Критическая метаморфоза - Максим Похил

Они стояли у границы с Дъеврессом, ожидая своей очереди на автобус для выезда. Бежать на родину к Джыне — это был единственный вариант. Уповая на натянутые и фактически враждующие отношения между столицами, операясь на игнорирование просьб о выдаче разыскивающихся из Вдалога, Дъеврессом.

Джына вернулась и робко подошла к нему: — Что думаешь? — тишина.

— Почему молчишь? Скажи что-нибудь…

Дэриэл засмотрелся в асфальт, ему было тяжело смотреть ей в глаза. Погладив себя по щеке и обнаружив трёхдневную щетину, он «выдавил»: — Меня будут искать. Возможно поймают, где бы мы не находились.

— А что-то позитивное можешь сказать? — Джына Комаренко поджала губы.

Дэриэл думал-думал, поднял на неё глаза: — Могу. Я буду рад, даже такие тяжелые и плохие моменты жизни, разделись вместе с тобой, — и обнял её.

— Интерлюдия 4

«Никогда не писал подобное, но теперь стану. Чтобы хоть как-то…

Сводки по столице за неделю: смертей в автокатастрофе — 15; смертей домашнего насилия — детской/взрослой, 32/12; смертей по неосторожности — 21; уличных смертей — 55; смертей политиков — 29; смертей журналистов –23; самоубийств — 30; смертей предпринимателей: 10. смертей на мосту «Ливатор» (самоубийств) — 35;

Уголовных дел, заведённых после этих происшествий: 23.

Уголовных дел, заведённых на людей, не согласных с властью, которые участвуют или брали участь в митингах, массовых/одиночных пикетах: дохуя.

Не знаю зачем, но сначала я решил сохранить шаблон и даже начал подгонять статистику, но потом понял, что это всё тупая трата времени.

Насчет «дохуя», решил использовать слово, после того, как мне стало дурно, от подсчёта реальных цифр. После третий сотни, у меня уже не было сил копаться дальше. В голове, в самом осадке лежали лишь несколько слов, ну, а я выбрал из них самое подходящее.

За прошлый день мне прислали на почту, больше трёх ста случаев и историй, которые можно было бы здесь рассказать. Я их все прочитал, но ни одного не впишу. Надоело.

Дело в том, что не обязательно знать подноготную республики, чтобы понять в чём наша проблема. Не обязательно читать эти статьи и давать, чтобы их читали другие, в надежде, что всё изменятся к лучшему, из-за того, что они не захотят быть, как эти герои в трагических жизненных ситуациях. Потому как проблема не только в идиотах, которые всё это делают. А ещё и в ублюдках, которые дают указы и контролируют тех исполнительных мразей. И вот те гниды, которые выше, не будут ничего менять. Ведь зачем? Они же к этом и привели.

Я, наверное, должен написать конечную мораль»

Элай Лугорськый откинул лист бумаги, на котором писал. Время от времени, он использовал и бумагу. В ту же сторону, он отложил ещё два листа. На нижнем, с под другого была видна последняя фраза: «…просто хочу написать, что если власть позволяет твориться всему тому, о чём я здесь пишу, то пусть не удивляются, как ей на это отвечают её граждане…».

Это были его заготовки для новой статьи. Написать, которую он должен был сегодня. Но последнее сообщение от Дэриэла, получившее буквально пол часа назад, не дало ему это сделать.

В сообщении шла речь о том, что он натворил много противозаконных действий, которые для себя он не оправдывает. Пишет, что не может больше это терпеть, что хотел бы попрощаться лично, но не хочет кого-либо подставлять. Поблагодарил и пожелал удачи. В конце добавив лишь: «На счёт Элиса… надеюсь я всё решил…».

Изначально подготавливая материал, Элай даже подумать не мог, что история его друга вполне может совпасть с ситуациями, которые он хотел использовать в написании.

Так эти листы и не были нигде напечатаны. Хоть он и писал подобные статьи в мессенджер канале, а потом дублировал, анонимно, в колонке, чтобы его никто не заподозрил, но это не помогло. Даже при написании данного текста. Элай понимал и знал, что за ним ведётся слежка. И уже сегодня в обед, он нашёл в своём почтовом ящике записку, в которой ему дают последний шанс на исправление, угрожая его окружению. Но писать то хочется.

Элай посидел ещё с минуту на своём стуле, бессильно смотря в листы бумаги, переглядываясь на экран ноутбука. Потом глубоко вздохнул, слегка повернул кресло, чтобы лучше увидеть спящую Владиславу Бджолэвич, на его кровати. Вид её голого тела, спрятанного под одеяло, успокаивал Элая. Он засмотрелся на неё, понимая, что начиная с сегодняшнего дня, ему нельзя больше писать в своём родном городе. Расстроенный и растерянный взгляд вскоре сменился на сонный и облокотившись о спинку, он так и уснул сидя, аж до самого утра в своей любимой чёрной футболке с красной надписью: «Хуже садизма, лишь аполитичность».

Самое ужасное, по моему мнению, не по мнению Элая, что Андрей сам того не догадываясь, своими советами, подставил Элая. Не то чтобы последний был камикадзе, просто безразличие к происходящему и бездействие, Элай бы точно себе не простил. Но теперь ему было, что терять. Он боялся за Владу.

Под конец, можно взглянуть на результаты конечного поступка Дэриэла, на сколько он был эффективен. Да, после пропажи Анабель, дело по Элиасу приостановили до выяснения обстоятельств и её поисков. Они фабриковали дело всё равно на него же, только добавив к этому ещё и убийство. Алиби у него конечно же было, но Ломинова, это не остановило. Потом, через пару недель, труп всё же нашли и по останкам поняли, что вина лежит, уже на разыскивающимся Клынкове, осуждённым заочно, проходящего ещё по двадцати, инкриминируемых ему убийствах.

Это было очень резонансная находка и гнуть свою линию семьи Ломиновых было уже трудно. После этого с Элиаса начали потихоньку «слезать». В этом ему очень сильно помог их новый адвокат. Внезапно согласившийся один из лучших профессионалов, работавшего на фирму «Захыст». Точнее им его предоставил отец Андрея Пикал, Николай Владимирович. Ему уже было нечего терять, он помог и финансами, а в суете чиновников, уехал навсегда из Вдалога.

Со стороны Владлэна Ломинова, конечно, появлялись «внезапные свидетели», по типу Елизаветты Лекоры, которая вопила о том, как ещё на первых курасах замечала за Элиасом садистские наклонности, но защита, в ответку, нашла своего свидетеля, который дал более «громкие» показания о психическом отклонении у Анабель. Это был университетский психолог Екатерина Валериевна Клочак.

И после этого Ломинов полностью сдался, в попытках сохранить последнюю авторитетность и уважение. Но кардинально ему это не помогло, Главе республики, вернувшись после реабилитации,