Тревожные сны царской свиты - Олег Попцов

Некое досадное, а может быть, странное совпадение. Предрекая в свои преемники молодого, энергичного демократа, Ельцин словно бы не видит, что параллельно идет уничтожение образа как романтической демократии (оголтелая травля Собчака, начатая еще Барсуковым), так и демократического радикализма в лице Альфреда Коха, Владимира Потанина, сажая всех троих на одну скамью вместе с мэром Ленинск-Кузнецкого Коняхиным.

В сгоревший храм на исповедь не зовут.

Как будут развиваться события дальше? Кто режиссер? Проще всего ответить: разумеется, сам президент. Усомнимся в этом утверждении.

Если президент исключает свое участие в президентских выборах 2000 года, то перед партией власти встают четыре вопроса. Надо ли играть на удержание власти? Если да, то — во имя чего? И с кем?

Перед повторными выборами Ельцин высказался примерно так: «Власть мне не нужна, но за державу обидно», а потому…

Полагаю, что это страдание за державу импонирует всем, и тем, кто владеет властью, и тем, кто желал бы ею стать.

Поэтому, в силу абсолютной схожести, это довод можно опустить.

Ответ на вопрос «для чего» тоже понятен. Разумеется, во имя продолжения реформ, процветания демократической России, строительства гражданского общества. Остается без ответа ключевой вопрос — «с кем». Тезис «молодой, энергичный демократ» всеохватен. Адресной из трех характеристик можно считать одну — демократ. Молодых много, энергичных — еще больше: тут и Б. Немцов, и В.Титов, и саратовский Аяцков, и А. Чубайс, и Г.Явлинский, а может, кто-то из силовиков.

Когда Березовский полемизировал с Юрием Лужковым и обвинял последнего в возрастной ревности к молодым реформаторам как человека, в силу своих лет утратившего политическую перспективу, не трудно было догадаться, что сам Березовский этой перспективы не утратил и его влияние на президентское окружение достаточно внушительно. И здесь неважно, кому симпатизирует ближайшее окружение, вопрос в другом — от кого оно больше зависит. По мере развития событий проблема зависимости президентского окружения, выполненного в домашне-семейном варианте, становится особенно серьезной.

Я обратил внимание на один материал в «Московских новостях», посвященный празднованию юбилея столицы. Авторы утверждали, что максимальное участие Ельцина в торжествах по случаю юбилея столицы заслуга Юмашева, который сумел убедить или переубедить президента. И, выбирая между сдержанным участием или участием максимальным, выбрал второе. Данное утверждение, скорее всего, близко к истине. Да и сам Юмашев недавно это подтвердил на страницах «Общей газеты». В таком случае наша догадка о разночтениях в президентской команде по поводу тактических шагов Ельцина абсолютно верна. Если это так, то естественно и понятно желание главы президентской администрации ослабить свою зависимость как от Анатолия Чубайса, так и от Бориса Березовского. Более того, это единственная возможность сохранить свою личностную значимость. Впрочем, не следует ломиться в открытую дверь. Всякий следующий глава президентской администрации вносил коррективы в положение об этой должности. Одни требовали расширения полномочий, других устраивал суженный вариант.

В конце концов это глава президентской администрации и он должен устраивать президента. Ну а влияние — понятие растяжимое. У кого-то мир во всю Вселенную, у кого-то с ладонь. У Юмашева всегда есть прекрасный защитный ход — так решил президент. Не станет же даже он возражать, что в качестве будущего президента Лужков не приемлем ни для Анатолия Чубайса, ни для Бориса Березовского.

В этом смысле интересно одно наблюдение. Борис Березовский, как и Валентин Юмашев, в узком или полуузком кругу очень часто употребляют местоимение «мы»: «Мы решили», «Мы не допустим», «Нас удивляет». Ничего особенного в этом нет. Обычное признание коллективности принятых решений, общности раздумий и забот. Не «Мы — Николай Второй», а «Мы — Борис Березовский, Валентин Юмашев, Татьяна Дьяченко, чуть ранее — Анатолий Чубайс, Борис Немцов, Альфред Кох и так далее». Но это — наше предположение. А может быть «мы» — это Борис Березовский, Виктор Черномырдин, Анатолий Чубайс, Борис Немцов, Валентин Юмашев, Татьяна Дьяченко и плеяда банкиров. Есть еще вариант. «Мы» — это Борис Березовский, Иван Рыбкин и плеяда банкиров.

Не знаю, как читателей, но меня это всеохватное «мы» настораживает. Как не много надо времени, чтобы говорить от имени и при этом не чувствовать карикатурности этого «мы». При более детальном анализе оказывается, что «мы» Бориса Абрамовича — величина непостоянная. Например, Виктор Степанович в этом «мы» малозначим, так как всеудобен и слишком уважаем коммунистами. Нет места в этом «мы», по вполне понятным причинам, и Анатолию Чубайсу, а значит, и всем его единомышленникам. Еще двух вице-премьеров — Бориса Немцова и Олега Сысуева это «мы» не жалует.

Немцов страдает зазнайством и недостаточно расположен к буржуазии, а Сысуев — тем более.

«Немцова мы вынуждены были сделать первым вице-премьером. В противном случае слишком много власти сосредоточивалось в руках Чубайса». Фразы такого рода не чужды Борису Абрамовичу.

Вряд ли Борис Березовский и иже с ним объединяют себя с Думой и Советом Федерации, хотя и в том, и другом месте его интерес присутствует.

Кто же остается в этом непроясненном «мы»? Плеяда банкиров, президент, его дочь, глава администрации? Не уверен. Президент не любит местоимения «мы». В лексике превалирует президентская фразеология: «Я решил».

По Березовскому — его «мы» страну спасает, а «мы», существовавшее до него, страну губило. То «мы», олицетворенное Гайдаром, делало ошибки, которые «мы» Березовского вынуждены исправлять.

В этом случае мне вспоминается одна крылатая фраза Егора Лигачева, сказанная в разгар антиалкогольной кампании: «Мы должны спасти свой народ». Вообще, Егор Кузьмич жестко делил народ на «наших» и «не наших». Те, кто сомневался в эффективности социализма, — не наши люди. Пьющие, наркоманы, женщины легкого поведения — совсем не наши. Битлы, рок-группы, как и почитатели того и другого, — не наша молодежь. Я много раз слышал Егора Кузьмича и однажды представил: просыпается поутру Лигачев, заходит к себе в кабинет, зовет помощника и говорит свою обычную фразу: «Будем начинать, приглашайте всех остальных». А помощник отвечает: «Никого нет, только вы и я».

«А где остальные?» — спрашивает Лигачев.

«А все остальные не наши».

Так может быть и с всеохватным «мы» то же самое и оно живет отсветом вчерашнего солнцестояния?

За кем пойдут? — вопрос ключевой. Это понимают, как я уже говорил, и те, кто при власти, и те, кто мыслит себя властью возможной. Считается, что оппозиция всегда в выигрыше. Критиковать легче, чем вершить. Это не совсем так. Практически в руках власти — мир дела. В руках оппозиции — мир слов.