Королева в раковине - Ципора Кохави-Рейни

Страна Израиля священна, и голос Рахели побеждает все остальные голоса в ее душе. Да, она еврейка, израильтянка: так она отвечает смертельному страху, который овладевает ею на нацистской улице.

Доктор Филипп Коцовер стоит в своем офисе, не скрывая волнения.

— В стране Израиля есть уже своя промышленность. Страна Израиля — нечто весьма реальное. Это больше не мечта и ожидание Мессии, — говорит Наоми.

А он держит в руках, как настоящую драгоценность, две привезенные ему в подарок бутылки апельсинового сока фабрики «Асис» с надписями на иврите.

Филипп берет свой портфель и, вместе с Лотшин и Наоми, направляется в специальный суд по делам сирот, получить разрешение на деньги, завещанные Наоми. По дороге он все расспрашивает ее о событиях в еврейском анклаве. Она, чувствуя себя представительницей страны Израиля, описывает достижения сионистских предприятий, и глаза ее сверкают. Судя по ее расширенным зрачкам, жизнь ее в Палестине — сплошной мед, помня, что это земля, текущая молоком и медом.

— Филипп, ты — сионист, — взгляд ее упирается в его очки и медленно скользит к кончику носа, — Почему же ты не торопишься репатриироваться с семьей в страну Израиля?

— Я знаю подлинную правду, я знаю, что случится, — Филипп смотрит на свою подопечную, и взгляд его говорит, что он смирился со своим предназначением, — я буду последним евреем, который покинет Германию. Останусь, пока не выведу отсюда последнего еврея.

— А жена и дети?

— У нас единая судьба. Мы — семья.

Наоми почувствовала сильное сердцебиение. При посещении его дома, Филипп познакомил ее со своей симпатичной женой эмигранткой из Литвы. Не очень красива. Невысокого роста с квадратной, как и у него, фигурой. Первый его ребенок — двухлетняя дочь, и младшенькая, которой всего несколько недель от рождения. Как юрист, представляющий еврейскую общину перед гестапо, Филипп не может позволить себе эмигрировать из нацистской Германии. Он в отчаянии. После Олимпиады нацистский режим обрушится со всей силой на евреев. Это является основой нацистской идеологии! Евреи просто не осознают убийственность своего положения. Они сопротивляются мысли, связывающей облегчение их участи с годом Олимпиады. Они убеждают самих себя, что жестокое отношение к ним, не могло долго длиться. Его предупреждения — глас вопиющего в пустыне. Недостаточно того, что они не бегут — спасать свои жизни. Временное ослабление преследования евреев, тянет беженцев вернуться на свою любимую родину. Экономика Германии стабилизировалась и даже окрепла. Мероприятия, инициированные властью, увеличение производства, концентрация капитала и другие шаги, почти совсем уничтожили безработицу. Евреи сами себя обманывают, уверяя себя, что подстрекательская политика против них движется к завершению.

Как ашкеназский еврей, Филипп хладнокровно анализирует близорукость еврейства Германии. В эпоху духовной катастрофы, культурного и общественного потрясения и необузданной ненависти, решительное большинство еврейской общины верит в силу еврейства и его вклада в германское общество, способного изменить отношение к евреям. За годы жизни в Германии, Филипп изучил степень влияния энергичной еврейской духовности на германскую культуру. Евреи продвинули германскую культуру, привели ее к расцвету. Стремясь отдалиться от иудаизма, они внедрялись в духовную и культурную жизнь Германии. Евреи поддерживали художников, музыкантов, скульпторов, литераторов. Положение изменилось, но они не могут к этому привыкнуть, не могут увидеть реальность в ее оголенном и отвратительном выражении. Как и в детстве, так и сейчас Наоми знает, что Филипп прав.

Страх и унижение держат в тисках ее душу. Портреты Гитлера, огромные свастики красного цвета на знаменах нацистов, предупреждающие угрожающие надписи — «Евреям запрещено здесь сидеть», сопровождают Филиппа, Лотшин и Наоми по всему пути к пустому залу суда по делам сиро. Единственный полицейский сопровождает их, как опасных преступников. В такие унизительные минуты в душе Наоми просыпается сильнейшая ностальгия и любовь к стране Израиля. Более чем всегда, она ощущает себя счастливой. Трудности пустынной страны ничтожны по сравнению с положением евреев в нацистской Германии.

Два часа они ждали, стоя, прихода трех судей в зал заседания. Филипп представился, как адвокат и попечитель Берты-Наоми Френкель, и попросил от ее имени перевести деньги, которые положил отец в английском банке на ее имя, с целью оплаты ее образования. Речь шла о ее учебе в условиях интерната. Судьи возражают, исходя из предположения, что она выйдет замуж за еврея, а законом запрещено переводить столь большую сумму еврею. Вместе с тем, она сможет использовать деньги только на медицинские цели.

Лотшин обладает мужеством, не боится идти на риск. Она везет сестру в самый берлинский санаторий, один из самых известных в Европе. В холле две монахини беседуют под огромным портретом Гитлера.

— Как велика любовь человека, который отказывается от королевского звания во имя женщины, — говорит одна, обращаясь к другой.

— Они — редкая пара, — отвечает ей собеседница.

Речь идет о наследнике британского престола Эдуарде и госпоже Симпсон, разведенной американке. Лотшин переводит свои, как всегда подернутые мечтательной поволокой, глаза с портрета Гитлера на монахинь, и в долю секунды в мозгу у нее мелькает мысль, что она с сестрой могут быть в наручниках сопровождены из санатория в гестапо в эти долго длящиеся минуты, пока беседующие монахини не освободятся, чтобы выслушать их просьбу.

Доктор Фон Айкен, уважаемый человек, высокий и плотный, личный врач фюрера. Он лечит его от хронического заболевания горла. Лотшин смотрит ему прямо в строгое лицо, вызывающее трепет и уважение, и хладнокровно описывает решение нацистского суда. Доктор Айкен искренне огорчен жестоким отношением к евреям в государстве. Его голубые глаза перебегают со светлых глаз Лотшин к ее золотистым кудрям, и при этом он думает, как помочь еврейкам получить их деньги. Хриплый голос Наоми подсказывает ему, что у нее не все в порядке с горлом, явно какое-то хроническое заболевание. Он тщательно проверяет ее и говорит извиняющимся тоном:

— Я смогу прооперировать ее гланды. Она и так страдает от повторяющихся воспалений горла. Госпитализирую ее на две недели и напишу, что у нее было осложнение.

В частной клинике доктора Айкена медсестры носятся вокруг нее в период выздоровления после операции. По приказанию доктора спрашивают ее все время, чего ей не хватает. Доктор посещает ее каждый день. Сидит около нее, и с большим интересом слушает ее рассказы о мужестве еврейских поселенцев, борющихся с трудными условиями жизни. С пафосом она красочно описывает нацистскому врачу все предприятие, называемое еврейским анклавом в Палестине, — несмотря на пустыню, тучи комаров, малярию, голод, болота и осушение болот в Саронской долине. Она рассказывает о цитрусовых плантациях, о том, как выращивают пшеницу, о вооруженной борьбе между еврейскими стражами и бандами грабителей, о гибели евреев в автобусах, обстреливаемых арабами.