Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев

Преданию… Частичное, одностороннее, даже извращенное выдается подчас за “суть” Православия. Есть грех “абсолютизации” прошлого, который неизбежно приводит к обратной крайности: к “модернизму” – то есть, в сущности, к отказу вообще от прошлого, к принятию в качестве единственного мерила “современности”, “науки”, “нужд текущего момента”. Но как одно охранение “православной” внешности не способно скрыть глубокого кризиса современной Православной Церкви, так и “модернизму” не изменить ее. Единственный выход всегда в обращении к самой Истине Церкви… Христос “вчера и сегодня и во веки Тот же”, и сила Церкви не в прошлом, настоящем или будущем, а во Христе, Который пребудет с нею до скончания века, чтобы каждый из нас мог в Нем и с Ним найти смысл жизни» (208, с. 387–388).

Трудно не вспомнить здесь слова святителя Филарета (Дроздова) из ответа на запрос Государственного Совета в 1858 году об опасности «современных идей»: «Воюют против современных идей. Да разве идеи Православия и нравственности уже не суть современные? Разве они остались только в прошедших временах? Разве уже все мы язычники до одного? Не время виновато, а мысли неправославные и безнравственные, распространяемые некоторыми людьми. Итак, надобно воевать против мыслей неправославных и безнравственных, а не против современных» (180, т. 4, с. 343–344). Внутреннее созвучие главных идей из наследия великого русского святителя и американского протопресвитера подчас разительно заметно, хотя, справедливости ради, заметим, что отец Александр, похоже, пренебрегал наследием великого русского иерарха да и всем историческим опытом «Синодальной Церкви» в России.

В центре богословского творчества отца Александра – Церковь, Церковь небесная и земная в ее полноте и целокупности, в масштабах вечности и сегодняшнего дня. В проповедях он раскрывает основы христианской веры и церковного благочестия; в статьях и брошюрах исследует различные аспекты истории Вселенской Церкви; в докладах и выступлениях предлагает свой взгляд на отдельные стороны существования Церкви в современном мире. С присущими ему большими познаниями, четкостью мышления и бойцовским темпераментом нередко ввязывается в полемику по церковной проблематике – потому что не может равнодушно воспринимать то, что, по его убеждению, противоречит истине.

Например, полемизируя с деятелями РПЦЗ епископом Нафанаилом, протопресвитером Георгием Граббе и священником Михаилом Польским, отец Александр в статье «Спор о Церкви» утверждал, что «национальность не может быть конститутивным признаком Церкви. Признаки Церкви суть единство, святость, соборность и апостольство, и это суть в буквальном смысле слова признаки онтологического единства церкви со Христом, признаки того, что Его Богочеловечество воплощает и являет она миру. Христом создана Церковь, и Он есть ее сущность, воплощаемая всегда и всюду, и потому говорить о “своей” или “чужой” Церкви, как это делают сторонники Зарубежного Собора, равносильно различению “своего” или “чужого” Христа. Ибо “там, где Христос, там и кафолическая Церковь” (ев. Игнатий Антиохийский), а “там, где Церковь, там и Христос” (ев. Киприан Карфагенский). Национальность есть природный факт, который, как таковой, может быть просветлен, то есть обращен на служение Богу, и может стать проводником зла, быть обращенным на служение злу» (211, с. 343–344).

Впрочем, конфликты возникали по разным поводам и с православными деятелями, близкими, на первый взгляд, например с известным французским православным богословом Оливье Клеманом (1921–2009). 14 марта 1978 года он записал в дневник: «Письмо от Н. Струве. Копия письма к нему О. Клемана. Его – то есть Клемана – отказ выступать со мной на съезде РСХД в мае (из-за моего интервью в “Le Messager”) и т. д. Очередная буря в стакане воды (парижском…). Но все же буря знаменательная. Засел за ответ Клеману» (210, с. 422). Цельность личности отца Александра проявлялась в его открытости и определенности высказываний, что и порождало подчас недовольство и протест.

Вклад отца Александра в развитие православного богословия ныне повсеместно признают, хотя подчас оценивают по-разному – от «модернизма» до «радикального традиционализма». Для этого есть основания, ведь в своих больших и малых работах отец Александр выступает «одновременно – как традиционалист и как новатор, – отмечал А. И. Кырлежев, – критикует – но во имя верности традиции; обращается к традиции – чтобы найти новые ответы на вопросы, которые возникли сравнительно недавно…» (211, с. 9).

Он не был систематизатором и не оставил своего систематического богословия, что в общем-то вполне в традициях «русской православной школы». Богословские работы отца Александра «Великий пост», «Водою и Духом», «Евхаристия. Таинство Царства», «Богослужение и Предание», «Введение в литургическое богословие» писались по тем проблемам, которые действительно волновали его, виделись ему важными для церковной жизни сегодня. И этот сердечный жар ощутим на страницах его книг.

В предисловии к своему последнему труду «Евхаристия. Таинство Царства» в ноябре 1983 года отец Александр писал: «Живем мы, без преувеличения, в страшную и духовно опасную эпоху.

Страшна она не только ненавистью, разделением, кровью. Страшна она, прежде всего, все усиливающимся восстанием против Бога и Его Царства. Снова не Бог, а человек стал мерой всех вещей, снова не вера, а идеология, утопия определяют собою духовное состояние мира. Западное христианство с какого-то момента как бы приняло эту перспективу: почти мгновенно возникло “богословие освобождения”, вопросы экономические, политические, психологические заменили собою христианское видение мира, служение Богу. По всему миру носятся монахини, богословы, иерархи, отстаивая – от Бога? – какие-то права, защищающие аборты и извращения, – и все во имя мира, согласия, соединения всех воедино. Но вот, в том-то и все дело, что не этот мир принес и возвестил нам Господь Иисус Христос. Многим, может быть, покажется странным, что в ответ на кризис я предлагаю обратить наше внимание не на обсуждение составляющих его элементов, а на Таинство Евхаристии, на Церковь, этим таинством живущую… Я верю, что по милости Божьей, именно Православие сохранило и чрез все века пронесло это видение, это самопонимание Церкви, это знание, что “где Церковь, там и Дух Святой и вся полнота благодати” (Ириней Лионский. “Против ересей”)… Речь идет не о “реформах”, “приспособлениях”, “модернизации” и т. д. Речь идет, напротив, о возврате к тому видению, к тому опыту, которым изначала жила Церковь» (207, с. 4–5).

В сочинениях отца Александра ощутимы влияния личного, равно поэтичного и глубокого богословия святителя Григория Богослова, строгой трезвости мышления и напряженно ищущей мысли Блеза Паскаля («Человек не достоин Бога, но нельзя сказать, что он неспособен сделаться достойным Его» или «Нужно любить только Бога и ненавидеть только себя»). А в острых, критических размышлениях о судьбах Русской Церкви можно увидеть созвучие замечательным Письмам М. А. Новоселова, в подполье Советской России осмыслявшего суть Церкви Христовой и обязанности православного христианина. Вероятно, в дальнейшем будут проведены такого рода сопоставления, но уже сейчас можно говорить и о верности отца Александра Шмемана православной традиции,