Отрок - Евгений Красницкий

— Отставить! — Мишка сначала рявкнул команду, а потом уже задумался: как ее объяснять. Обращение с Роськой, как с холопом взъярило его так, что он даже сам удивился. С трудом сдержавшись Мишка объяснил: — Ростислав — такой же десятник, как и ты, приказывать ты ему не можешь!

— Подумаешь… — Петька скорчил пренебрежительную мину.

— Извинись.

— Чего извиняться-то? Перед…

— Десятник Младшей стражи Петр! — Мишка почувствовал, как от ярости у него начинает дрожать голос. — Приказываю извиниться перед десятником Ростиславом!

— Ладно…

— Слушаюсь, господин старшина! — Поправил Мишка. Голос оказывается не дрожал, а пытался обратиться в рычание.

— Слушаюсь, господин старшина. — Недовольно повторил Петька.

— Ну!

— Извини, Роська, погорячился.

— Бог прос…

Роська вдруг хлюпнул носом, глаза его явственно увлажнились.

— Роська, ты чего? — Мишка, чуть не выронив костыль, подтолкнул крестника к дверям. — А ну-ка, пошел в сени!

Вытолкав всхлипывающего Роську за дверь, Мишка погнал, подталкивая костылем в спину, подальше от горницы, чтобы там не слышно было их разговора.

— Ну, в чем дело?

— Он — хозяйский сын… А ты… А я… Извиняя-а-а…

Мишка утвердился на одном костыле, высвободил правую руку и закатил Роське пощечину.

— Я тебе приказал забыть! Забыть раз и навсегда. Каждый раз, когда замечу, что ты опять вспоминаешь, будешь получать так же, как сейчас! А если увижу, что забыть не можешь, выгоню к чертовой матери! Понял?

— П-понял. А как же…

— Будем учить вас драться без оружия. Для практики будете все время драться между собой. Даю тебе сроку до лета и приказываю: ты должен побить Петьку, побить крепко, чтобы встать не мог. И запомни: ты не Петьку бить будешь, а рабство свое. Это оно будет валяться у тебя под ногами с разбитой мордой. Наизнанку вывернись, сдохни, но победа должна твоя должна быть такой, чтобы он начал тебя бояться. Чтобы и в голову не пришло с тобой так разговаривать, как только что. Понял?

— Минь, он старше и сильнее.

— Старше, старше. Двух взрослых мужиков у меня на глазах ухайдакал, и что-то там про старшинство гундосишь. А что сильнее, так стань сильнее его! Как это сделать — научим, а дальше все будет зависеть от тебя. Срок — до лета!

Мишка немного помолчал и добавил уже более мягким тоном:

— Меня тут тоже один доставал, Еремой зовут. Тоже — старше и сильнее, да не один, а с дружками. Спроси у Кузьки: чем все кончилось. Иди, умойся и ступай к нему. Завтра вы с Мотькой должны хорошо выглядеть, пусть он вам подберет, что нужно или у матери спросит. Иди… Воин, туды тебя.

Мишка вернулся в горницу к Петьке и Артюхе, наткнулся на два любопытных взгляда и заорал:

— Козлодуй хренов! Ты что творишь?! Забыл, что он уже не холоп?

— Ну, забыл. Подумаешь, цаца. Переживет. Холоп хозяина должен помнить всю жизнь.

— А ну, встать!

— Да чего ты разоралс…

Мишка и сам не ожидал, что тычок костылем окажется таким удачным, Петька разинул рот, пытаясь вздохнуть — удар пришелся точно в солнечное сплетение.

— Встать, я сказал!

— Ы-ы-ах.

Петька все же втянул в себя воздух и тут же двинул Мишку кулаком, но левой рукой вышло плохо. Мишка с трудом удержавшись на ногах, вскинул костыль, ударился им о низкий потолок и треснул своей деревяшкой по голове двоюродного брата. Удар тоже получился слабым.

"Комедия: два калеки подрались. Ох, блин!"

Петька сбил-таки его плечом с ног и сам повалился сверху. Мишка матюкнулся от острой боли в раненой ноге, вывернулся из-под Петра, сел и снова размахнулся костылем. Теперь потолок не помешал, замах получился и Петька еле успел прикрыть голову рукой.

Хрясь!

— А-а-а!

"Едрит твою, я же ему вторую руку сломал. А нога-то, Уй, блин!".

В горницу ввалились какие-то бабы, Петька блажил дурным голосом, но Мишку все это уже не интересовало. Он держался обеими руками за ногу и скрипел зубами от боли, чувствуя, как постепенно намокает кровью штанина.

— Так… Что скажешь?

Дед сидел за столом, барабаня пальцами по столешнице, Мишка — в углу на лавке, привалившись спиной к стене и вытянув вдоль лавки свежеперевязанную ногу.

— Я тебе велел: уймись. А ты что? Вторую руку брату сломал! Ты что, и правда бешеный?

— Холопа Роськи больше нет, есть вольный человек Василий. — Мишка не чувствовал за собой никакой вины и не собирался каяться. — Воля ему в церкви объявлена. Того, кто назовет его рабом, Василий вправе убить, и виры с него за это не будет. Я Петьку предупредил, он не внял, нагрубил и приказу не подчинился. На нем три вины и пусть радуется, что только рукой поплатился.

— Так… Кхе…

Дед снова забарабанил пальцами по столешнице.

— И что дальше? — Дед не выглядел рассерженным, скорее хотел что-то выяснить для себя. — Как ты с ним теперь будешь?

— Если не повинится, отлуплю еще раз. Подожду, пока с рук лубки снимут и отлуплю.

В приоткрывшуюся дверь просунулась голова Роськи.

— Господин сот…

— Пошел вон! — Беззлобно шуганул его дед.

Дверь захлопнулась.

— А если и тогда не повинится? — Снова обратился Корней к внуку.

— Еще отлуплю. И так до тех пор, пока либо толку добьюсь, либо Никифор приедет. Отправим Петьку домой, упертые бараны к учебе непригодны.

— Значит, крестник дороже брата?

— Не в этом дело, деда. Я — старшина Младшей стражи, Петр — десятник, мой починенный. Он проявил неповиновение в присутствии других ратников Младшей стражи и должен был быть наказан.

Дверь снова открылась, в горницу вошла мать.

— Батюшка…

— Уйди, Анюта, разговор у нас.

— Батюшка, ну подрались мальчишки, не серчай…

— Анька! Христом Богом прошу: уйди! Не доводи до греха.

Мать немного потопталась, хотела что-то сказать, передумала и вышла.

— Ты хоть понимаешь, что это на всю жизнь?

— Что, деда?

— Роська. Преданнее, чем он, у тебя пса теперь не будет, но и тебе от него уже не избавиться. Ты давеча спрашивал: чего я с Данилой вожусь… лет пятнадцать назад я за него вот так же хлестался, как ты за Роську. Не спрашивай: "Почему?" — тебе этого знать не надо. Теперь он десятник без десятка и сам народ не соберет. Придется мне.

— Понимаю, деда. Знаешь, был у франков такой человек Антуан де Сент-Экзюпери. Философ и воин, погиб на войне. Так вот он в одной своей книге написал: "Мы в ответе за тех, кого приручили".

Дверь снова отворилась и в горнице нарисовалась Юлька и с порога заявила:

— Мне мишкину ногу глянуть надо!

— Гляди. — дед качнул головой в мишкину сторону.

— Минька, болит?

— Терпимо.

— Не дергает?

— Нет.

— Точно не дергает?

— Точно.

— Повязка не промокла?

— Не чувствую, вроде, нет.

— Надо, все-таки посмотреть. — Не удовлетворилась допросом Юлька.

— Смотри.

Пока Юлька исполняла (или делала вид?) свой лекарский долг, дед сидел задумавшись, потом неожиданно спросил:

— Михайла. Кхе, как говоришь, его звали?

— Антуан де Сент-Экзюпери.

— Не запомню. Жаль. Юлька, что там с Петрухой?

— В лубках весь. — Недовольно проворчала лекарка. — Ноет. В нужник, говорит, самому не сходить.

— Кхе, в нужник. Мне бы его заботы. Посмотрела ногу?

— Да, все хорошо, повязка сухая, нога не горячая.

— Ступай.

— Корней Агеич…

— Ступай!

Юлька вышла, из-за закрытой двери послышалось шушуканье, явственно прозвучали слова: "Сидят, разговаривают"… "Откуда я знаю, о чем?". Дед подобрал с пола мишкин сапог, швырнул в дверь. Шушуканье стихло.

— Значит, или переломишь, или выгонишь? — Спросил дед, как-то очень внимательно глядя на внука.

До Мишки только сейчас дошло, что дед уединился с ним не для того, чтобы как-нибудь наказать, просто наорать и прочесть нотацию. Сотник экзаменовал старшину Младшей стражи, впервые столкнувшегося с открытым неповиновением подчиненного! И было похоже, что позиция старшины деда устраивает.

— Или подчиню, или выгоню. — Твердо глядя в глаза деду, заявил Мишка. — Ломать не буду, кому он нужен сломанный?

Дед согласно кивнул головой и вдруг хитро подмигнул.

— Козлодуй, говоришь? Кхе! А Роську берешь на себя на всю жизнь?

— Беру, деда.

— Молодец, ядрена Матрена, хоть сейчас тебе меч навешивай! Хвалю!

"Опаньки! Сэр Майкл, Вы чего-нибудь поняли? За цирк не хвалил, за удачу на княжьем дворе не хвалил, за татей побитых не хвалил, за засаду на куньевской дороге не хвалил, а тут… Похоже, сэр Майкл, Вы во что-то важное не врубаетесь".

— За что, деда?

— За людей, Михайла, за людей. Ты думаешь я сотней командую? Ратным повелеваю или воеводством теперь? Я людьми командую! А каждый человек…