Просто мы научились жить (2010-2012) - Александра Соколова

– Но почему ты не дала вам шанс узнать друг друга?

– Да потому что невозможно вычеркнуть эти годы! Невозможно забыть о них, уговорить себя не помнить. Те, кто говорит "давай начнем сначала", говорят чушь! Потому что сначала можно начать только с тем, с кем не было этих лет, этих лет не вместе.

Она вытерла глаза и глубоко втянула в себя воздух. Боль тисками сжимала горло, и слова вырывались наружу с усилием.

– Это так ужасно, когда есть любовь, но нет близости. Когда она такая родная, но такая незнакомая… Когда она есть, и одновременно ее просто нет. Просто нет. Нет.

Сорвалась на тоскливый скрип и замолкла. Тихо плакала, слушая, как тикают на стене часы, и капает вода из плотно закрытого крана, разбиваясь тоской.

Кап-кап. Кап-кап.

– Ну а Марина? – Спросила вдруг Кристина, и от ее вопроса Жене вдруг стало холодно, и – будто это было возможно! – еще больнее.

– Марина сделала свой выбор. Я не просила ее уехать. Она уехала сама.

Слова были правильными, верными, но было что-то за ними, что заставило Кристину усомниться.

– Неужели ты ничего к ней не чувствовала? За все это время?

Женя закрыла глаза. Всякий раз, когда она думала о Марине, в груди становилось тепло и одновременно горько. Словно изжога, словно так и не зажившая рана.

– Я узнала ее за эти дни совсем другой. Оказалось, что многое, что для меня было истиной, на самом деле таковой не являлось. Оказалось, что она… Любила меня.

– И?

– И ничего, Крис. Ничего.

Женька вдруг повысила голос.

– Я устала гоняться за миражами, понимаешь? Устала бороться в одиночку! Если бы она правда любила меня, то не уехала бы никуда, и продолжала бороться. А раз так легко отказалась – значит, не так уж сильно я была ей нужна.

– Не знаю, – Кристина принялась сворачивать еще сигарету, – судя по всему, она затеяла все это мероприятие чтобы побыть с тобой. Это ты называешь "легко отказалась"?

Женя замолчала надолго, уставившись в стол. А потом подняла на Кристину полные боли, красные и злые глаза.

– Где они, Крис? Где каждая из них сейчас? Из них обеих? Если они любят меня, почему, черт возьми, я опять одна? Почему никого из них снова нет рядом?

Последние слова она уже выкрикивала.

– Почему когда мне нужна поддержка, рядом оказываешься ты, или Лешка? Но никто из них. Почему?

Кристина молча курила. Ответить ей было нечего. Всю взрослую жизнь рядом с ней был Толик, и она не помнила даже, каково это – быть одной. Женька же была одна всегда.

– В общем, – сказала Женя, немного успокоившись, – меня больше не интересуют ничьи чувства. Не знаю, случится ли когда-нибудь в моей жизни человек, способный не только говорить о любви, но и быть рядом, но это точно не будет ни Лека, ни Марина.

– Угу, – кивнула Кристина, – а что ты вообще собираешься делать дальше, Ковалева?

– Не знаю. Правда не знаю, Крис. Мне нужно время подумать, чего я хочу. Потому что, как оказалось, есть разница между "я хочу" и "я думаю, что хочу".

– О чем ты?

Женя встала и подошла к окну. Посмотрела куда-то вдаль, словно надеясь сквозь тысячи километров дотронуться взглядом до океана.

– Я думала, что хочу покоя, – сказала она, – но оказалось, что никогда в жизни я не была так счастлива, как в этот месяц. Никогда.

Об этом ей и предстояло подумать.

Глава 2. Вдребезги.

– Женька вернулась.

– Я в курсе.

Инна никак не отреагировала на новость. Впрочем, она в последнее время на все так реагировала – вяло, глухо, равнодушно.

Леша проводил взглядом деревянную лошадку, на которой по кругу с визгом пронеслась Лека, и вздохнул.

– Ничего нового?

Инна только плечами пожала. Она с отсутствующим видом смотрела на карусель, и казалось, что смотрит она не вокруг, а внутрь себя.

Да и вопрос был глупым, по правде говоря, и Леша хорошо это понимал. Что могло быть нового, если Лиза ушла и забрала Дашу? После первой ночи в новой квартире и новом – забытом уже – одиночестве, Инна стала другой. Молчаливой, замкнутой и бесконечно спокойной. Со стороны могла бы показаться высокомерной, но близкие видели – ей просто очень и очень больно.

– С Ольгой видишься? – Сделал еще одну попытку Леша.

Инна качнула головой.

Она так и не согласилась поговорить с Будиной. На работу ходила, в совещаниях участвовала, а разговаривать наедине не соглашалась. Молча слушала одну-две тирады, и так же молча уходила в свой кабинет.

– А она?

А она виделась. Сидела с ней в кафе, приглашала в театр, дарила цветы и почти каждый вечер жаловалась Инне, что ничего не выходит. Она словно забыла, что еще совсем недавно они были женаты, и рассказывала о своих горестях так, словно они просто друзья. И всегда были друзьями.

Да и кому еще ей было жаловаться? Он, Леша, эту гадину даже на порог не пустил бы. Кристина тоже. А других друзей у нее не было. И только Инка, бедная, каждый вечер таскается к ней домой, ужин готовит, Дашке сказку читает, а потом до глубокой ночи сидит и слушает: Оля то, Оля се… Оля посмотрела, да Оля сказала… Тьфу. Мерзость какая.

А попробуй скажи хоть слово – посмотрит своим пустым взглядом, пожмет плечами и продолжит делать то, что делает. Мол, моя жизнь – как хочу, так и живу. А самой даже поплакать не с кем.

Карусель остановилась, Леша снял дочку с лошадки и, прижимая к себе, вдохнул детский теплый запах. Лека восторженно ворковала что-то ему в ухо, из чего он разобрал только "папа", "лошадка" и "еще".

– Милая, еще завтра покатаемся, ладно? Мама дома ждет.

– Мама! – Взвизгнула Лека, и немедленно возжелала идти домой. Леша и Инна переглянулись.

С тех пор как Женька вернулась, Лека от нее ни на шаг не отходила. Засыпала только положив под щеку мамину руку, ела только из маминых рук, и даже в парк с папой согласилась пойти только после долгих уговоров.

Каждый рабочий день превращался для нее в трагедию – она рыдала, вцепившись в мамины ноги, и отказывалась слышать, что "маме надо на работу".

– Хочешь, я вас отвезу? – Предложила Инна. – Заодно Дашу заберу.

– Опять к ней поедешь? – Недовольно спросил Леша, сажая дочку на плечи. – И не надоело тебе?

Нет, ей не надоело. Она просто однажды запретила себе думать о том, что Лиза больше не ее жена, что они больше не вместе. Принимала то, что ей давали, и не ждала ничего большего. Иногда ей казалось, что сердце ее – еще недавно такое живое и теплое – остановилось, притормозило свой бег, и бьется теперь ровно столько, сколько нужно чтобы не умереть, и ни ударом больше.

Она знала, что думают об этом друзья – у Леши все было на лице написано, а Леля откровенно ругалась, звоня по телефону – но ей было все равно. Ей даже больно не было. Просто никак. Пусто, глухо и никак.