалось портить тех, с кем она общалась более тесно.

— Правда? — заинтересовалась Шаллан. — Других учениц?

— Сейчас неподходящий момент для этого.

— Можем выбрать другой момент.

— Я тверд в своем решении ничего не рассказывать.

— Но написать-то можешь?

— Светлость... — начал он и умолк, страдальчески морщась.

— Ладно, — согласилась она со вздохом. — Заверяю тебя, моя душа чувствует себя прекрасно и не страдает никакими заразными болезнями.

Он расслабился и отрезал еще один ломоть хлеба. Девушка вдруг поняла, что снова его разглядывает, и рассердилась на себя за такие глупости. Скоро ей предстоит вернуться к семье, а он ее навещает только по причинам, связанным с Призванием. Но ей на самом деле нравилось его общество. Кабзал — единственный человек здесь, в Харбранте, с которым можно просто поболтать. И он был красивым; его простая одежда и бритая голова только подчеркивали волевые черты лица. По обычаю молодых ревнителей он носил аккуратно подстриженную бородку. Говорил красиво и был очень начитанным.

— Ну, раз ты уверена по поводу своей души, — произнес Кабзал, снова обращая на нее взгляд, — то, быть может, наш орден тебя заинтересует.

— Я уже выбрала один. Орден чистоты.

— Но он не подходит для ученого. Ревнители там отстаивают Славу, которая ничего общего не имеет с твоими занятиями или твоим искусством.

— Не обязательно выбирать обитель, связанную с Призванием.

— Однако если они совпадают, это очень хорошо.

Шаллан сдержала гримасу. Орден чистоты уделял все внимание, как нетрудно было догадаться, честности и благости, свойственным Всемогущему. Ревнители из этого ордена понятия не имели, как быть с ее увлеченностью искусством. Они вечно требовали, чтобы она рисовала только то, что им казалось «чистым». Статуи Вестников, изображения Двойного глаза...

Разумеется, орден для нее выбрал отец.

— Я просто сомневаюсь, что твой выбор был осознанным, — сказал Кабзал. — И ведь смену орденов не запрещают.

— Да, но разве вербовку не осуждают? Ревнители не борются за прихожан?

— Еще как осуждают. Это прискорбная практика.

— Но ты все равно этим занимаешься?

— Я еще временами сквернословлю.

— Не замечала. Кабзал, ты очень необычный ревнитель.

— Ты не поверишь, но мы вовсе не такие набитые дураки, как принято считать. Кроме, наверное, брата Хабсанта, который все сидит да смотрит на нас. — Кабзал помедлил. — Хм, а Хабсант, похоже, и впрямь набитый. Я ни разу не видел, чтобы он хоть пошелохнулся...

— Мы отвлеклись. Ты ведь пытаешься завербовать меня в свой орден?

— Да. И это вовсе не что-то из ряда вон выходящее. Все этим ­занимаются. Мы усиленно хмуримся друг на друга в связи с таким глубоко неэтичным поведением. — Он опять наклонился к ней и сде­лался серьезнее. — В моем ордене сравнительно немного членов, поскольку мы нечасто появляемся на публике. И потому, когда люди приходят в Паланеум в поисках знаний, мы считаем своим долгом их просветить.

— И завербовать.

— Показать, чего они лишают себя. — Он откусил кусок хлеба с вареньем. — В обителях ордена чистоты тебе рассказывали о природе Всемогущего? О Божественной призме, десять граней которой представляют Вестников?

— По верхам. Большей частью мы говорили о том, как мне достичь... э-э-э... чистоты. Должна признаться, было скучновато, поскольку у меня было мало шансов сделаться нечистой.

Кабзал покачал головой:

— Всемогущий наделяет нас талантами, и, выбирая Призвание, чтобы извлечь из них пользу, мы тем самым поклоняемся Ему тем способом, важнее которого просто не может быть. Орденские оби­тели должны помогать людям взращивать в себе это, вдохновлять на великие цели. — Он махнул в сторону книг, стопкой лежавших на столе. — Шаллан, вот с чем тебе должны помогать ревнители. История, логика, науки, искусства. Быть честным и хорошим человеком важно, но нам нужно трудиться усерднее, развивая природные таланты людей, а не вынуждая их принимать Славу и Призвание, которые нам кажутся наиболее важными.

— Думаю, это разумный довод.

Кабзал кивнул, лицо у него было задумчивое.

— Разве не странно, что такая женщина, как Ясна Холин, отказалась от всего этого? Многие ордена подталкивают женщин к тому, чтобы предоставить сложные богословские изыскания ревнителям. Если бы только Ясна сумела разглядеть истинную красоту нашего учения... — Он улыбнулся и вытащил из корзины с хлебом толстую книгу. — Я ведь поначалу действительно надеялся, что сумею продемонстрировать свою правоту.