Домашние правила - Джоди Линн Пиколт

– Джейкоб знает, что убийство противозаконно?

– Естественно. Учитывая его зацикленность на криминалистике, он, вероятно, может процитировать статьи из законов не хуже вас, мистер Бонд. Но для Джейкоба самосохранение – это одно из нерушимых правил, оно стоит превыше всего остального. И, как он сорвался в случае с той девушкой в школе, которая унизила его, – и искренне не понимал, в чем, собственно, проблема, учитывая, как она поступила с ним, – я могу представить, что то же самое произошло и с Джесс.

Вдруг Джейкоб встает.

– Я не срывался! – кричит он, а мама хватает его за руку и тянет вниз, чтобы он сел на место.

Разумеется, то, что он вышел из себя именно в этот момент, опровергает его слова.

– Следите за своим клиентом, мистер Бонд, – строго говорит судья.

Оливер оборачивается и смотрит на Джейкоба, как в кино – солдат, который взошел на перевал и видит внизу под собой вражескую армию, но понимает: у них нет шансов, никаких.

– Джейкоб, – вздыхает он. – Сядьте.

– Мне нужен перерыв! – кричит тот.

Оливер смотрит на судью:

– Ваша честь?

И вдруг присяжных быстро выводят из зала, а Джейкоб почти что убегает в сенсорную комнату.

Мой отец совершенно сбит с толку.

– И что теперь?

– Мы подождем пятнадцать минут.

– Мне… Ты пойдешь туда к ним?

До сих пор я ходил. И сидел там в углу, играл с каким-нибудь мохнатым мячом, пока Джейкоб собирается с мыслями. Но сейчас я гляжу на отца и говорю:

– Ты как хочешь, а я остаюсь здесь.

Одно из моих самых ранних воспоминаний: я болею и все время плачу. Джейкобу лет шесть или семь, он просит маму, которая провела со мной всю ночь, приготовить завтрак. Раннее утро, солнце еще не взошло.

– Я хочу есть, – говорит Джейкоб.

– Знаю, но сейчас я должна позаботиться о Тэо.

– А что с ним?

– У него болит горло, очень сильно.

Некоторое время Джейкоб переваривает эту информацию.

– Могу поспорить, если дать ему мороженое, горло у него пройдет.

– Джейкоб? – изумленно произносит мама. – Ты думаешь о том, как чувствует себя Тэо?

– Я не хочу, чтобы у него болело горло, – отвечает Джейкоб.

– Мороженое! Мороженое! – верещу я.

Это даже не настоящее мороженое, а соевое, как все в нашем холодильнике. Но притом это угощение, а не обычный завтрак.

Мама сдается.

– Ладно. Мороженое, – говорит она, сажает меня на детский стульчик и дает мне стаканчик. Джейкобу тоже. И гладит его по голове. – Я скажу доктору Мун, что ты позаботился о своем брате, – обещает она.

Джейкоб ест мороженое и говорит:

– Наконец-то. Тишина и покой.

Мама до сих пор приводит этот случай в пример как доказательство того, что Джейкобу удалось преодолеть синдром Аспергера и проявить заботу о своем бедном больном маленьком братике.

А вот как это видится мне теперь, когда я стал старше.

Джейкоб получил на завтрак стаканчик мороженого, и ему даже не пришлось его выпрашивать.

Джейкоб сделал так, что я перестал вопить.

Мой брат не пытался помочь мне в тот день. Он помогал себе.

Джейкоб

Я лежу под одеялом, которое давит на меня, как сотня рук, как будто я оказался глубоко под водой на дне моря, не вижу солнца и не слышу, что творится на берегу.

Я не срывался.

Не знаю, почему доктор Мун так думает.

Не понимаю, почему моя мать не встала и не возразила.

Не знаю, почему Оливер не говорит правду.

Раньше мне снились страшные сны, в которых Солнце приближалось к Земле на опасное расстояние и только я один знал об этом, потому что моя кожа определяла изменение температуры воздуха точнее, чем у всех других людей. Как я ни пытался предупредить их, никто меня не слушал, и наконец деревья начали воспламеняться и мои родные сгорали заживо. Я просыпался, видел рассвет и уже наяву впадал в беспокойство, ведь как я мог быть уверен, что мой ночной кошмар – это ночной кошмар, а не предостережение?

Наверное, то же самое происходит и сейчас. Долгие годы я представлял себя попавшим на Землю инопланетянином – существом с более острыми, чем у людей, чувствами, манерой речи, которая не имеет смысла для нормальных землян, и поведением, которое кажется странным на этой планете, но на моей родной, должно быть, совершенно приемлемо, – и наконец воображаемое стало реальностью. Правда – это ложь, а ложь – правда. Члены жюри присяжных верят тому, что слышат, а не тому, что находится прямо у них перед глазами. И никто не слышит меня, сколько бы я ни кричал у себя в голове.

Эмма

Пространство под одеялом пульсирует, как от сердцебиения. В темноте я нащупываю руку Джейкоба и пожимаю ее:

– Дорогой, нам нужно идти.

Он поворачивается ко мне. Его глаза отражают свет.

– Я не выходил из себя с Джесс, – тихо говорит он.

– Мы поговорим об этом позже…

– Я не обижал ее, – говорит Джейкоб.

Я замираю и пристально смотрю на него. Мне хочется ему верить. Боже, мне хочется ему верить! Но потом я вспоминаю лоскутное одеяло, которое сшила для него моя мать, обернутое вокруг тела мертвой девушки.

– Я не хотел обижать ее, – уточняет Джейкоб.

Никто не смотрит в лицо своему новорожденному сыну, представляя все то плохое, что произойдет в его жизни. Вы видите одни только возможности: его первая улыбка, первые шаги, выпускной в школе, свадебный танец, его лицо, когда он возьмет на руки своего сына. С Джейкобом я постоянно меняла эти привычные жизненные вехи: когда он сам охотно заглянет мне в глаза; когда сможет принять изменение планов и не распасться на части; когда наденет рубашку, не срезав с нее тщательнейшим образом вшитый под воротник ярлычок. Вы любите ребенка не за то, что он делает и чего не делает, а за то, кто он есть.

И даже если он убийца, сознательный или случайный, он все равно мой.

– Не общается со сверстниками, – говорит Хелен Шарп. – Является центром собственной вселенной. Самосохранение – единственное нерушимое правило. Вспышки гнева и проблемы с контролем над эмоциями… Сдается мне, доктор Мурано, синдром Аспергера – это новое название эгоизма.

– Нет. Это не нежелание учитывать чувства другого человека, а неспособность сделать это.

– И все же это относительно новый диагноз, не так ли?

– Впервые он появился в Диагностическом руководстве по психическим расстройствам в тысяча девятьсот девяносто четвертом году, но совсем не был новым. Люди с синдромом Аспергера существовали и до того, только их так не называли.

– Кто, например?

– Стивен Спилберг, режиссер. Джон Элдер Робисон, писатель. Сатоси Тадзири, создатель покемонов. Питер Торк из группы «Манкис». Им всем во взрослом возрасте официально был поставлен диагноз «синдром Аспергера».

– И все они чрезвычайно успешные люди, да? – спрашивает Хелен.

– Вроде бы.

– Они провели жизнь весьма плодотворно и много общались с другими людьми?

– Наверное.

– Вы считаете, у кого-нибудь из них были проблемы с общением?

– Да.

– Вы считаете, кого-нибудь из них дразнили в детстве? Чувствовали они себя выброшенными из