Река надежды - Соня Мармен

Он вышел из дома, поискал взглядом сына, а потом занялся поисками щели на крыше – ее нужно было залатать в первую очередь. Управившись с этим делом, он ушел на берег, чтобы забрать из лодок оставшиеся вещи. Он думал о том, что Изабель, скорее всего, мечтает теперь вернуться в свое комфортабельное жилище в Монреале. Разумеется, он мог бы предложить ей не менее уютный дом. Однако он дал себе клятву, что не прикоснется к золоту Голландца – ни при каких обстоятельствах. Это богатство ему не принадлежит и принесло бы ему только несчастья. И все же соблазн был велик. Удастся ли ему выполнить данное обещание и удержать Изабель с собой рядом?

Когда она открыла глаза, было уже темно. На стене танцевали тени, и это означало, что в очаге по центру комнаты уже горел огонь. Сонная, Изабель привстала на локте. В ту же секунду желудок громким урчанием сообщил о своем недовольстве. Как долго она спала? Нужно попросить Луизетту…

– Боже правый!

Внезапно она вспомнила, где находится, и снова повалилась на постель. С улицы в дом проникал соблазнительный запах жаренного на костре мяса и еще один – сосновой смолы. Сосредоточившись на этих ароматах своей новой среды обитания, она попыталась взять себя в руки. Возле уха противно зажужжал комар, и к Изабель вернулись все ее страхи. Она раздавила насекомое у себя на щеке.

«Может, попробовать уговорить Александера перебраться в город? Необязательно жить в доме Пьера, мы могли бы подыскать себе другое жилище!» – подумала она.

Изабель поерзала на кровати. Ощущение было не из приятных – юбка прилипла к ногам. Что, если она совершила ошибку, последовав за Александером? Она закрыла глаза и представила себе соломенно-желтые стены своей спальни, кровать под летним ситцевым покрывалом… В этот момент до нее донесся смех Мари и Габриеля. Судя по всему, им было весело. Изабель обреченно вздохнула.

«Нет, Александер ни за что не захочет переезжать в Монреаль! Да и я тоже не смогу показаться с ним на людях… Зато у меня хватит денег, чтобы усовершенствовать этот… барак! Но Александер и на это не согласится. Гордость не позволит ему пользоваться деньгами женщины…» – думала она, оплакивая свою горькую участь, пока остальные веселились на улице.

Запах жаркого пробудил аппетит, и Изабель села на постели.

– И что получается? – вслух произнесла она. – Пока я расстраиваюсь из-за собственного решения, те, кому я его навязала, радуются?

Спрыгнув с кровати, она увидела, что кровать для Мари готова, а вещи аккуратно сложены в углу комнаты. Оставалось только вернуть себе человеческий вид, то есть помыться и переодеться. Изабель как раз склонилась над ящиком с одеждой, когда скрипнула дверь и на фоне серого пейзажа появилась фигурка сына.

– Мам, ты пр-р-роснулась?

– Да, Габи. Ты уже покушал?

– Да. Мсье Александе’ зажа’ил… нет, зажар-р-рил стр-р-ранную звер-р-рушку.

– Кукую?

– Боб’а!

– Бобра? Но сегодня же пятница! По пятницам нельзя есть мясо!

Мальчик пожал плечами, подбежал к ней и достал из-за спины букетик полевых ромашек. Вид у него был довольный, глаза сияли.

– Мамочка, это тебе! Там, возле яблонь, их целая поляна! А еще я видел бабочек и летучих мышей! Све’чков тут тоже мо’е! Слышишь? Они гово’ят нам: «Доб’о пожаловать!»

– Очень любезно с их стороны! Но, любовь моя, сверчки пели бы, даже если бы нас тут не было!

– Так мне сказал мсье Александе’!

Габриель перескакивал с ноги на ногу. Лай собак и голоса стали громче.

– А что еще тебе сказал мсье Александер?

– Если тебе каникулы не пон’авятся, он отвезет нас назад в Мон’еаль!

Последующие дни не подарили им тех радостей и удовольствий, которых люди обычно ждут от каникул. Жан Нанатиш и его товарищи в скором времени уплыли обратно в миссию на озере Дё-Монтань, захватив с собой письмо для нотариуса Гийо. В нем вдова Пьера Ларю сообщала, что с ней все в порядке, и указывала адрес, куда следовало переправлять ее почту.

Решив сделать дом как можно более уютным, Изабель с помощью Мари и Габриеля выдраила его буквально снизу доверху. Кухонный уголок немного перестроили, поставили там большой ларь для хлеба – вернее, деревянный короб, который можно было использовать в этих целях. По просьбе новой «хозяйки дома» Александер смастерил еще две навесные полки, на которых выстроились горшки, миски, формы для запекания с медным днищем, чашки, тарелки, кувшины, тазы, а еще – кофейник и заварник из особенно прочного французского фаянса. И только ворчестерский сервиз на четыре персоны остался в ящике. Его можно поставить на стол в торжественный день – к примеру, если в гости заглянет местный кюре. Если вообще хоть кто-то заглянет…

Из предметов роскоши Изабель прихватила с собой… латунные подсвечники, две масляные лампы, долото, кусачки и три металлических фонаря. Один фонарь они сразу же повесили над обеденным столом. Скрипка Габриеля украсила собой стену – между треснувшим во время переезда зеркалом и окном, на которое Изабель повесила простые занавески с мыслью, что за зиму успеет вышить на них симпатичный узор. В самом светлом уголке комнаты она обустроила для себя рабочее место: поставила там старое кресло и подаренную Микваникве корзину из ясеневого лубка, в которой отныне хранились принадлежности для шитья.

Вскоре все вещи нашли свое место. Изабель попросила Александера приспособить над очагом крюк, на который впоследствии был повешен большой чугунный котелок. Несмотря на протесты хозяйки, которая требовала жесткой экономии продуктов, Мари обошла дом, разбросав по всем уголкам по щепотке соли.

В течение нескольких дней, пока Мунро мастерил новое каноэ, размером поменьше обычного, Александер следовал за Изабель по дому и выполнял все ее пожелания. Никто не вспоминал о прошлом, но отношения между ними оставались несколько натянутыми.

Это не приносило Александеру удовлетворения и только заставляло желать большего. В конце концов он решил, что пришло время вернуться к охоте. Они с кузеном уходили на рассвете и возвращались из леса после наступления ночи. Убитых зверей сразу же свежевали. Часть мяса жарили и ели, остатки нарезали тонкими пластинками и высушивали на солнце, разложив на плетеных из лозы решетках. Жир собирали в берестяные емкости. На нем можно было жарить еду, он предохранял тело от укусов насекомых, им же пропитывали полотно, чтобы сделать его непромокаемым. Работали много и тяжело, зато некогда было думать. Шкурок становилось все больше, и это давало надежду на хорошую прибыль и улучшение условий жизни.

Вынужденная разлука способствовала улучшению отношений между Изабель и Александером. После трудного дня, проведенного за работой в заросшем сорняками огороде, Изабель, которая вдоволь наругалась и на комаров, и на умудрявшегося испачкаться за минуту Габриеля, вдруг стала ловить себя на том, что в ожидании своего шотландца она украшает волосы лентой или же прикалывает к корсажу цветок. Однообразие повседневной жизни, как ни странно, исцелило ее от разочарования и улучшило настроение.