Армагеддон - Стивен Кинг

— Завтра его ждать рано, — сказал Глен.

— Это верно. А как насчет следующего мая?

— Возможно, — сказал Глен тихим голосом. — Да, очень возможно.

— А что, ты думаешь, случится с нами?

Глен сделал жест, нажав на воображаемый курок, а потом быстро допил вино.

— Правильно, — сказал Стью. — Так что давай составим план действий. Говори.

Глен закрыл глаза.

— О'кей, — сказал он. — Слушай, Стью. Во-первых, надо воссоздать маленькую Америку. Любыми средствами. Если мы начнем прямо сейчас, мы будем иметь такое правительство, которое захотим. Если мы будем ждать, пока население утроится, у нас могут возникнуть серьезные проблемы.

Предположим, через неделю — это будет восемнадцатое августа — мы соберем митинг. Явка обязательна. Еще до этого должен возникнуть Временный Организационный Комитет. Предположим, из семи человек. Ты, я, Андрос, Фрэн, Гарольд Лаудер, может быть, еще парочка. Комитет должен будет составить повестку для митинга восемнадцатого августа. И я могу сказать тебе уже сейчас, какими будут некоторые пункты этой повестки.

— Записываю.

— Во-первых, зачтение и ратификация Декларации Независимости. Во-вторых, зачтение и ратификация Конституции. В-третьих, зачтение и ратификация Билля о правах. Ратификация осуществляется путем всеобщего голосования.

— Господи, Глен, но мы же все американцы…

— Нет, здесь ты ошибаешься, — сказал Глен, открывая глаза. Они выглядели запавшими и покрасневшими. — Мы — горстка оставшихся в живых, лишенных какого бы то ни было правительства. А правительство — это идея, Стью. Я тебе больше скажу, это устоявшийся стереотип, тропинка памяти, протоптанная в нашем сознании. Большинство людей до сих пор верят в республику, которую они считают демократией. Но эта вера сохранится у них ненадолго. Президент умер, Пентагон сдается внаем, в Конгрессе и в Сенате никто больше не ведет дебатов, кроме, разве что, тараканов и термитов. Люди здесь очень скоро проснутся и поймут, что прошлого больше не существует, и они могут создавать общество таким, каким захотят. Мы должны застать их врасплох, прежде чем они не начали действовать.

Он поднял палец.

— Если кто-то встанет на августовском митинге и предложит, чтобы Матушка Абагейл стала во главе, а ты, я и Андрос были назначены ее советниками, эти ребята согласятся без всякого голосования, пребывая в блаженном неведении, что с их одобрения к власти пришла первая в Америке диктатура со времен Хьюи Лонга.

— Что-то не верится. Здесь есть выпускники колледжей, адвокаты, политические активисты…

— Может быть, когда-то они и были ими. Теперь же это всего лишь горстка усталых, запуганных людей, которые не знают, что с ними будет. Если кто-то начнет пищать, то ему придется немедленно заткнутся, когда ты скажешь им, что Матушка Абагейл с советниками берется восстановить подачу электроэнергии за шестьдесят дней. Очень важно с самого начала РАТИФИЦИРОВАТЬ дух старого общества. Вот, что я имел в виду, когда говорил о воссоздании Америки.

— Продолжай.

— Хорошо. Следующим пунктом повестки должно стать утверждение порядка управления. Идеальная демократия, как в маленьких городках Новой Англии. Пока нас сравнительно мало, система будет работать отлично. И мы проследим, чтобы выборными представителями стали те же люди, которые войдут в Организационный Комитет. Мы поторопимся и проведем голосование до того, как остальные начнут предлагать своих дружков. Мы можем поручить кому-нибудь предложить наши кандидатуры и в первом, и во втором случае. Голосование пройдет так же гладко, как дерьмо сквозь гуся.

— Неплохо придумано, — сказал Стью с восхищением.

— Разумеется, — сказал Глен самодовольно.

— Что еще?

— Этот пункт получит всеобщую поддержку. Гласить он будет следующее: Матушка Абагейл обладает абсолютным правом вето на любое решение Совета Представителей.

— Господи! Она-то согласится?

— Я полагаю. Но вряд ли ей когда-нибудь придется использовать свое право. Во всяком случае, я таких обстоятельств не предвижу. И мы сможем дать ей понять, что она является нашим лидером лишь номинально. Думаю, она сама этого захочет… Она старая, усталая…

Стью покачал головой.

— Она старая и усталая, но она смотрит на проблему темного человека с точки зрения религиозного служения, Глен. И она в этом не одинока. Ты знаешь об этом.

— Ты хочешь сказать, что она захочет свой кусок пирога?

— Может быть, в этом и нет ничего плохого. В конце концов это ее мы видели во сне, а не Совет Представителей.

Глен покачал головой.

— Нет, я не могу согласиться с мыслью о том, что все мы пешки в какой-то постапокалиптической игре добра и зла. Черт возьми, это же иррационально!

Стью пожал плечами. Воцарилось долгое молчание. Наконец Глен сказал:

— Да, ты прав. Она не может быть просто подставной фигурой. Когда ты был маленьким, Стью, ты когда-нибудь мечтал о том, что станешь одним из семерых епископов при ставосьмилетней негритянке из Небраски?

Стью уставился на него. Наконец он сказал:

— Там осталось еще вино?

— Все кончилось.

— Хреново.

— Да, — сказал Глен. Потом они долго молча смотрели друг на друга и неожиданно разразились хохотом.

— Проснулись, Матушка?

— Проснулась, — сказала она сквозь набитый арахисовыми орешками рот. — Заходи, Ральф.

— Около часа назад появилась еще одна команда. Хотят с вами познакомиться, если вы не слишком устали. Симпатичные ребята. Главный у них из длинноволосых, но вроде ничего. Его зовут Ларри Андервуд.

— Ну, приводи их, Ральф, — сказала она.

— Хорошо, — сказал он и повернулся, чтобы уйти.

— Где Ник? Что-то я его давно не вижу.

— Он с Бредом Китченером были на электростанции. Я там тоже был сегодня утром. Решил, что этим вождям нужен хотя бы один индеец, чтобы им командовать.

Матушка Абагейл хихикнула.

— Ты хороший парень, Ральф, ты знаешь об этом?

— И вы тоже, Матушка. Не в том смысле, что вы парень, но вы понимаете, что я хочу сказать. Но так или иначе, когда мы работали, подошел этот парень Редман. Хотел поговорить с Ником насчет какого-то комитета.

— А что Ник ему ответил?

— Он исписал пару страниц, но все сводилось к тому, что для него хорошо только то, что хорошо для вас, Матушка Абагейл.

— Я хочу только одного: жить свободной, как я жила всегда. Хочу иметь право высказывать свое мнение, когда придет время.

— Ну, все это у вас будет.