Психология. Психотехника. Психагогика - Андрей Пузырей

«Не Шекспир в понятиях, – пишет Выготский, – как для Дильтея, есть цель такой психологии, но психотехника – в одном слове, то есть научная теория, которая привела бы к подчинению и овладению психикой, к искусственному управлению поведением».

111

Что значат в ней любовь, сон, мышление, искусство? Какой человек мыслит, любит etc.? [сноска Выготского].

112

Это невероятное для современного читателя заявление Выготского, содержащее прямую оценку Выготским своей концепции – как она сложилась к началу тридцатых годов, то есть в ее зрелом и классическом виде – только как переходной и во многом еще компромиссной формы реализации идеи конкретной психологии человека, не только свидетельствует о том, насколько свободным и критичным был он в оценке своей работы – по глубине и радикальности мысли он и здесь оставлял далеко позади современных ему и последующих, даже самых «смелых» своих критиков (ср. воспроизведенные в свое время А.Н. Леонтьевым маргиналии Выготского на одном из томов истории философии Куно Фишера), – но намечает также и то направление, в котором виделась ему «генеральная линия» и перспектива дальнейшего развития культурно-исторической психологии.

Это направление можно было бы обозначить как радикальное преодоление «академизма» традиционной психологии. Это должно означать, прежде всего, отказ от экспериментальной парадигмы исследования, в рамках которой психолог по существу пытается создать с помощью особой формы инженерно-технической деятельности – «эксперимента» – искусственные условия, при которых стала бы возможной реализация заданного в модели – идеального и «естественного», законосообразно живущего объекта изучения, объекта, который по отношению к реальным «объектам» практики, будь то практика обучения или воспитания, психотерапии или психологического консультирования («педологическая клиника»), оказывается всегда только «вырожденным», искусственным (лабораторным) и далеким от жизни случаем. Это означает, далее, переход к совершенно новому типу исследования, которое в силу фундаментальных особенностей своего «объекта» – культурно-исторического и развивающегося объекта – и вытекающих из этого принципиальных требований своего метода – экстериоризации и анализа – само должно осуществляться в рамках организации того или иного психотехнического действия, или возможно даже – некоторой регулярной психотехнической практики, выступая в качестве необходимого ее органа, обеспечивающего проектирование, реализацию, воспроизведение и направленное развитие этой практики. Этот проект радикальной перестройки психологии остался в последующей истории психологии по существу нереализованным.

113

Эту, неоднократно повторяемую в данном тексте Выготским мысль можно найти у многих современных психологов и психотерапевтов постфрейдистской ориентации, например, у представителей так называемого «гуманистического» направления, где ей придается принципиальное значение. Однако, быть может, в наиболее ясной и лаконичной форме эту мысль можно встретить у Т. Манна в его предисловии к американскому однотомнику Достоевского (См.: Манн Т . Собр. соч. Т. 10), где, обсуждая вопрос о том, насколько тот факт, что Достоевский был, по-видимому, психически больным (эпилептиком), определяет особенности его литературного творчества, Т. Манн настаивает на том, что не существует и не может существовать прямой и однозначной причинной связи между нозологической характеристикой болезни (даже в случае психической болезни) и особенностями личности человека, общей линией его психического развития. «Важно знать, – формулирует основную свою мысль Т. Манн, – не то, какой болезнью болен человек, но – какой человек болен данной болезнью». Близкие ходы мысли встречались уже в ранних дефектологических работах Выготского, а также в его работе, посвященной анализу проблемы характера (см: К вопросу о динамике детского характера. Собр. соч. Т. 5. С. 153–165 и др.). Ср. также тезис об отсутствии однозначной детерминации развития личностного плана человека со стороны его индивидных свойств в поздних работах А.Н. Леонтьева (например: Деятельность, сознание, личность. М., 1975. С. 177 и др.).

114

См. работу Выготского «Структура интересов в переходном возрасте и интересы рабочего подростка» (в кн.: Вопросы идеологии рабочего подростка. М., 1929. Вып. 4. С. 25–68), а также соответствующую главу его «Педологии подростка» (Собр. соч. Т. 4. С. 6—40).

115

Расшифровать эту ссылку Выготского не удалось.

116

См. прим. 16.

117

Бред отношения ( нем .).

118

Здесь и теперь ( лат .).

119

См. прим. 21.

120

Индивидуальная психология ( нем .).

121

Психология человека.

122

Се человек! ( лат. )

123

Так в рукописи.

124

Выступление на презентации книги «Культурно-историческая теория Выготского и современная психология» в Центральном доме работников искусств в ноябре 1986 года. Впервые опубликовано во втором томе собрания сочинений О.А. Седаковой (М.: Эн Эф Кью/Ту Принт, 2001).

125

Выступление на расширенном мемориальном заседании кафедры Общей психологии МГУ, посвященном Выготскому (1994) // Вестник Моск. ун-та. Серия 14, Психология. 1994. № 4.

126

См. в этом сборнике.

127

Выступление на расширенном заседании кафедры общей психологии психологического факультета МГУ 12 ноября 2003 года.

128

Выступление на методологическом семинаре факультета психологии МГУ 25 февраля 2004 года.

129

Послесловие в кн.: Зощенко М. Повесть о разуме. М., 1990.

130

Флоренский П.А . Наука как символическое описание // Вопросы истории естествознания и техники. 1989. № 1.

131

Выготский Л.С . Психология искусства. М., 1986.

132

См., например, документы, приведенные в статье: Сарнов Б.М ., Чуковская Е.Ц . Случай Зощенко (повесть в письмах и документах с прологом и эпилогом, 1946–1958) // Юность. 1988. № 8 (особенно с. 80 и следующие).

133

См., например, приведенное там же письмо Л.К. Чуковской К.И. Чуковскому от июля 1955 года, письмо самого Зощенко К.И. Чуковскому от 14 июля 1955 года и другие материалы.

134

Так, признание мифологического статуса основных теоретических построений фрейдовского психоанализа не является сегодня чем-то невероятным и тем более скандальным не только для серьезных критических работ о психоанализе. но и для рефлексии многих крупнейших представителей современного психоанализа. Быть может, в наиболее ясной и убедительной форме мифологический характер психоаналитической теории (ни в коей мере не в оценочном, уничижительном смысле, но в совершенно нейтральном – чисто типологической квалификации!) показан на примере разбора некоторых фрейдовских представлений в работах К. Леви-Стросса. Обращаясь в контексте структурного анализа к античным мифам об Эдипе, к вопросу о природе и действительном статусе фрейдовского представления о так называемом эдиповом комплексе, который в психоаналитической теории самого Фрейда претендовал на статус «научного объяснения» соответствующего мифологического материала, Леви-Стросс убедительно показывает, что с точки зрения выделенных им основных, прежде всего функциональных характеристик мифа фрейдовская конструкция эдипова комплекса – не понятийная объяснительная схема античных мифов, но лишь еще один вариант той же самой парадигмы, то есть – сама является мифологемой в ряду мифологем.

135

Работа написана в 1991 году для Московского психотерапевтического журнала. Публикуется впервые.

136

Вопросы философии. 1993. № 5.

137

В основе этого текста лежит мое выступление на Международном симпозиуме, посвященном 100-летию со дня рождения Л.С. Выготского (Москва, 23 октября 1996). Впервые опубликовано в «Вопросах методологии». 1997. № 3–4.

138

В основе этого текста лежит выступление на юбилейной сессии Московского психологического общества, посвященной 400-летию со дня рождения Декарта, 8 апреля 1996 года. Впервые опубликовано в «Вопросах методологии». 1997. № 1–2.

139

Впервые опубликовано в «Вопросах методологии». 1997. № 1–2.

140

Впервые опубликовано в «Вопросах методологии». 1999. № 1–2.

141

Фрагмент (отклоненной) заявки на получение гранта по РГНФ (1999).

142

Психология и философия: возвращение души. М.: РГГУ, 2003.