Красное на красном - Вера Камша

Наконец дома закончились, пожар остался позади, и дышать стало легче. Где-то здесь начиналась дорога к ручью, из которого брали воду для нужд крепости. А это еще что?! Из тумана медленно вышел огромный оседланный козел, видимо, потерявший всадника. Рога зверя светились жутковатым зеленым светом, по хребту и вокруг глаз пробегали тревожные сполохи. Любопытно, чем это его намазали? Козел был готов к бою, но на сражении не настаивал. Иноходец медленно отступил вбок, зверь с места не двинулся — видимо, устал. Будь это лошадь, Робер бы не колебался, но уверенности в том, что он поладит с эдакой тварью, у Эпинэ не было. Талигоец прислушался — сзади было тихо, впереди по-прежнему лязгало и рычало. Итак, он оказался в тылу наступающей вражеской армии. Весело… По большому счету у него один выход — снять плащ с какого-нибудь талигойца, раздобыть лошадь, пользуясь туманом и тем, что о его присутствии в Кагете никто не знает, пробиться в первые ряды и перейти к отступающим кагетам, если, конечно, там есть, кому отступать.

Те, кто уцелел, отходят к Дарамским равнинам на соединение с Адгемаром, больше некуда. Неужели Ворон выполнит и второе обещание неведомого Бакны и пойдет навстречу всей кагетской армии? Талигойцев не больше десяти тысяч, а у Адгемара только Багряной Стражи — двадцать, и это не считая казаронских дружин! Хотя эти-то как раз мышей ловить не горазды.

Если Алва сумел взять Барсовы Врата, с него станется устроить Адгемару хорошую порку, оторваться от преследования и вернуться в Варасту другим перевалом, хотя к Леворукому Ворона! Пора подумать о своих делах. Живы ли Мильжа и Машир? Первый — возможно, но казарон… Плохо, если перед битвой все кажется красным, и еще хуже, когда начинаешь вспоминать родные места и забытую любовь. Машира, скорей всего, больше нет. Такие всегда погибают первыми, в какой бы армии ни служили и какому бы богу ни молились…

3

Звезды кружили по светлеющему небу и друг за другом гасли, и только пропасти оставались черными. Дальние вершины, такие похожие и при этом невероятно разные, горели яркими праздничными огнями, но само солнце загораживала темно-синяя гора, казавшаяся Дику какой-то странной — по ее бокам стекали туманные ручьи, а на самом верху лежала туча, темная, как ночное небо.

— К вечеру жди ненастья, — незнакомый адуан смотрел туда же, куда и Дик, — это Гунамасса, по-нашему, Злая гора. Ну да ничего, к вечеру мы будем в долине. Вас, барич, Прымпердор спрашивает. Мы с ног сбились, землю носом рыли, а вы туточки оказались.

Надо же, Рокэ вспомнил, что у него есть оруженосец! А ведь если б не Эпинэ, его б уже не было в живых, с бириссцем в кольчуге он бы не справился! Юноша вскочил в седло, но не утерпел — оглянулся на закопченную стену со сбитыми воротами. Теперь она отнюдь не казалась неприступной. Дымились догорающие помосты и лестницы, пушки и мортиры молчали. Где-то там лежал мертвый Марьян. Дик не убивал его и все-таки убил, как Робер убил бириссца. Удалось ли Иноходцу пробиться к своим? Юноша про себя попросил Создателя защитить Робера Эпинэ от всех бед и провести по волосу над огненной пропастью. Солнце наконец выбралось из-за жутковатой горы, и над ним была кровавая полоса. Ричард повернулся к адуану.

— Где монсеньор?

Варастиец немедленно расплылся в улыбке.

— Впереди, где ж ему быть-то?! А здорово мы их, прям-таки за рога и в стойло! Седуны небось думали, мы к ним с лестницами да таранами полезем, а на-кася выкуси!

Адуан принялся взахлеб вспоминать подробности ночного сражения. Дик слушал внимательно — в Олларии его будут расспрашивать о взятии Барсовых Врат, не признаваться же, что он ничего толком не увидел, хотя атаку козлов он и не мог видеть — скалолазы и бакраны ударили в разных местах.

Теперь Ричард знал, почему они выжидали и чем в это время занимался Клаус. Таможенник натаскивал бакранов, бакраны натаскивали козлов, а Рокэ с Вейзелем думали, как сделать мины и приладить на спину рогатым смертникам, превратив их в живой таран. Думали, и придумали, и сделали. Но этого было мало! Ворон решил превратить козлов и их всадников в закатных тварей!

— То-то смеху было, — распинался таможенник. — Седуны, те, что тропку стерегли, как их завидели, чисто закаменели. И то сказать, закаменеешь, когда на тебя из темноты такое скачет. А Прымпердор еще велел бакранам крылья нацепить, а морды и руки сажей вымазать, ну и страх получился! Вроде как одежка есть, а внутри — пустота да еще крылья эти и короны на бо́шки. Мы сами, как их размалевали, значить, да глянули, что вышло, спужались.

Ну, короче, снарядили мы козлов и всадников ихних, они верхней тропкой и рванули. Седуны-то ее от пеших стерегли, конь-то там не пройдет, а козлы поскакали, прямо мое почтение. Люди, те б по одному спускались, да медленно, их бы всех почикали, ну а супротив козлиной кавалерии защитнички не сдюжили. Ну, короче, стоптали наши заставу и к стене! И пошла потеха. Всадники кого рубают, кого топчут, но все больше бонбами да гранатами, и не простыми, а хитрыми — монсеньор придумал!

Простая граната, она что — ну, потрещит маленько, попрыгает, рванет — и все, а монсеньор дотумкал в нее заряд пихать. Промасленную паклю обсыплешь медными опилками, кусок серы внутрь и готово! Первая граната рванет, и тут из нее вторая выскакнет. Жуть!

А смеху-то было, пока мы козопасов отучили взрывов бояться. Козлов ей-ей проще было натаскать, а эти чуть что — кверху задом и все своего Бакру, Великого Козла то бишь, кличут. Ну да ничего, за месяц пообвыкли, а потом и вовсе во вкус вошли. Они вообще ничего, бакраны-то, затюканные токмо были, ну да теперь на седунах оттопчутся в лучшем виде.

— Ворота, значит, козлы взорвали?

— Они. Приучили пятерых козлищ на ворота кидаться, а те и рады. Им бы только бодаться, а кого или что, без разницы. Других на пушки натаскали, а тех, что под седлом, на пеших. Такая вот у нас, барич, заваруха вышла, ну а что наверху деялось, вам лучше знать. Здорово вы тех, кто на скалах сидел, поснимали, а уж с пушками и вовсе загляденье. Лихо по стене-то шандарахнули да как вовремя! Седуны токмо два раза стрельнули — и все, а тут Савиньяк подошел, и пошла потеха. Тыщ восемь вырубили, не меньше. О, а вот и монсеньор. Ну, барич, бывайте. Если что не так — прощенья просим.

Ворон был поглощен разговором с Вейзелем, ему было не до Дика, но юноша все же подъехал, невольно уловив последнюю фразу:

— Курт, я признаю́ свою ошибку. Нужно было взять с собой не Ричарда, а Понси. Он бы встал у дерева, посмотрел на Адгемара, тот бы устыдился, покаялся, и война закончилась.