Я, Богдан (Исповедь во славе) - Павел Загребельный

- Найди шляхтича пленного, хорошо упитанного, и отправь сие письмо сегодня же, - сказал я. - Иди и делай.

- Обидел ты меня тяжко, гетман, - пожаловался Выговский. - Но я обид от тебя не помню, знаешь об этом.

- Иди, иди. И запомни: с огнем играешь!

Может, был я иногда слишком суров и даже несправедлив к своим приближенным, но кто же будет справедливым со мною?

Не узнавал себя. Тяжелые обстоятельства ожесточили мой нрав, сделали крепким то, что было расслаблено, твердым то, что было размягчено, и полностью изменили всю мою жизнь. Часто мог быть грубым и гневным, чужд был какой бы то ни было изнеженности, был деятельным и обеспокоенным, требовал этого и от всех других, не терпел промашек и расхлябанности, никому провинностей не прощал, даже родному сыну. Я забыл о добродушии, презирал украшения, суровость сопровождала меня на каждом шагу, страх, а не милость ходили за мною следом, я не поддавался наговорам, советы слушал, а делал по-своему и уже чувствовал, что с течением времени все чаще не доверяю и науке, и самому разуму. Может, из-за того, что разум воплощался в таких моих приближенных, как Выговский? Жаль говорить! Когда-то, когда был еще во Франции, мне показывали старинный шинок "Под чертовым бздом", где собирались в течение целых веков умы беззаботные и неуправляемые (может, потому хотелось и мне собрать как-нибудь свои умы украинские где-то в шинке). За двести лет до меня в этом шинке великий поэт с берегов Сены сочинил "Балладу примет", написанную словно бы обо мне нынешнем:

Я знаю летопись далеких лет,

Я знаю, сколько крох в сухой краюхе,

Я знаю, что у принца на обед,

Я знаю - богачи в тепле и в сухе,

Я знаю, что они бывают глухи,

Я знаю - нет им дела до тебя,

Я знаю все затрещины, все плюхи,

Я знаю все, но только не себя.

Я знаю, как на мед садятся мухи,

Я знаю Смерть, что рыщет, все губя,

Я знаю книги, истины и слухи,

Я знаю все, но только не себя.

(Вийон Франсуа. Баллада примет. Перевод И.Эренбурга.)

Но зато знал я вельми хорошо, что при всей моей терпеливости и внешней медлительности не могу позволить себе малейшего послабления и никакого промедления. Потому так сурово повел себя с Выговским, еще и пощадил его, ибо другого уже давно пустил бы под казацкие сабли за подобное небрежное, а может, и преступное промедление.

Я держал осажденных железной рукою, а тем временем пристально следил за королем, чтобы не дать ему соединиться с Вишневецким. Знал о короле все, он обо мне - ничего, потому что шел по моей земле, где все было враждебным для него и все летело с вестями к Хмельницкому. В Варшаве папский легат де Торрес благословил короля в день Ивана Крестителя и вручил ему освященное знамя и меч как воителю за католичество против врагов апостольского престола. Когда король выехал из замка, под ним споткнулся конь. Все сделали вид, что не заметили этого плохого знака. Пророчествовали викторию и славу. Магнаты приводили к Яну Казимиру свои хоругви, но не вельми торопились с этим делом, не вырывались друг перед другом, а наоборот: прятались друг за друга, выталкивая наперед самых старательных, или же самых глупых, как они считали. За месяц король прошел от Варшавы только до Замостья, долго выстаивал повсюду, принимал подарки и заверения в верности от вельмож, потом долго жаловал венецианского посла Контарини, принесшего ему в Люблин весть о разгроме венецианцами турецкого флота. Впервые за сто лет после того, как когда-то их отважный адмирал Андреа Дориа сражался с грозой морей капудан-пашой Сулеймана Великолепного Хайреддином Барбароссой, удалось купеческой республике добыть такую викторию на море, уничтожив шестьдесят турецких тяжелых галер и взяв в плен семь тысяч османцев. Канцлер Оссолинский нашептывал Яну Казимиру, что теперь султан немедленно отзовет от Хмельницкого хана, этого единственного виновника гетманского могущества и счастья, и казаки останутся одни перед могучей шляхетской силой. В придачу от Януша Радзивилла шли победные вести, и королевские придворные уже тешились мыслью, как вскоре Радзивиллово войско будет щупать под Киевом казацких жен. О том, что происходит под Збаражем, никто и в помыслах не имел. Считали, что не региментари окружены моей силой, а я сам сижу осажденный и, притаившись, как напуганный заяц, жду, пока егомосць король придет и ударит меня по затылку. Наставленный и поставленный мною его величество король Ян Казимир! Жаль говорить!

Собрав, наверное, до сорока тысяч войска с гвардией и надворными командами панов, король медленно продвигался на Сокаль, Радехов, Топоров, дороги были тяжкие, разбитые от дождей, несобранный табор не пригоден был для быстрого передвижения, действительно, были и реки и потоки, как писал я его милости князю Яреме, но в Топорове Ян Казимир забыл и о дорогах, и о реках, и о ручейках!

Вишневецкий, хотя должен был бы впасть в отчаянье после того, как перехватили его посланца, все же не отказался от мысли о том, чтобы известить короля, и ему удалось найти шляхтича, который выполнил это, казалось бы невозможное, поручение. Звали его Скшетусским, не принадлежал он к людям знатным, был обыкновенным пехотинцем, невзрачным человеком и, можно сказать, даже ничтожным, не из тех, что летают над землей, не касаясь ее поверхности, а из мелких болотных чертиков, кротов, дождевых червей, из пресмыкающихся и землероек. Он прополз сквозь все валы и подвалки, пронырнул сквозь все воды и болота, проник сквозь все наши заставы и заслоны, он смешался с землей и с водой, с ночью и дождем, забыл и о еде и отдыхе, забыл, может, и свое имя собственное и все на свете, помнил только о своем задании, - и это вынесло его из кольца смерти и привело к самому королю, и он упал к его ногам со страшной вестью: "Там, под Збаражем, наши уже погибают!"

Великий муж, хотя и малый телом!

Король был еще довольно далеко, чтобы сразу настичь своего грозного врага оружной рукой, поэтому намерился расправиться со мною хотя бы на бумаге. Со своим многомудрым канцлером, моим приятелем давним Оссолинским издали они из Белого Камня, имения Вишневецкого, универсал к черни в моем войске, чтобы покидали Хмельницкого, "самое многое за четыре дня возвращались к домам и были послушны панам своим". "А мы вас, - обещал милостиво Ян Казимир, - берем под свою защиту так, что никакой кары вам не будет и останетесь при правах и старинных обычаях ваших".

Из Золочева, куда вскоре прибыл король, послан был универсал и к полковникам, есаулам, сотникам, атаманам и всем молодцам Войска Запорожского. Его величество король ясновельможный свергал меня с гетманства, а на мое место назначал Семка Забудского, предоставляя ему булаву.

Я опередил эти жалкие королевские универсалики. Передвинул свои главные силы под Старый Збараж далее на запад, где холмы не давали осажденным увидеть перемен в казацком таборе, уменьшение казацкого войска я заменил ватагами посполитых, хан оставил на окрестных высотах всадников, чтобы маячили перед глазами шляхты, создавая впечатление, что вся татарская сила продолжает находиться на прежнем месте, сам же ночью вывел орду в поле, а за нею я повел и свое отборнейшее конное войско, и так без передышки и остановок кинулись мы навстречу королю, что в шести милях от Збаража перед Зборовом ждал, пока будут налаживать мосты и гати на болотистой реке Стрыпе.

Сам я, забравшись с Демком на высокий дуб, следил за переправой королевского войска и посоветовал хану: спрятаться в этой же дубраве и оттуда внезапно ударить по вражеским войскам.

15 августа был день католического успения. Накануне король переехал через речку и в костеле слушал обедню, причащался, беседовал с вельможами. Утром его войско начало переправляться по двум мостам через Стрыпу с Львовской дороги и дороги на Озерную, которая вела в Збараж. Когда переехал король, шляхетские полки посполитого рушения начали обедать. Кто-то принес весть, будто по задней страже ударил какой-то татарский отряд, но посланца подняли на смех, ибо какой же заблудший чамбул мог бы отважиться встать на прю против такой силы да еще и во главе с самим королем! Продолжали обедать, запивая вином и похваляясь, как будут вязать под Збаражем казаков в лыки, и именно тогда казаки ударили по обедающим. Наступило большое замешательство. Зборовские мещане зазвонили в колокола, орда с дикими выкриками кинулась к мостам, слуги, перепуганные насмерть, побросали на мостах возы и загромоздили переправу, шляхетская конница вскочила на коней и, бросая своих пеших, кинулась наутек; казаки и татары начали бить порознь тех и других, на полмили все поле и болотистый луг покрылись трупами, кровь текла уже и не ручьями, а потоками черными, одних только шляхтичей было убито свыше пяти тысяч, пало много лиц знатных фамилий, так что летописец печально записывал впоследствии: "Много осталось замков и дворов без хозяев, воеводств и поветов - без начальников". Возы с припасами, пушки, вороха оружия достались победителям, изголодавшаяся и разозленная пустым стоянием под Збаражем орда тешилась добычей и вопреки своим установившимся привычкам рвалась к новому сражению, так что даже Нечай со своими молодцами только стоял да смотрел на такую рьяность наших ненадежных союзников, которые охотнее загребали жар чужими руками, чем прежде батьки в петлю соваться.