Люди и положения (сборник) - Борис Пастернак

Входит Пахом .

П а х о м. Вы бы тоже в гущу леса скрылись, ваше сиятельство, не приведи Бог не потрафить бы нам из сапог в лапти.

Е л е н а   А р т е м ь е в н а. А что у тебя за беда там? Ты чего свистел?

П а х о м. Их высокопревос ходительство Ст ратон, боров, без дороги лесом ломит. Только треск стоит.

Е л е н а   А р т е м ь е в н а. Мне все равно идти пора. Я пойду. Только ты не думай, что я от него. Не боюсь я твоего страшилища.

П а х о м. А кто ж это думает, ваше сиятельство. Просто час вам такой вышел домой с отгулки. Ваша графская воля.

Елена Артемьевна уходит. Немного спустя входит Стратон , Стратон-Налетов .

С т р а т о н   Н а л е т о в. Это кто от тебя орешником вниз улепетывал? Я окликнул, ничего знать не желает, скотина, и наутек под обрыв. Не бегом же мне вдогонку.

П а х о м. Вестимо, не к лицу бегом. Запыхались бы. Это пятибратский человек старобеглый Щеглов в наших местах проклажался, лес проведывал.

С т р а т о н   Н а л е т о в. Что ж ты ему, дурак, уйтить дал, сквернавцу, не схватил, не связал?

П а х о м. А как его руками взять, ваше высокопревосходительство, когда они чужих краев морские полковники?

С т р а т о н   Н а л е т о в. В самом деле затруднительно. Со здешней барынькой небось развлекались.

П а х о м. Бог с вами, ваше превосходительство. Можно ли на воле разболакаться. Только любезничали самопристойнейше.

С т р а т о н   Н а л е т о в. Превосходно-с, превосходно-с. Намотаем на ус. Намотаем.

Конец пролога

Средние части драмы

Тысяча восемьсот шестидесятый год

Действие первое

Картина третья

Внутренность избы. Запустение, темь, неустроенность. Зимняя ночь в исходе. На улице неистовый буран.

Д е д у ш к а   П а х о м. (На печи вздыхает, вскрикивает, стонет.) Что ж это, прости, Господи. Никак, конец? Нужли правда смерть пришла? Кончаюся. Кончаюся.

Б а б у ш к а   М а р ф а (внизу на лавке, проснувшись). Кончается, батюшка. Истинный Господь, кончается.

П а х о м. Чего кончается? Что ж ты радуешься, дура непутевая?

М а р ф а. Ночь, батюшка, говорю, кончается. Скоро рассвет.

П а х о м. Ах ты, клуша неповоротливая, – рассвет. Я вот, Пахом-от твой, кончаюсь. Вот тебе и рассвет. Час мой, мать, у порога. За священником бы.

М а р ф а. Опомянись, батюшка! Какой такой час? Христос с тобой. Спросонья мало что привидится. А на дворе, слышь, что делается. Не проходит буран.

П а х о м. За отцом бы, говорю, Онуфрием. Открыться б мне ему. Да что ты стоишь, пень стоеросовый, рот разинула. Аль я шучу. С тобой дождешься, дура, на тот свет уйдешь без напутствия.

М а р ф а. Очурайся, батюшка. Это только так нашло, попритчилось. Не бывает, чтобы так не думано не гадано. Вечор сбрую чинил, ворочал мешки пудовые – и вдруг не дай, не вынеси собороваться и помирать.

П а х о м. Бывало, часом занемогал, обходился. А ныне чую, шабаш, шалишь. Ровно на мне доска чугунная.

Марфа оставляет Пахома, хлопочет в других углах избы, колет лучину, растапливает печь, возвращается.

М а р ф а. Ты и то рассуди, ни проходу, ни проезду на улице. Дом у озера, под окнами круча. Середь зимы надо бы морозы, а вишь что деется. Развело, как на Егория. Лед от берега в сторону ушел. Полынья. Ты говоришь, валяй за попом. А нешто я утка серая водой поплыву? А кругом в обход я не доползу до ночи будущей. Да и то в толк возьми, метет – свету Божьего не видно, третьи сутки. Не пойдет отец Онуфрий с церковного двора в такой содом. (Опять отлучается, суетится некоторое время и возвращается.) А я вот что скажу тебе, Пахомушка. Ты поднялся бы. Встать оно временем сподручнее. На ногах другой раз скорей обможешься. Нажилься, обопрись на меня, я пособлю. Что ж не отвечаешь ты, Пахомушка. Отзовись, а то страх берет. Ах я, ворона старая! Я думала, бок отлежал, разотру, пройдет, а он неживой лежит. Аль впрямь отошел ты, батюшка? Пахомушка! Пахомушка! Господи, беда какая! Так и есть. Преставился. (Начинает причитать нараспев, как по покойнику.) На кого ты нас покинул, кому отдашь, отец наш, кормилец, заступник наш. Послал на муку, опустил рамена, верная моя зарука, каменная стена. Аль тебе я не угодила, али так немила, что тебя я упустила, не углядела, не могла. П а х о м (очнувшись). Забылся я. Рукой двинул, дух захватило. Терпенья моего нету, так больно. Спасибо, опамятовался. Так бы и помер, ничего не успел сказать. Погоди выть. После наплачешься. Не замай, слушай. Под анбаром в фундаменте вынь отугла пятый кирпич. Он у меня легонько меченный, признаешь. Обери кругом соседние, подкапывай. По ночам норови, не видали чтоб, утрами назад закладай. Опростаешь проем, все сама поймешь. Это я копил вас выкупить. Теперь воля вам задаром будет. Отрежут надел. Земли к нему прикупи. Купи лошадку лишнюю. Ох, опять не могу. Занимает дух. Мертвею я. Руки-ноги отымаются.

Опять беспамятеет. Марфа снова плачет навзрыд.

М а р ф а. Прибери тогда, Господи, и меня, рабу, как теперь моя надежа и держава в гробу.

П а х о м (вновь пришедши в сознание). Прощаться надо, Кузьминишна. Пора. А то поздно будет. Отпусти мне, Христа ради, мои попреки, побои, не поминай бабьих своих слез и обид.

М а р ф а. Что ты, что ты, батюшка. Какая я против тебя праведница, у меня прощенья просить? Ничем ты мне не грешен, неповинен. Нету меня сердцов на тебя.

П а х о м. Ну и спасибо тебе, милая душа, что забыла мне кулаки да вожжи, злые мои слова. Все душе легче будет. А прочих лжей и вин на мне, воровства, нечестия, не приведи Бог. На то и отца Онуфрия надо бы мне. Гору бы окаянства я ему открыл, покаялся. А тебе язык не поворачивается. Через Фрола Дрягина я душу свою погубил. Фрол Дрягин, нечистая сила, меня по рукам, по ногам страшною тайной опилатил.

М а р ф а. Полно, батюшка. Весь мир во зле. Кто без пятна родимого? Один Бог без греха.

П а х о м. Через меня Луше такой крест – век в кромешных потемках.

М а р ф а. Что ты, Пахомушка! Куда заносишься? Какие мы Божьей управе судьи?

П а х о м. Как это тевонды того пса была кличка? Меня забудки стали брать.

М а р ф а. Какого такого пса, батюшка, Господь с тобой? Ино правда у тебя движение мозгов начинается, в уме мешаешься?

П а х о м. Лешку Лешакова свои залобанили, – много знал. Костыга, бают, в тюрьме дни кончил. А что они перед Фролом Каином? Сущие мальчишки.

М а р ф а. Знать, тебе маненько поле́гчало, Пахомушка, что ты так ожил, разговорился.

П а х о м. Тады это градом повалило. Проводы некрутов. Новобранцы из присутствия самовольно по домам разбрелись. На барина, упокойника, покушение. Покража. Шатание. Меня тогда Фрол, зелье бесовское, молчать подустил. В этот самый розыск сумцовский. Плач бе и рыдание и скрежет зубовный. Розги. Шомпола. Военный постой. Через нашу утайку раба Божия безвинного без малого на тот свет прогнали сквозь строй.

М а р ф а. Ты, никак, опять про Медведева, Прохора Денисова? Испытание великое, что и говорить. Смерти подвергался. Подвиг муки положил в кандалах сибирских. Зато как потом ему пофортунило! Какой талан счастье купил вытерпенным. Вольный казак кабатчик, извоз держит царской почте на зависть, в уезде сила, второй человек.

П а х о м. Хортом звали собаку. Вспомнил. Вспомнил. Страшная, черная была собака. Бывало, станет на задние лапы, передние тебе на грудь, тогда стой, глазом не моргни, руки по швам, а то беда. Гедеон этот, механик, нонешнего учителя домашнего отец, Гедеон этот сплоховал как-то раз, побежал. Ну пес энтот за ним, догнал и загрыз. Чтой-то словно малость мне лучше, твоя правда. Подымусь на локоть, перевернусь на другой бок. (Делает неловкое движение, вскрикивает от боли, валится навзничь и забывается.)

По улице мимо оконца проходят с фонарем, ныряющим вверх и вниз по буграм и ухабам снежной дороги. Стук в дверь с повтореньями.

М а р ф а. Аль Господь Пахомушкину молитву услышал, отца Онуфрия послал. Кому в такую рань?

Стук возобновляется учащеннее, дверь рвут на себя, отворяют. Входят сельский староста Фрол Дрягин и десятский Шохин .

Ф р о л. Затворились, что твои молодожены. Не достучаться. Это наша земская полиция. Шохин. Новый десятский. Ему тута вы все новые, вчуже. Вот вожу по избам, показываю. Вот это тебе будут Сурепьевы, служба. Ну, туши фонарь. У них лучина горит. День на дворе занимается. В леестре работном отметь Сурепьевых крестиками. Оба, мол, в находимости. Ну, кумовья, тулупы в рукава, лопаты в руки и айда с остальными снег расчищать. Дорожная повинность. Айда пошли, Шохин, дальше. Ты что воешь, кума?

Марфа плачет навзрыд, слова не выговорит. Ничего не разобрать.

Ну уймись. Никшни. И не стыдно тебе из-за такого дела плевого выть. Нетто я не понимаю. Года. Все отнекиваются. Коли я каждого уважу, как тогда править зимний путь? Не воду на тебе возить. Дорогу разгрести великий ли труд?