Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги - Росс Макдональд

— Вы вышли замуж очень рано.

— Мне было семнадцать. Самое ужасное то, что я сейчас чувствую себя семнадцатилетней. — Она провела рукой меж грудей. — И что у меня все впереди, вы понимаете? Но годы бегут, и ничего нет.

Впервые в ней прорвалась женщина.

— Но у вас есть ваши дети.

— Конечно, наши дети. И не думайте, что я не делаю все, что могу, для них, и я всегда буду все для них делать. И тем не менее это все — и больше ничего!

— Это больше, чем имеют многие.

— Я хочу больше. — Ее хорошенький красный ротик выглядел удивительно жадным. — Я хотела большего в течение долгого времени, но у меня не хватало духу завладеть этим.

— Иногда приходится ждать всю жизнь, пока вам этого не дадут, сказал я.

— Вы полны нравоучительных сентенций, вам не кажется? Вы ими нашпигованы больше, чем Ларошфуко или мой муж. Но действительные проблемы словами не решишь, как думает Тапс. Он не понимает жизни. Он ничто просто говорящая машина с компьютером вместо сердца и центральной нервной системы.

Мысль о муже преследовала ее постоянно. Она прониклась даже красноречием, но мне начала надоедать ее загнанная внутрь распаленность. Возможно, я сам спровоцировал ее, но в принципе я не имел к ней никакого отношения. Я сказал:

— Ваш рассказ очень затронул меня, я вам сочувствую, но вы собирались рассказать о Фелице Сервантесе.

— Собиралась? Правда? — Ее лицо приобрело задумчивое выражение. — Он был очень интересный человек. Горячая кровь, агрессивный, такой, каким по моему представлению должен быть тореро. Ему было только двадцать два или три — столько же и мне. Но он был мужчина. Понимаете?

— Вы разговаривали с ним?

— Мало.

— О чем?

— Большей частью о картинах. Он очень любил французское искусство. Он сказал, что решил побывать в Париже когда-нибудь.

— Он это сказал?

— Да, это неудивительно. Каждый студент французского факультета хочет побывать в Париже. Когда-то и я хотела поехать в Париж.

— Что еще он говорил?

— Это почти все. Появились другие студентки, и от отошел от меня. Тапс сказал впоследствии, у нас была ссора после вечеринки, он сказал, что подозревает, что я была нежна тогда с молодым человеком. Думаю, Тапс привел вас сюда, чтобы заставить меня признаться. Мой муж очень изощренный истязатель и мстительный.

— Вы оба для меня слишком изощренные. Признаться в чем?

— Что я интересовалась Фелицем Сервантесом. Но он мной не интересовался. Я даже близко к нему не подходила.

— Этому трудно поверить.

— Неужели? На этой вечеринке была молодая блондинка из группы новичков Тапса. Он преследовал ее с глазами, как у Данте, когда тот встречался с Беатриче. — Ее голос звучал враждебно и холодно.

— Как ее имя?

— Вирджиния Фэблон. Я думаю, она все еще в колледже.

— Она ушла, чтобы выйти замуж.

— Действительно? И кто же счастливчик?

— Фелиц Сервантес.

Я рассказал, как это произошло, и она выслушала меня не прерывая.

В то время как Бесс готовилась к походу в магазин, я обошел дом, знакомясь с репродукциями того мира, который так и не отважился войти в жизнь. Дом представлял большой интерес для меня как исторический монумент или место рождения великого человека. Сервантес-Мартель и Джинни встречались в этом доме, что делало его также и местом действия в моей детективной версии.

Бесс вышла из своей комнаты. Она переоделась в платье, которое застегивалось на крючки сзади, и я был избран для этой работы. Хотя у нее была красивая спина, мои руки старались как можно меньше касаться ее. Легкая добыча всегда доставляет неприятности: это либо фригидные, либо нимфы, шизоидные, коммерциалки или алкоголички, иногда все это вместе. Их красиво упакованные подарки в виде самих себя часто оказываются самодельными бомбами или стряпней с начинкой из мышьяка.

Мы ехали к Плазе в абсолютном молчании. Это был новый большой торговый центр с залитыми асфальтом территориями вместо зеленых лужаек. Я дал ей деньги на такси, которые она приняла. Это был дружеский жест, слишком дружеский в тех обстоятельствах. Но она смотрела на меня так, будто я обрекал ее на судьбу более худшую, чем сама жизнь.

20

От территории колледжа прибрежная дорога бежала вдоль моря понизу среди густых зарослей и перемежающихся пустырей. Здесь было беспорядочное соседство административных зданий, многоквартирных домов, студенческих общежитий.

Позади отштукатуренного дома по номером 148 полдюжины коттеджей толпились на небольшом участке. Полная женщина отворила дверь, когда я еще не подошел.

— У меня все заполнено уже до июня.

— Благодарю вас, но мне не нужна комната. Вы миссис Грэнтам? Все, что мне нужно, — это небольшая информация. — Я назвал свое имя и чем я занимаюсь. — Мистер Мартин, из колледжа, дал мне ваш адрес.

— Почему вы не сказали это? Входите.

Дверь открылась в небольшую, плотно заставленную жилую комнату. Мы сели друг к другу лицом, почти касаясь коленями.

— Надеюсь, это не жалоба на одного из моих ребят. Они для меня как сыновья, — сказала она с покровительственной улыбкой.

Она сделала широкий жест в сторону камина. Полка и стена над ней были сплошь увешаны снимками бывших студентов.

— Эти меня не интересуют. Я хочу получить информацию о студенте, который учился семь лет назад. Вы помните Фелица Сервантеса? — Я показал снимок Мартеля-Сервантеса, стоящего сзади, и Кетчела впереди Китти. Она надела очки, чтобы рассмотреть фотографию.

— Я их всех помню. Этот большой и блондин приезжали забрать его вещи, когда он выезжал. Все трое уехали вместе.

— Вы уверены в этом, миссис Грэнтам?

— Уверена. Мой покойный муж говорил, что у меня память, как у слона. Если бы такой и не было, я бы не забыла про это трио. Они уехали в «роллс-ройсе», и я удивлялась, что может делать мексиканский парень в такой компании.

— Сервантес был мексиканцем?

— Конечно. Я не хотела принимать его сначала. У меня никогда не было мексиканских жильцов. Но в колледже сказали: либо берите, либо утратите наших клиентов. Так что я сдала ему комнату. Но он не долго у меня прожил.

— А что он рассказывал?

— Он был напичкан разными историями. Когда я спросила, не мексиканец ли он, он ответил, что нет. Но я жила в Калифорнии всю свою жизнь, и я узнаю мексиканца всегда. У него даже чувствовался акцент, который он выдавал за испанский. Он говорил, что чистокровный испанец из Испании.

Я попросила показать мне паспорт. У него его не было. Он сказал, что он беженец из своей страны, что его преследует генерал Франко за то, что он борется против правительства. Он меня, конечно, не обманул. Я узнаю мексиканца, когда увижу. Если вы меня спросите, он, думаю, был сельскохозяйственным рабочим и поэтому врал. Он не хотел, чтобы иммиграционные власти посадили его в автобус и отправили домой.

— Какое еще вранье он наговорил?

— Он сказал, что уезжает в Париж, что будет там учиться в университете; сказал, что испанское правительство сняло запрет на деньги его семейства, и он может позволить себе ходить в лучшую школу, чем эта. Божье избавление от поганого мусора. Это все, что он сказал.

— Вы не любили Сервантеса, не так ли?

— С ним было все в порядке. Но он всегда вел себя заносчиво. Кроме того, он уехал первого октября, оставив меня с пустой комнатой до конца семестра. Это заставило меня пожалеть, что я сдала комнату мексиканцу.

— Насколько он был чванливым?

— Самым разнообразным образом. У вас, кстати, есть сигареты?

Я дал ей одну и дал прикурить. Она выдохнула дым мне в лицо.

— Почему вы так им интересуетесь? Он вернулся снова в город?

— Вернулся.

— Что вы хотите? Он сказал мне, что вернется. Вернется в «роллс-ройсе» с миллионом долларов и женится на девушке из Монтевисты. Такое самомнение. Я посоветовала ему рубить сук по себе. Но он сказал, что это единственная девушка для него.

— Он назвал ее имя?

— Вирджиния Фэблон. Я знаю, кто она. Моя дочь ходила в одну школу с ней. Вирджиния была очень красивой девушкой, думаю, она и сейчас выглядит прекрасно.

— Сервантес думает так же. Он только что женился на ней.

— Вы шутите.

— Хотелось бы, чтобы это была шутка. Он вернулся два месяца назад. В «Бентли», а не в «роллс-ройсе», со ста двадцатью тысячами вместо миллиона. Он женился на Вирджинии Фэблон.

— Ничего себе. — Миссис Грэнтам так затянулась сигаретой, что закашлялась. — Подождите, пока я скажу эту новость своей дочери.

— Я бы не стал говорить день или два никому. Сервантес и Вирджиния исчезли. Она, может, находится в опасности.

— В опасности от него? — спросила миссис Грэнтам с нетерпением.

— Может быть.

Я не знаю, чего он хочет от Вирджинии: возможно это было что-то, чего не существовало. И я не знал, что он предпримет, когда обнаружит, что это мираж.