Тигрица - Дженнифер Блейк

Джессика застала Арлетту на кухне, где та варила рисовый суп. Суп в огромной кастрюле, стоявшей на дальней конфорке, кипел, распространяя по квартире такой сильный аромат лука, зелени, молодой фасоли, чеснока, сладкого перца и других приправ, что у Джессики потекли слюнки. Собственно говоря, суп был почти готов, и теперь только «доходил», набирая аромат. Отварной рис уже лежал в голубой фаянсовой миске, и Джессика не стала ждать, пока суп достигнет совершенства и ее пригласят к столу. Направившись прямо к буфету, она вытащила оттуда глубокую тарелку, положила на нее рис и полила его пряным варевом, представлявшим собой нечто среднее между собственно супом и куриной солянкой.

Увидев, с каким аппетитом Джессика уписывает рис за обе щеки, Арлетта невольно улыбнулась. Налив себе чашку кофе из кофейника, стоявшего на термоподставке, она спросила:

— Чему я обязана счастьем видеть тебя? Должно быть, чему-то очень важному, если ты ушла с работы так рано.

— Мне придется вернуться, чтобы запереть кабинет и убрать кое-какие бумаги, — с набитым ртом отозвалась Джессика. — Собственно говоря, я хотела узнать, как себя чувствует тетя Зоя. Ты не в курсе?

— Ты приходишь ко мне и спрашиваешь меня о ее самочувствии? И это после тех гадостей, которые она наговорила на похоронах? — спросила Арлетта, садясь за стол напротив Джессики. — Да я бы не стала ей звонить, даже если бы умирала, и, думаю, Зоя поступила бы точно так же. Впрочем, если тебя интересует мое мнение, то Зоя слишком упряма и злонравна, чтобы болеть, как болеют все люди.

— Но мне показалось, что, когда она услышала новости про Ника, сердце у нее прихватило по-настоящему.

— Это все нервы, а у женщин они растягиваются как дешевые колготки.

Джессика быстро посмотрела на мать, гадая, в чем может крыться причина подобного равнодушия — в застарелой вражде или искренней уверенности, что любая настоящая женщина всегда падает как кошка на четыре лапы, и ничто не может ей повредить.

— И с Кейлом ты, наверное, тоже не общалась?

Арлетта отрицательно покачала головой и прищурилась.

— А в чем, собственно, дело?

— Очень возможно, что ни в чем, — Джессика нерешительно пожала плечами и, заметив вопросительный взгляд матери, вкратце обрисовала ситуацию.

Арлетта выслушала ее в молчании. Наконец она сказала:

— Откуда ты знаешь, что Кейл не помчался в док, чтобы выяснить, что там случилось с Ником и «Танцором»?

— Ну, в этом случае он мог хотя бы предупредить меня, — откликнулась Джессика, вылавливая из густой коричневой подливки кусочек белого куриного мяса.

— В обычной ситуации — да, — согласилась Арлетта. — Но времена изменились… — Она немного помолчала. — Что ж, хоть это мне и противно, но я постараюсь найти какой-нибудь предлог, чтобы позвонить Зое.

Джессика была искренне тронута предложением матери, хотя откровенное недовольство, написанное на лице Арлетты, огорчило ее.

— Да не надо, я лучше сама…

— Дай мне знать, если что-нибудь выяснится. И если не выяснится — тоже, — сказала Арлетта, с облегчением вздыхая.

Они молчали, пока Джессика не доела все, что было в тарелке. Тогда Арлетта сказала:

— Послушай, Джесс, я хотела сказать насчет Холивелла…

Джессика вопросительно подняла взгляд.

— Что?

Арлетта подавила еще один вздох и отвернулась.

— Мне очень стыдно, но я слышала, как он с тобой разговаривал. Когда ты ушла, я сказала ему, чтобы он никогда больше сюда не приходил. Один раз я уже дала ему от ворот поворот, но до него, как видно, не дошло.

Смущение и грусть отразились в глазах Джессики. Отодвинув от себя тарелку, она сложила руки на столе.

— Если ты сделала это из-за меня, мама, — проговорила она, тщательно подбирая слова, — то мне, право, очень жаль. Может быть, он мне и неприятен, но если тебе с ним хорошо, то кто я такая, чтобы тебе мешать?

Арлетта долго смотрела на нее, потом затрясла головой.

— Ты назвала меня мамой. Я даже не помню, когда в последний раз ты звала меня так…

— Если тебе неприятно…

— Я этого не говорила. Мне нравится, только… только я удивилась. Ведь я была тебе не такой уж хорошей матерью.

Это признание настолько потрясло Джессику, что она едва не задохнулась от удивления. Покраснев, она наконец сказала:

— Наверно, и я была не идеальной дочерью. Но в последнее время я много думала о тебе, об отце, о дедушке, обо всем, что случилось, и мне кажется, что я начинаю понимать, почему тебе так необходимо было вырваться…

— Ты правда понимаешь? А вот мне теперь кажется, что я была не так уж права. Тогда я, конечно, думала, что я совершаю настоящий подвиг и что только так я смогу остаться собой и не превратиться в пустоголовое, скучное, до омерзения добропорядочное бесполое существо, которое твой дед хотел из меня сделать. — Губы Арлетты слегка скривились. — Но сейчас мне начинает казаться, что с начала и до конца это было чистое сумасбродство.

— И все равно ты имела право решать сама за себя.

— Возможно. Просто вместо того, чтобы уехать в другое место и попытаться создать что-то свое, я предпочла болтаться по здешним кабакам и показывать Клоду Фрейзеру фигу в кармане. А иногда и не в кармане. Так я упустила свой шанс стать самостоятельной, стать кем-то или чем-то и навсегда осталась «его беспутной дочерью». Ты меня понимаешь?

— Но ведь тебя ни к чему не готовили и ничего от тебя не требовали.

— О, это просто отговорка. Если бы я захотела, я могла бы учиться, поступить в колледж или университет. Если бы твой отец не погиб, я бы, наверное, так и сделала, но вместо этого я плыла по течению, от мужчины к мужчине, позволяя им заботиться обо мне и подсказывать, что и как делать. В конце концов все они начинали напоминать мне твоего деда, и я уходила от них, чтобы через месяц, через полгода начать все сначала.

— Тогда были другие времена… — Джессика не понимала, почему ей так хочется найти для матери хоть какое-то оправдание, поскольку никогда прежде такого желания в ней не возникало. Да и Арлетта вряд ли в этом нуждалась. Должно быть, Джессика просто сожалела о ее впустую потраченной жизни и о тех годах, которые они провели отдельно друг от друга.

Арлетта приподняла плечи и тут же опустила их покорным и бессильным жестом.

— Теперь это, наверное, не имеет значения. Меня беспокоит другое. Ты.

— Я? Почему?

— Иногда мне кажется, что тебе пришлось платить за все мои ошибки. Твой дед был так строг и так зорко следил за тобой, потому что боялся, как бы ты не превратилась в такую, как я. И вот ты выросла…

— До омерзения добропорядочным, бесполым существом, да?