Книга песчинок. Фантастическая проза Латинской Америки - Пальма Клементе

Прилетел я поздно вечером и из аэропорта поехал прямо к себе в отель. Я по-настоящему устал и страшно хотел лечь спать, чтобы наутро, поднявшись бодрым и энергичным, снова приняться за свои незаконченные работы. Как я радовался, оказавшись снова в своем жилище! В иные минуты мне даже казалось, что я никогда его и не покидал. Я долго сидел в кресле, лениво наслаждаясь своими собственными вещами, снова меня окружавшими. Взгляд мой останавливался на каждом привычном предмете и благодарно его ласкал. «Отъезд — это великое дело,— думал я,— но возвращение — восхитительно».

Но внезапно что-то привлекло мое внимание. Все в комнате было в порядке, было как и перед моим отъездом. И все же мной стало овладевать все усиливавшееся беспокойство. Напрасно старался я докопаться до его причины. Я поднялся с кресла и осмотрел все помещение. Ничего необычного не было, но я ощущал, я носом чуял чье-то присутствие, чей-то почти улетучившийся след...

В дверь несколько раз постучали. Просунулась голова посыльного.

— Вам звонили из «Mandrake Club» [231]. Говорят, вы вчера забыли в баре зонтик. Как вы хотите: чтобы вам прислали или зайдете за ним?

— Пусть пришлют,— машинально ответил я.

И тут же понял всю абсурдность своего ответа. Накануне я летел, вероятно, над Сингапуром. Поглядев на свои кисти, я содрогнулся: ими совсем недавно писали. Я бросился к мольберту, сорвал чехол: незаконченную мной мадонну дописала рука мастера, и — невероятная вещь! — у мадонны было лицо Винни.

Сраженный, я упал в кресло. Вокруг лампы кружилась желтая бабочка.

ХАКАРАНДЫ [232]

Дом стоял на своем обычном месте, целый и невредимый, за высокой глинобитной оградой, выходившей на Авенида-де-лос-Хакарандас. От Пласаде-Армас Лоренсо шел пешком, припоминая прочитанные где-то слова о прелестных маленьких городках, которые можно пройти из конца в конец за четверть часа. Никаких перемен не было: гуайавы [233] в саду, три эвкалипта, даже беспорядок в комнатах — прежний. До самых сумерек он ходил по дому, а кругом звучали смолкнувшие голоса, и даже смолкнувшая музыка лилась из радиолы, пластинка на которой не кружилась, а игла застыла на последней бороздке.

— Я правильно сделала, что приехала сюда,— сказала Ольга.— Дом совсем близко от твоей работы. Будет одиноко — прибегу к тебе.

Лоренсо оглядел кровать, покрытую индейской накидкой с геометрическим рисунком, и ему привиделась на пестрой ткани судорожно сжатая рука. Он схватил лежавший на ночном столике путеводитель для туристов и вышел из дому на Авенида-де-лос-Хакарандас.

Лоренсо не свернул к Арко-де-лос-Эспаньолес, где у берега реки кончался город и начинались пастбища, а направился в центр. Улица 28 Июля в этот час была безлюдна. Местные ужинали дома, а приезжие, не в силах привыкнуть к столь великому числу колоколен в городе и столь малому — развлечений, пили в барах или смотрели в единственном кинотеатре ковбойские боевики. Лоренсо прошел мимо самого красивого здания в городе — ректорского дома с колоннадой из серого камня и подъездом в колониальном стиле. Немного погодя он приостановился перед церковью святой Анны и принялся разглядывать фасад.

— Посмотри-ка на слона,— сказала Ольга.— Вон там, возле апостолов. Что это должно было обозначать?

Никто никогда не сумел им объяснить, почему неведомый каменотес, потрудившийся над фронтоном, поместил рядом с фигурами святых слона.

Он шел уже через Пласа-де-Армас. В этот час здесь прогуливался одинединственный человек: ректор. Покуривая трубку, он совершал вечерний моцион: десять раз обходил квадратную площадь, обсаженную высокогорными пальмами. Лоренсо подошел к ректору.

— Очень рад, доктор Манрике, снова видеть вас, но сожалею, что вы здесь не остаетесь. Ученики так были вами довольны. Как ваши дела?

— Займусь ими завтра. Если не будет сложностей, улечу в субботу утренним рейсом.

— Сегодня я познакомился с мисс Эванс,— снова заговорил ректор.— Надеюсь, она привыкнет. Мне бы хотелось, чтобы вы немного поговорили с нею, прежде чем она займет ваше место.

— Мы летели одним самолетом сегодня утром, но я почти с нею не разговаривал. Вот пообещал ей принести свой путеводитель по городу.

Утром, когда двухмоторный самолет, четверть часа летевший над сплошными тучами, внезапно спикировал в просвет, ища аэропорт, мисс Эванс вскрикнула.

— Не пугайтесь,— сказал Лоренсо.— На этой линии очень опытные пилоты. Если увидят, что приземлиться нельзя, возвращаются в Лиму.

Но мисс Эванс уже с восхищением глядела на городские крыши и на тридцать семь церквей, которые накренившийся самолет демонстрировал с птичьего полета своим пассажирам.

— Что значит Айакучо? — спросила она.

— Долина мертвых.

Ректор в десятый раз обошел площадь.

— Приходите ко мне завтра вечером,— пригласил он Лоренсо.— Поужинаем.

Лоренсо распрощался и направился к туристическому отелю, еще не достроенному, но уже заселявшемуся по мере того, как отделывались комнаты. В дверях стояла мисс Эванс и разговаривала со швейцаром.

— Чтобы поесть, сеньорита, надо идти в «Баккара». Вторая улица направо.

Она была в брюках, на плечи накинуто маленькое нелепое пончо — столичное серийное изделие, а не творение рук индейцев.

— Вот я принес вам путеводитель,— сказал Лоренсо.— Тощий буклетик, вам может пригодиться.

Он проводил ее немного по Пласа-де-Армас.

— Как здесь все не похоже на побережье,— сказала мисс Эванс.— Вот уж где действительно дышишь сухим воздухом. А какое здесь небо, вы замечали? Я никогда не видала столько звезд сразу.

Фойе кинотеатра осветилось, и под грохочущий аккомпанемент гуарачи на площадь выплеснулась говорливая толпа и затопила ее.

— Вы не пойдете поесть?

— Нет. Смотрите, ресторан вон там.

Когда он, возвращаясь домой, проходил мимо подъезда префектуры, из своей лавки вышел Ичикава.

— Порядок, профессор. Говорил с компанией по радио. Никаких сложностей. Можете лететь в субботу.

Лоренсо не захотелось идти по улице 28 Июля, по которой возвращался домой ректор, и он пошел вверх по соседней улице. Она была немощеная, и освещали ее лишь небесные светила. В одном из старых, запущенных домов, которым было лет по четыреста и они словно бы врастали в землю, жил мятежный Франсиско де Карвахаль, казненный по приказу миротворца Ла Гаски [234].

— По-моему, я перенеслась на несколько веков назад,— сказала Ольга.— Здесь ничто не переменилось. Знаешь, Лоренсо, я счастлива. Но эти прогулки утомляют.

Все, что нужно было сделать, он записывал в книжечку. В голове у него все перепуталось, и он поминутно что-нибудь забывал. Рано утром он пошел повидать владелицу дома.

— Уж я думала, что вы, профессор Манрике, и не вернетесь. Сколько людей просили меня сдать им дом! Профессор Манрике ведь не приедет, говорили они мне.

Лоренсо заплатил ей за те два месяца, что он здесь не жил, и пообещал отдать ключи в субботу перед отъездом.

— Знаете, тут очень бранили доктора Алипио. Чего только люди не говорили! Язык у него, дескать, хорошо подвешен, а знаний никаких.

Лоренсо немного поколебался, не зная, куда направиться, и наконец пошел повидать алькальда. Нашел только секретаря, игравшего в шашки со своим другом. На столе в кабинете стояли ром и сковородка со шкварками.

— Да я, профессор, ничего об этом не знаю. Алькальд должен знать, только он редко здесь бывает. Поищите его дома или в Братстве Святой Анны. А еще лучше, поговорите с судьей.

Лоренсо совсем позабыл про своеобразные обычаи этого города. Город жил по заведенному порядку, старинному, загадочному, несуразному. Врач брал пассажиров в аэропорту и подвозил их на своем грузовичке; алькальд бил в барабан во время процессий; дьякон лечил ячмени и ногтееду; епископ отправлялся по воскресеньям с мольбертом писать сельские пейзажи; лавочник Ичикава выполнял обязанности радиотелеграфиста и представителя авиакомпании; доктор Флорес, преподаватель зоотехники, пел по местному радио болеро, а ректор университета был прежде капитаном торгового судна.