Совесть - Адыл Якубов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, Атакузы не смеялся. Он стоял у окна — руки скрещены, на груди. Он не шутит, давно уже взвесил каждое сказанное сейчас слово — это ясно отпечатано на его жестком, темно-смуглом лице!
— Что же я могу сказать…
— Зачем говорить. Напишите ей, и все! Да что с вами? Нелюдимая какая-то сегодня, хмурая! Улыбнитесь же, кудагай моя! Вот так! — Атакузы приветливо попрощался с Фазилат, в дверях задержал — Да, забыл… Придется пригласить на той и этого… как его… Бурибаева.
Фазилат сжалась, будто охватило ее сквозняком.
— Я не знаю… Так ли уж это надо?
— Есть, есть такая необходимость. И большая.
— Да и дочь моя, Латофат, сторонится отца…
— Надо ей объяснить. — Атакузы заговорил чуть мягче: — Сказать по правде, и мне не очень по душе этот человек. Но жизнь сложнее, чем мы с вами думаем, кудагай.
В тот же день Фазилат написала дочери. И вот Латофат уже здесь. Но не одна, приехала с преподавателем из их института и с двумя подругами. Будут ставить какие-то опыты. Изменилась, совсем не прежняя Латофат. Все больше молчит, видно, не хочет раскрыть матери своего сердца. И Фазилат тоже не начинает разговора, боится — а вдруг с нею что стряслось. А как посмотрит на ее нынешнее положение Атакузы? Стоит лишь подумать об этом — Фазилат так и холодеет вся.
Кто-то стукнул калиткой. Наверно, Хайдар. Потом послышались четкие шаги. Дверь распахнулась, в комнату вошел Кадырджан.
2
— Подняли Латофат?
— Сынок… — взмолилась мать.
— Разбудите! Я же сказал, сам с ней поговорю.
Отец! Вылитый Джамал Бурибаев!
Заныло сердце у Фазилат, встала с места, и в этот момент дверь распахнулась. Латофат вышла сама — в длинном цветастом халате, ноги сунула в легкие тапочки, высокая прическа, похожая на гнездо, распустилась, и волосы, мягкие, волнистые, упали на грудь.
Быстрым движением руки отбросила легкую прядь со лба, недоуменно глянула на мать, на брата:
— Не спите? Что случилось?
Кадырджан сложил руки на груди — совсем как его будущий тесть.
— У нас — ничего, а вот тебя хотим спросить. Садись.
Латофат послушно присела подле матери.
— Что с тобой происходит? Что это за штучки?
— Какие штучки? — Латофат широко открытыми глазами посмотрела на мать.
— Брось прикидываться овечкой! Зачем приволокла с собой этого юродивого дервиша?
— Не смейте так говорить! — вспыхнула Латофат. — Он приехал сюда работать. Ставить опыты! Если вашему другу это не нравится, что ж, мы можем выбрать другой колхоз!
— Нет уж! Если так вам приспичило — работайте здесь, хоть на виду у нас будете!
— Это слова вашего друга?
— Да, так говорит Хайдар — твой жених! Он хочет знать — будет свадьба или нет?
Латофат отвела взгляд от холодновато-зеленых глаз Кадырджана. Куталась в халат, рука ее дрожала.
Накануне, чуть свет, она получила записку от Тахиры. Подруга просила ее прийти немедля, сейчас же, к арыку под старым тутовым деревом. «По очень важному делу», — писала она. Латофат давно здесь не была; Увидела старую, знакомую шелковицу, даже ветку узнала, с которой пять лет назад сорвалась, собирая ягоды, и в груди что-то всколыхнулось, потеплело. На миг показалось — не тогда, давно, а сейчас, сию минуту все случилось, вот-вот с сури под деревом вскочит Хайдар и она, босая, легкая, кинется бежать по росистому клеверу, унося на шее, на лице ожоги от его горячих поцелуев…
Подруга ждала у арыка. Что же это с веселой, беспечной Тахирой? Сидит вся сникшая, перекинув через плечо мохнатое полотенце. Притянула Латофат к себе, усадила рядом, горько зарыдала. Сквозь слезы, всхлипывая, призналась: беременна, ох, если дойдет до отца, плохо ей будет. Просила, умоляла Латофат не тянуть, не откладывать свадьбу.
Очень некстати для Латофат было это признание. Можно сказать, вся ее жизнь поставлена в зависимость от опрометчивого поступка подруги. Но Тахира так горько, так искренне плакала. Жалко стало. Вот и в день защиты Хайдара Латофат так же размякла. Увидела, как он вдруг растерялся, сник, и что-то дрогнуло в душе. Потянулась к нему. Несколько дней были вместе, пыталась поддержать… И Тахиру, конечно, успокоила, что все будет хорошо. А на душе было совсем, совсем не хорошо…
Обратно Латофат пошла вдоль арыка, боялась: не нарваться бы ненароком на будущего свекра. И, выходя из сада, лицом к лицу столкнулась с Хайдаром.
Он, видно, шел с веселого сборища — опух, оброс щетиной. Заметно пошатывался. Латофат попыталась ускользнуть в сторону, но Хайдар решительно загородил дорогу, зло прищурил красные, отекшие глаза:
— Настояла-таки на своем, привезла этого… дервиша!
Латофат невольно отступила назад.
— Вы же сами согласились…
— Согласился, это верно. Лучше уж здесь, на глазах, если без него не можешь. Пойдут теперь разговоры в кишлаке…
— И вы так боитесь сплетен?
— Не боюсь. Но не хочу, не желаю! — крикнул Хайт-дар. — Не хочу, чтобы ты расхаживала здесь с ним! Не хочу, чтобы люди видели вас вместе! Поняла ты меня?
— Нет, не поняла! И никогда не пойму! — Латофат перепрыгнула через арык и побежала по саду…
Нерадостные воспоминания. Кадырджан будто читал ее мысли — шевелил кулаками в карманах брюк.
— Молчишь? Не понимаю тебя! Сама ведь льнула к нему! Что же теперь отворачиваешься? Джигит как джигит! Кандидат наук! Умница. Чего тебе еще надо?… Латофат молчала. Сидела, закрыв руками лицо.
— И обговорено уже все. И мать, и отец наш…
— Отец! Как можете вы называть этого человека отцом! После всего, после того, что сделал он с вашей матерью!
— Не к чему ворошить прошлое. Известно, прошлому прощение.
— А я не прощу! Я никогда не забуду слез матери!
Кадырджан неуверенно пробормотал:
— Что ж… в жизни всякое случается.
— Всякое? — Латофат вытянулась в струну. — Не сваливайте на жизнь, он, этот человек, нужен вам, нужен!
— Хватит! — Кадырджан так и вскинулся. — Уж очень умничать стала! На словах гладко получается, а жизнь — другое дело. О матери печешься, а что с ней будет, если откажешься от Хайдара! Об этом ты подумала? Тебе известно, кто такой Атакузы-ака? Представляешь себе хоть, с кем имеешь дело?
— Да, он всемогущ и способен на все! И ваш друг Хайдар тоже в отца пошел. Уверен, что может силой сломить меня.
— И сломит! Так что лучше одумайся. Или всех
