Отрок - Евгений Красницкий

— Это — целая вселенная.

— Как?

— Каждый человек это — целый мир, и другого такого же нет.

— Да! Ты сегодня двух человек понял, судьбу их определил и на себя ответственность взял. Иной за всю жизнь этому научится не может.

— Трех. — Поправил Мишка.

— Что трех? — Не понял дед.

— Завтра к тебе придет Первак — Листвянин старший сын. Будет просить крестить его с братьями и взять в воинское учение.

— Когда ж ты успел?

— А пока вы с Ильей к ужину готовились, а потом еще после ужина собирались вдвоем идти остров Рюген[9] от латинян освобождать.

— Рюген? — Дед задумчиво поскреб в бороде, воспоминая о концовке торжественного ужина, кажется, были смутными, если вообще были.

— Ага. — Злорадно добавил Мишка. — И даже пошли, но в разные стороны. Ты — в оружейную кладовую, а Илья в нужник. Там и уснули.

— Кхе! Я тебе велел уняться со своими шуточками.

— Прости, деда. А вот, насчет людей для Данилы…

Дверь снова отворилась.

— Да что ж такое-то? Ядрена…

В горницу впорхнула малышка Елька и бесстрашно просеменив к деду, сосредоточенно сопя, полезла к нему на колени. Младшую внучку дед любил, баловал, с удовольствием держал ее на коленях и вообще: относился к ней необъективно и непедагогично. Мать как-то обмолвилась, что Елька очень напоминает деду его покойную дочь Аглаю.

Елька, разумеется совершенно бессовестно пользовалась дедовым расположением и буквально вила из него веревки, иногда, впрочем, совершенно неожиданно для себя, напарываясь на дедову строгость, всякий раз обливаясь по этому поводу горькими слезами. Сейчас, по всей видимости, затаившиеся за дверью женщины решили использовать Ельку, как последе средство для смягчения дедова гнева, которого на самом деле и не было в помине. НО они-то об этом не знали!

— Елюшка.

Дед помог младшей внучке устроиться, та тут же обхватила его ручонками и зарылась носом в бороду.

— Деда, я тебя люблю.

Дед погладил внучку по головке, мгновенно утратил строгий вид, как-то помягчал лицом и телом, и вдруг постарел.

— И я тебя люблю, красавица моя. Ты чего это сюда забрела?

— Деда, не сердись на Мишаню, он хороший.

— Ну, бабы!

Дед зыркнул на дверь, но по ту сторону стояла мертвая тишина.

— Пусть сидит, деда, она нам не помешает.

— Кхе… Так что ты там про Данилу?

— Пусть обучает пешее ополчение из холопов. У князей пехота есть, пусть будет и у воеводы. Учить можно зимой, когда работы в поле нет, а призывать в строй всех годных мужиков. Поучит, и заодно, подберет себе десяток наиболее способных к ратному делу.

— Десяток из холопов?

— Но, ведь, не в сотне же, а в личной дружине господина воеводы. А что из холопов, так — твои холопы, что хочешь, то и делаешь.

— Кхе… Данилу невзлюбили, после той переправы… — Дед задумался, машинально поглаживая Ельку по русой головке. — А так: и при деле, и, вроде бы… Только, мы же конники, как там пехоту учить?

— Разберется, не дурак. — Уверено заявил Мишка. — Доспех для пехоты — стеганка на конском волосе — ненамного хуже кольчуги. Шлемы — тут придется поработать и потратиться. Справимся, наверно?

— Подумаем. Лавруху озадачу.

— Оружие: рогатины, топоры и… И самострелы.

— Самострелы? — Дед сразу же подобрался, утратив ласковую расслабленность. — А ну, как на нас повернут?

— Во-первых, против наших конных лучников, они — никто и звать никак. Перещелкаем, как курей. Во-вторых, на руки не отдавать, а только для учебы и в…

— Мишаня, а ты мне еще одну куколку сделаешь? — Подала, совершенно не к месту, голос Елька. — А то Матрене скучно одной!

— Кхе!.. Ой, деда… — Мишка прихлопнул рот ладонью, но было поздно.

— Ты кого передразниваешь, сопляк!

— Деда, прости, это я от неожи…

— Деда, не ругай Мишаню, он хороший, он мне куколку…

— О, Господи! — дед возвел очи горе.

"Сумасшедший дом, во, бабы психотропное оружие нам заслали!".

— Вон отсюда!

Дед спихнул Ельку с колен.

— А-а-а! мама-а-а!

— Вон с глаз моих! Оба!!!

— А-а-а! мама-а-а!

Мишка взгромоздился на костыли, двинулся к валяющемуся у двери сапогу. Правый костыль, которым он лупил Петьку, вдруг с хрустом подломился и Мишка полетел на пол, больно приложившись лбом об дверное полотно. Снаружи кто-то ломанулся в горницу и еще раз треснул Мишку дверью по лбу.

"Все! Перебор, блин! Лучше уж при дерьмократах".

Часть 5. Отрок. Покоренная сила

Начало апреля 1125 года. Нинеина весь — село "Ратное"

Глава 1

Дорога в Нинеину весь, узкая и извилистая, шла среди высоченных деревьев, и весеннее солнышко сюда почти не заглядывало, поэтому снег, посеревший и ноздреватый, не был покрыт настом, таким опасным для лошадиных ног. Ночью немного подморозило, и Рыжуха легко тащила сани, с шипением перетирающие полозьями многократно подтаявшие и подмерзшие кристаллики льда.

Так уж сложилось, что из всей тягловой скотины, имевшейся на подворье сотника Корнея, именно Рыжуха закрепилась за Мишкой в качестве персонального транспортного средства. Мишка не возражал, ему нравилась поразительная универсальность Рыжухи. Та одинаково послушно и умело ходила и под седлом, и в упряжке, и даже участвовала в цирковых представлениях.

Не меньше универсальности, импонировал Мишке и характер кобылы, воспринимавшей все перипетии судьбы с истинно философской невозмутимостью. Казалось, ей абсолютно безразлично: нести на спине жонглирующего горящими факелами циркача или волочь из лесу воз с дровами.

Только два обстоятельства могли вывести Рыжуху из созерцательно-пофигистского состояния. Первым был покойный Чиф, успешно умевший возбудить в любой скотине: и жеребячью резвость и военную дисциплинированность и панический ужас — смотря, что требовалось по ходу дела.

Вторым обстоятельством был прием пищи. По отношению к этому процессу Рыжуха вполне могла бы войти полноправным членом в клуб самых взыскательных гурманов, придирчиво оценивающих не только качество ресторанной кухни, но и сервировку, репертуар оркестра, оформление зала, даже, степень благообразности швейцара и шкафоподобия секьюрити.

На пастбище она обязательно паслась несколько в стороне от всего стада, не хватая все подряд, а выедая траву отдельными островками, определяемыми по только ей одной известным признакам. И с надетой на морду торбой с овсом, Рыжуха не стояла на месте, как все лошади, а шлялась по всему загону, выбирая более привлекательное с ее точки зрения место для вдумчивого и тщательного пережевывания. Даже любимую ею морковку она принимала от Мишки с таким видом, словно раздумывала: в какой торговой точке сей продукт приобретен и не затесались ли в него случайно зловредные модифицированные гены.

Мерный топот копыт и шипение снега под полозьями навевали дрему, мысли текли лениво, постоянно перескакивая с одной темы на другую.

"Змей Горыныч, Соловей-разбойник… Почему именно легенды этой земли пережили века и известны каждому школьнику? Может быть, оттого, что историю и правда пишут победители? Ведь именно киевские князья собрали Русь в единую державу.

Засели в печенках у киевлян воевода Соловей и воевода с реки Горыни, и вот вам, пожалуйста, отрицательные персонажи на ближайшее тысячелетие для всей Руси. Служили верой и правдой Киеву Добрыня, Илья Муромец, Алеша Попович, вот вами положительные герои, опять же, для всей Руси.

Все — как всегда. Проблемы столицы, хоть тресни, обязательно должны быть проблемами всей страны, хотя в Муроме XII века про реку Горынь, и слыхала-то едва-едва парочка сдвинутых на географии интеллектуалов, а московские автомобильные пробки ХХ века у обитателя какого-нибудь Заболотного Опупения способны вызвать лишь исключительно академический интерес.

То же самое и с радостями. Если в Киеве под восторженные «аллилуйя» народ окунают в Днепр (между прочим, запросто и утопить могут от излишнего усердия и во славу Божью), то извольте с просветленными ликами устраивать такие же купания и в Волхове. А то, что за болтающийся на шее крестик в ближайшем переулке могут накостылять по той же самой шее, а то и железку под ребро сунуть — сущие мелочи, всеобщей радости и благолепию воспрепятствовать совершенно не способные.

Если в Москве ликуют по поводу снижения инфляции на ноль целых, хрен десятых процента в годовом исчислении, ликуй как проклятый и ты в своем Верхнеопущенске, хотя от всеобщего оскудения и оскотинения делается столь томно, что даже и не знаешь: то ли на луну повыть, то ли до ветру сбегать.

Вот и читаем теперь детям сказки про двух монстров, на самом деле бывших нормальными людьми, имевшими смелость крепенько наподдать киевлянам, и тыкаем их носом в репродукцию с картины, на которой живописец Васнецов сообразил на троих людей, никогда при жизни друг с другом не встречавшихся по причине того, что жили они в разные века.