Записки несостоявшегося гения - Виталий Авраамович Бронштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
сгодились. Так не учить же ее, хвойду престарелую, павшую ниже двоечника- студента, у
которого во рту меньше пакости. Возможно, за неимением ее богатого университетского
опыта.
Шутки — шутками, а между тем, гнусная нецензурщина весьма опасное явление. Потому
как, при внешней незначительности, сквернословие негативно сказывается на будущем
любого общества, опрощая его и низводя с нравственных высот на уровень мерзкой
подворотни.
Учительствуя в школе, всегда старался изживать эту скверну, понимая, что детишки
малые не разумеют, что говорят, ссорясь меж собою, а лишь повторяют услышанное при
домашних конфликтах или на улице.
Не хочу никого обидеть, но из школ, где мне довелось работать, ненормативной лексикой
более других отличались дети райцентра Белозерка. Может, оттого что райцентры иногда
впитывают в себя самое плохое: и из села, и из города. Особенно славились глупой
руганью несмышленыши — детишки начальных классов. Помнится, как я велел собрать их
267
в актовом зале, человек под двести, и внушал, что некоторые слова надо забыть, иначе их
ждут большие неприятности. Кто-то спросил: какие слова? Другой: а какие неприятности?
Видя, как тонко переглядываются учителя, я поёжился, но честно глядя в детские глаза, настойчиво продолжал:
— Понимаете, ребята, у тех, кто произносит плохие слова, за которые вас ругают учителя, начинается страшная болезнь: сначала чернеют зубы, а потом и весь рот, превращающийся в черный провал. И никакая зубная паста не поможет. Берегитесь, дорогие, у вас впереди целая жизнь, и я не хочу, чтобы наша школа выпускала уродов, с
которыми стыдно пройтись по улице…
Конечно, коллеги посмеялись, но, если кто помнит, в коридорах Белозерской школы № 2
когда-то было много зеркал, чтобы воспитанники и их наставники имели возможность
следить за своей внешностью и, кстати, хорошее украшение школьных рекреаций.
Особенно часто вертелись возле них наши красавицы; мальчики, правда, были
равнодушней. И вот, спускаясь после воспитательного часа с завучем со второго этажа, мы увидели забавную картину: там и там, возле зеркал, толпилось мальчишки, широко
раскрывая рты в надежде разглядеть что-то…
В еврейской школе, где публика была вроде интеллигентнее, меня угораздило
столкнуться со случаем, где воспитательная работа помочь уже не могла, а радикальная не
помешала. Ученик 9 класса, отлично сложенный крепыш и хороший боксер, которому
немолодая учительница велела не лузгать семечки на уроке, послал ее матом. Примерно, на тот русский пароход, куда сегодня шлет оккупантов храбрая нынешняя молодежь.
Я попросил его собрать вещи, идти домой и прислать родителей за документами. Такого
не напугаешь — ухмыльнувшись, он гордо вскинул голову и ушел. А через час в мой
кабинет вошел его папа, оказывается, хорошо известный в неких кругах. Замечу: шли
девяностые годы, и он красовался в спортивных штанах с широкими, «бригадирскими»
(если кто еще помнит!) лампасами…
Родитель предложил мне поинтересоваться у знакомых, кто он, а затем в мягкой форме
посоветовал вернуть его отпрыска в класс и извиниться перед сыном за неудобства. В
свою очередь, я попросил его все-таки забрать документы, а из уважения к гостю в таких
красивых штанах, сделаю всё, чтобы устроить его любимца в вечернюю школу, несмотря
на то, что учебный год через месяц кончается, и это довольно трудно.
— Посмотрим, — с улыбкой сказал он, — скорее не будет здесь вас, чем моего сына. И, не
прощаясь, удалился. В те годы исключить ученика из школы было, практически, невозможно. Только через детскую комнату милиции, психиатрическую экспертизу, решением педсовета. Это занимало месяцы, если не годы. Я, конечно, расстроился, и
пришлось позвонить одному человеку. Из тех же кругов, что и мой гость с лампасами, только из боссов. Еще через час вновь появился папа матерщинника, только теперь он
сослался на какую-то «непонятку», мол, я неверно истолковал его, и попросил помочь
устроить мальчика в вечернюю школу. Мы расстались если не друзьями, то добрыми
знакомыми, а его сын, хотя уже прошли годы, при встречах всегда здоровается.
Особенно переживал эту историю раввин, трепетно относящийся к каждому
воспитаннику еврейской школы. Пришлось пояснить, что если б конфликт был погашен
мягче, то школа превратилось бы в уличный шалман, где правит бал не заведенный
порядок, а сила учащихся и влияние их родителей, что, к сожалению, не редкость в других
учебных заведениях. Ребе горестно согласился.
После мемуарной части перейду к главному. Сегодня гражданское общество пропитано
самой мерзкой руганью. Мат на улице, в магазинах, на телеэкранах, на транспарантах и
биг-бордах, — когда такое было слыхано? Заполонившая нас похабщина имеет свои
психологические особенности. Прежде всего, она затягивает. Вы не замечали, когда в
приличной компании кто-то заводит «мать-перемать», остальные, робея делать ему
замечание, являются заложниками, как бы соглашаясь с услышанным и становясь с
матерщинником на одну доску? Страшно не терплю такие ситуации.
268
Даже когда по отношению к врагу (из лучших патриотических соображений!) звучит грязная ругань, это делает всех группой грязных гопников, а не борцов за правое
дело! Ведь это не легкий маток в исключительно мужской офицерской кают-компании, а
бездумное осквернение святых для нравственного человека понятий: женщины-матери, физиологических органов, участвующих в воспроизведении потомства, и многого, столь
же значимого для нормального общества.
Когда в фейсбуке учительница из Скадовска посылает, кого душа ее просит, на женский и
мужской органы, это мощный сигнал для ее учеников брать пример со школьной босявки-воспитателя.
Похоже, мы перешагнули нравственную красную черту, сами того не заметив. Впасть в
скверну легко, вот выбираться оттуда трудно и потребует много времени. Только не
верьте, что мат — язык войны, как заявляют некоторые. Лозунг воевавших со Штатами
стран, даже невысокой социальной культуры, обходился без мата, типа: «Янки, гоу хоум!»
— и этого, при наличии воли и решительности, было достаточно.
===================
НЕ ВЕЗЕТ СО СЧАСТЬЕМ — СТАНЬ ЕГО ИСТОЧНИКОМ ДЛЯ ДРУГИХ
Помните фильм "Доживем до понедельника"? В нем идет речь о главном — простом
человеческом счастье. И четко звучит: счастье — это когда тебя понимают. На первый
взгляд красиво и даже бесспорно, на деле — понимание важно только для тех, кого не
понимают. Меня, например, дома понимают, и даже больше, чем надо…
Как по мне, счастье — это быть кому-то нужным. И чтобы кому-то было нужно то, чем
занимаешься ты, что делаешь, чем живешь.
У каждого возраста свое понимание счастья.
Счастье молодого человека — когда ему очень хорошо, счастье пожилого — когда ему не
очень плохо.
Счастье для стариков
