Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У вас что, образование медицинское? – удивился я.
– Да нет, – Иваныч вздохнул. – Шофером я был. Зимой как-то полаялся с женой и ночевал в машине. В гараже. Движок включил, печку. И уснул. Потом еле откачали. И то потому, что в гаражных воротах большая щель была. Отрава понемногу туда вылетала. Так все равно, чуть копыта не откинул. Лечили меня почти год. А потом один друг стал таскать меня в баню. Вот сюда. И через три месяца я стал как новенький. Помолодел. Сила вернулась, здоровье. Баня – это чудо чудесное. А потом меня сюда один большой человек устроил банщиком. Я сначала трёхмесячные курсы прошел в Челябинске. Получил бумагу, что могу работать как лечебный массажист. И уже одиннадцатый год тут. Пока никто не обижался и морду мне не бил. Значит, это моё место. Я точно знаю.
Он рассказывал мне это как взрослому. Но зачем стал рассказывать о себе я так и не понял. Может, думал, что я отцу всё расскажу, а он про него статью напишет. Так мог бы самому бате и рассказать. А, возможно, просто совпало так и человеку надо было выговориться. Не знаю.
Парились мы долго. Отец с Шуриком раз пять выходили в прохладную моечную. Там Иваныч их и обрабатывал вениками. На столах.
– В парной нельзя веником стегаться, – объяснил мне банщик. – Кроме вреда ничего другого.
– Всё! – заключил батя. – Я готов. Обновлен и оздоровлен. В парную больше не иду. Пошел мыться.
– Я тебя помою мочалкой, Борис Палыч, – сказал банщик. – Посиди просто. Охолони покудова. А я пока малого твоего попарю, да брательника.
Я попытался посидеть на втором полочке, повыше, там, где жарче. И уже было привыкать стал. Но тут опять какой-то хладнокровный с самого верха спустился к бочке и полный двухлитровый черпак воды швырнул в каменку. Многие мужики обматерили его с ног до головы, соскочили и выбежали из парной, толкаясь в дверях. Я убегать не стал, но сполз на пол и снова сел на четвереньки. И было мне не ясно – получаю я сейчас удовольствие от парной или просто терплю из последних сил обжигающий до нутра раскалённый мокрый и тяжелый воздух. Или мне просто никак невозможно было показать свою слабину Шурику, усевшемуся удобно на третьем ярусе и с удовольствием на лице млевшему от беснующейся там жары. Он покайфовал там минут пять и легким пружинистым шагом спустился вниз.
– Сеанс окончен, Славка! – Он игриво станцевал на полу вприсядку, насвистывая «эх, яблочко!», и пошел в моечную. Я согнулся поближе головой к полу, где было прохладнее и в таком виде выскочил в общий зал.
Иваныч уже прошелся несколько раз двумя вениками по батином туловищу и уже натирал его мочалкой, пропитанной мылом с дёгтем. На отцовском лице было изображено блаженство волшебного, гипнотического состояния. Это когда душа парила над его намыленным телом, на несколько секунд влетала обратно, снова выпрыгивала, любуясь сверху и телом батиным, и работой мастера. Наконец она вернулась в туловище насовсем, когда Иваныч несколько шаек вылил на отца и похлопал его по спине, что означало конец священнодейства.
Меня он сразу же уложил пузом на стол и стал аккуратно гладить слева направо березовым веником, потом постучал по всему телу посильнее и поменял веник. Передать словами чувство от обработки тела можжевельником нельзя в принципе. Ни слов таких нет, да и само чувство доходило до полного бесчувствия. Густой, маслянистый аромат веника идеально сочетался с его жесткостью, колючестью и обжигающей прохладой. Непередаваемое ощущение. Потом Иваныч помыл меня с мылом и мочалкой. Я сто раз делал это сам, но так, как массировал меня мыльной мочалкой банщик, я бы никогда не смог сам. После веников и мытья мы с отцом пошли в раздевалку такой нетвердой походкой, будто шли по палубе корабля, идущего на волну шестибалльного шторма. А Шурик залёг под веник сначала, а потом под мочалку мыльную. Но блаженства его мы не видели. Сухой банщик открыл нам все три шкафчика. Мы достали простыни, завернулись в них и начали медленно остывать и возвращаться с небес на землю.
– Па!– спросил я, с трудом ворочая языком. – А почему он парил только нас троих? И мыл нас как детишек сопливых? А другие и парились сами вениками, и мылись самостоятельно. Мы что, особенные?
– Ты, Славка, даже думать так не моги, не то чтоб сдуру вслух кому сказал такое! Никакие мы не особенные. Мы обыкновенные люди. Как все. Я с ним договорился ещё позавчера. Заходил специально перед тем как картошку ехать копать. Заплатил в кассу подороже. За дополнительные услуги.
– Ему надо было заплатить. Кассирша, что ли, как за детишками за нами в бане ухаживала? – мне стало обидно за Иваныча.
– Не берет он денег, – отец начал одеваться. – Думаю, что правильно делает. Душу бережет. Совесть свою уважает. Ну, а тебе-то как? Понравилась сегодня банька?
– Остались бы силы, ещё раз сейчас сходил бы.
Мне стало смешно. Сил у меня никаких не осталось. Было хорошо, тепло, приятно и чувствовал я себя настолько расслабленно, что не очень хорошо представлял себе, как доплетусь до дома.
Тут и Шурик пришел в раздевалку. Он был розовый, блестящий и по лицу его гуляла улыбка, которую и глупой назвать неловко, и умной совестно. Он плюхнулся на сиденье кожаное перед шкафчиком и сказал всего одно слово.
– Охренеть!
Мы согласно кивнули с отцом разом, поскольку устами Шурика так образно и сочно глаголила истинная истина.
Пока брат батин отдыхал от банного отдыха, мы с отцом пошли в зал занимать очередь в буфет и поджидать свободные места за низкими круглыми столиками, вокруг которых на мягких набивных кожаных полукреслах приходили в себя и возвращались из райской в обычную жизнь уже давно помывшиеся мужчины, женщины и разнокалиберные дети. Никто никогда не уходил после бани домой, не задержавшись на час-другой в буфетном зале. Слева в нём сосредоточилась банная пивнушка, вмещавшая человек двадцать. А справа был буфет с разным лимонадом, квасом, соками, мороженым, пирожками и бутербродами с разной колбасой. Туда мы и стояли в очереди. Наконец один столик освободился и батя пошел держать три места. Пришел Шурик, когда до лимонада с пирожными оставалось всего три человека. Он дал мне пять рублей. Сказал, чтобы я брал всё, на что упадет взгляд. И тоже сел за столик, достал расческу, зеркальце и занялся своим внешним обновленным видом. Я накупил всего много. По три бутылки разного лимонада каждому, пирожных по два на нос, соку
