Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем не менее можно представить, каким эхом прокатилось по западному миру сообщение о том, что в результате декабрьских выборов 1993 года этот эксцентричный и неприятный человек возглавит самую многочисленную фракцию в Думе. На этом этапе трудно было увидеть, что перемены привели к чему-то хорошему. Если это свобода, то свобода, обернувшаяся безумием, и в таком случае советский строй, может быть, даже был предпочтительнее.
Новые коммунисты
После Владимира Жириновского с его чудовищным бредом спокойная рассудительность Геннадия Зюганова, лидера Коммунистической партии Российской Федерации, стала для меня огромным облегчением. Он принял меня в своем пещерообразном кабинете в Думе незадолго до президентских выборов в июне 1996 года и постарался успокоить, заявив, что его планы на будущее России были «коммунистическими» только в самом деликатном смысле. Коммунисты не предполагали никакого возврата к Советскому Союзу или чему-то подобному. Например, когда я спросил его о свободе слова и свободном предпринимательстве, его ответы вообще не имели с коммунизмом почти ничего общего. Меня интересовало, будут ли запрещены другие политические партии в случае избрания Зюганова президентом. Он ответил, что свобода слова будет гарантирована, как и полная свобода для всех политических партий. Затем он привел пословицу, гласящую, что нельзя дважды ступить в одну реку. А потому российские коммунисты собираются установить равновесие между государственным сектором экономики и частной инициативой. У них нет особых возражений против смешанной экономики. С другой стороны, определенные отрасли народного хозяйства должны оставаться монополией государства.
Зюганов сказал, что изучал политику лейбористской партии, и по ряду вопросов позиция коммунистов близка к позиции Тони Блэра. Он ни разу не был в Великобритании, но с уважением говорил о британцах как о народе, чтящем историю, законы и обычаи.
Зюганов заверил меня, что российские коммунисты не собираются восстанавливать советский строй. Но в то же время партия хочет использовать опыт каждого политического движения в истории России и других стран. Советский строй обеспечивал социальную защиту детей и стариков. Это было целью многих реформ в разных странах. Так зачем же отказываться от такой политики?
Я напомнил ему, что советский строй означал еще и аресты людей за высказывание их политических взглядов. Зюганов возразил, что все это уже осуждено несколько лет назад. В политическом опыте нынешних коммунистов такие случаи не известны. Зато права человека нарушаются в невиданных ранее масштабах. Десятки тысяч людей погибают ежедневно от рук преступников и на чеченской войне. И ответственность за это несет президент Ельцин. В России шесть миллионов беженцев, миллиону из них негде жить. Страна умирает, и необходимо найти свой, российский, путь возрождения. В других странах есть ценный социалистический опыт, но на Северном Кавказе Швеции не построишь.
Я спросил его про бывший Советский Союз. Должна ли «империя» быть восстановлена? Он ответил, что коммунисты полностью признают независимость республик бывшего Советского Союза, и никто не собирается загонять их в союз с Россией. Это было бы бесполезно и бессмысленно. Республики придут к России по своей воле — вот как будут обстоять дела.
Все эти мысли коммунистического лидера были опубликованы мною в британской прессе. И конечно, реакция на них была противоположна той, которую вызвали дикие идеи Жириновского. Но если британцы слегка успокоились, то члены новой российской коммунистической партии были озадачены тем, что их руководитель разговаривал с Западом как социал-демократ. Многие из них думали и говорили, что Зюганову не следовало так решительно отказываться от советского опыта, особенно в разговоре с представителем Запада, которому в свое время на 16 лет закрыли въезд в страну из-за его широко известных антисоветских убеждений.
Возвращение главного героя
А что происходило тем временем с Александром Солженицыным, главным, быть может, героем этой книги? Он провел несколько лет в США, в штате Вермонт, и обдумывал перемены, происходившие на его родине. В 1995 году он вылетел из Америки в западном направлении, пересек Тихий океан и оказался в Сибири, откуда с женой и тремя сыновьями поездом поехал в Москву, останавливаясь в других российских городах. Я не получал от него никаких известий со времени нашего конфликта двадцатилетней давности, и у меня даже в мыслях не было, что он может вновь появиться в моей жизни. У меня осталось два воспоминания: неприятное — о резком письме, с которого начинается эта книга, и приятное — о переводе некоторых из его произведений. В его мемуарах «Бодался телёнок с дубом» не упоминаются события, связанные с моим переводом «Ракового корпуса», и у меня почти не было оснований полагать, что эта история опять всплывет на поверхность.
И вот внезапно в ноябре 1998 года, накануне своего восьмидесятилетия, Солженицын поместил свои воспоминания на страницах журнала «Новый мир», впервые опубликовавшего его в 1962 году. На сей раз он описывал не один день из лагерной жизни начала пятидесятых годов, а первые 14 лет своего изгнания из России, начавшегося в 1974 году. Из текста очерков «Угодило зернышко промеж двух жерновов» явствовало, что эти воспоминания были не новыми. Они были начаты автором более 20 лет назад и по каким-то причинам пролежали в ящике письменного стола неопубликованными в ожидании подходящего дня. И теперь этот день наступил.
Мемуары подробно освещали трудности, с которыми столкнулись российский писатель Александр Дольберг, словацкий журналист Павел Личко и я, когда, в 1969–1970 годах мы старались донести великий роман «Раковый корпус» до американской и британской публики.
Кроме того письма, написанного в апреле 1975 года, я не получал от Солженицына никаких посланий и мог опасаться самого худшего, когда узнал, что его трактовка событий, разыгравшихся вокруг «Ракового корпуса» в конце шестидесятых, готовится к публикации. По-видимому, мне опять предстояло подвергнуться нападкам со стороны человека, к которому я относился с чрезвычайным уважением и восхищением, настоящего героя битвы с советским строем, но человека трудного, готового обрушить вес своего морального авторитета на любого, кто не вписывался в его программу действий.
Например, его резкая критика Америки и американского образа жизни не учитывает, что Америка для него делала, когда защищала его до и после изгнания из Советского Союза. В своих последних мемуарах он пишет о моем коллеге-переводчике Александре Дольберге как о человеке, эмигрировавшем, когда никому эмигрировать не разрешалось. Это явный (и несправедливый) намек на то, что отъезд Дольберга из
