Манъёсю - Поэтическая антология

3769

С тобою, с кем виделась черною ночью,Черною ночью, как ягоды тута,Когда рассвело,Я не встретилась утром,О, как же я нынче об этом жалею!

3770

О, дождусь ли я, любимый мой,Срока, чтоб тебя идти встречать,Чтобы вновь вернулся ты ко мне,Ты, что нынче приютился на ночлегНа полях далеких Адзима?

3771

Дома люди близкие твои,Верно, сном спокойным не уснут:“Нынче, нынче ли?”—Все думают и ждут,А тебя все нет, любимый мой!..

3772

Когда сказали мне, что человек пришел,Вернувшийся обратно в дом родимый,Услышав,Я едва не умерла,Подумав про себя: “Не ты ль пришел, любимый?”

3773

Лучше было б вместеМне с тобой уйти:Все равно держать один ответ.Хоть и, проводив тебя, осталась здесь,Радости мне тоже больше нет!

3774

О, только ради тех счастливых дней,Когда придешь ты,Возвратись домой,Я продолжаю мучиться и жить,Так не забудь об этом, милый мой!

3775–3776

{Две песни Накатоми Якамори}

3775

Новояшмовых годовХоть и долго будет длиться нить,Долго не увидеться нам вновь —Все равно нет в мыслях у меня,Что нам может изменить любовь!

3776

И сегодня, если б только яВдруг в столице очутиться мог,Я мечтал бы вновь увидеться с тобойИ, наверно, стоя у ворот западной конюшни,Ожидал тебя!

3777–3778

{Две песни Сано Отогами}

3777

Ни вчера, ни нынче — никогдаНе встречаюсь я теперь с тобой,И как быть, что делать мне,Не знаю я…И лишь в голос громко плачу здесь!

3778

Платья белотканого рукав,Платья, что дала тебе с собой,В руки ты возьми,Молись, любимый мой,До тех пор пока не встретимся опять!

3779–3785

{Семь песен Накатоми Якамори, в которых он, воспевая цветы и птиц, выражает свою тоску}

3779

Распустившиеся пышно померанцы,Что растут у дома моего,Верно, понапраснуБудут осыпаться,Ты не полюбуешься на них…

3780

Не хочет ли сказать кукушка мне:“Коль умирают от любви,Умри и ты!” —В часы, когда исполнен я тоски,Она вдруг начинает громко петь!

3781

Когда в пути я думы думаю свои,Грустя, что милая отныне далека,Кукушка!Песен понапрасну ты не пой,Еще сильней от них моя тоска!

3782

В часы, когда скрываюсь от дождя,С тоскою думы думая свои,Кукушка,Прилетев в село, где я живу,Вдруг начинает громко песни петь!

3783

Когда, в пути далеком находясь,Я полон о возлюбленной тоски,КукушкаВ том селе, где я живу,С печальным криком пролетает в вышине!

3784

У этой птицы,Вижу, сердца нет!Кукушка,В час, когда тоски я полон,Как можешь ты еще здесь звонко петь?

3785

Кукушка,Подожди хоть миг, не пой!Когда ты петь вдруг начинаешь,Ведь сердце это, полное тоски,Болит от звонкой песни нестерпимо!

КНИГА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В старину жила одна девушка. Звали ее Сакурако — “Дитя Вишни” или “Вишенка”. И жили в ту пору двое отважных юношей. Оба они хотели взять ее в жены. И затеяли они спор не на жизнь, а на смерть и вызвали друг друга на смертный бой.

Девушка опечалилась и решила: “Ни в старину, ни теперь, никогда еще не слыхали и не видали, чтобы одна девушка была невестой в двух домах. Но трудно смирить сердца этих отважных юношей. А стоит мне умереть — и вражда их, наверно, исчезнет навеки”.

Подумала она так и вскоре ушла в лес и там повесилась.

А двое отважных юношей, не в силах сдержать своего горя, лили кровавые слезы. И каждый из них сложил тогда песню и излил в ней все, что было у него на сердце.

Вот эти две песни:

3786

ОблетелиЛепестки у вишни,И мечтал напрасно я, что будуУкрашать себя ее цветами,Лишь пора весенняя наступит…

3787

Всякий раз как расцветут цветыВишни розовой, что носитИмя милой,Вечно буду вспоминать о нейИ любить сильнее с каждым годом…

Люди рассказывают: в старину жили трое отважных юношей. И все они добивались руки одной и той же девушки. Девушка, видя это, опечалилась и сказала себе: “Хрупкому телу одной девушки исчезнуть легко: оно как роса; сердца же трех отважных юношей смирить трудно: они подобны скале”.

Подумала она так и бросилась в пруд.

А отважные юноши были в отчаянии, и каждый из них сложил песню и излил в ней все, что было у него на сердце.

Вот эти три песни:

3788

Ненавистен мне пруд,Пруд глухой в Миминаси.Моя милая дева,Когда ты пришла, чтоб на дне его скрыться,Пусть бы высохли воды его в то мгновенье.

3789

Дитя Кадзура —Плющ среди гор распростертых.Если б только тогда ты обмолвилась словомО том, что ты ныне уходишь навеки,Я б, наверно, немедля вернулся обратно!

3790

Дитя Кадзура —Плющ среди гор распростертых.Как и я нынче,Так же и ты приходилаИ искала в пруду себе место поглубже.,

В древности жил один старик. Его прозвали старик Такэтори — “Старик, собирающий бамбук”.

Однажды, в последний месяц весны, он взобрался на холм, и когда взглянул вдаль, то вдруг увидел девять юных девушек, варивших на костре еду. Они были красоты необыкновенной, облик их напоминал прекрасные цветы, и он не встречал им равных.

Девушки, смеясь, окликнули его и сказали: “Дедушка, иди к нам, раздуй огонь под котлом”. И вот старичок, приговаривая:

“Ладно, ладно”,— потихоньку добрался до них и сел у костра.

Немного спустя девушки, еле сдерживая улыбки, наперебой стали спрашивать друг друга: “Кто позвал этого старичка?” И тогда старик Такэтори, смутившись, стал просить у них прощения: “Уж очень неожиданно встретился я с прекрасными феями, растерялся и осмелился дерзнуть. Теперь вижу свою вину и хочу попытаться искупить ее песней”.

Вот эта и две сопутствующие ей песни, сложенные им:

3791

Ах, когда на свет родился,Был младенцем нежным я,Согревала мать роднаяНа груди своей меня.Подвязав к спине, с любовьюБережно несла меня.А когда я начал ползать,Мать, вскормившая меня,Безрукавку на подкладкеНадевала на меня.А когда я стал подросткомИ спускались у меняВолосы уже до шеи,Стали наряжать меняСразу в платье с рукавами,Сразу в пестрые шелка.А когда таким был юнымИ прекрасным, как и вы,Черных раковин чернееБыли волосы мои.Я расчесывал их гребнем,И спускались у меняДо плечей густые пряди,То я вверх их поднимал,То, как юноши в те годы,Распускал их по плечам.И лиловое, в узорах,Платье дивное носил,Ах, с отливом темно-красным,Мной любимым, я носил.Платье, крашенное хаги,Теми хаги, что растутВ Суминоэ,В поле дальнем,В поле Тоодзатону.Надевал тогда, бывало,Шнур корейский из парчи,Много дивных, ярких платьевСо шнурами я носил.На одно такое платьеЯ другое надевал,Как носили, наряжаясь,В те былые времена.Платья разные из ткани,Что простые девы ткали,Смачивая долго пряжуКонопляную в чанах,Платья шелка дорогого,Те, что способом особымИз домов богатых девыТкали только для меня.И носил еще я платьяИз ручного полотна,Что на солнышке белилиДевы только для меня.И двухцветные, в узорах,Надевал носки в те дни,Подарила мне их деваИз семейства Инаки.Та, что ото всех скрывалась,Долго взаперти жила,А когда ее сосватал,В дом хозяйкою вошла.Обувь черную носил я,Ту, что, пряча от дождя,Знаменитый шил сапожник,Живший в Асука тогда.Надевал я синий пояс,Что в подарок мне далаДева, что меня не знала,Лишь слыхала про меняИ, когда в саду гулял я,Повстречала там меня.И парчи корейской поясНадевал, бывало, яИ носил на бедрах тонких,—Тонкий был я, как оса,Что над кровлею летаетУ дворца владыки дна.Расставлял я в ряд, бывало,Дорогие зеркалаИ собою любовался.Вот каким я был тогда.А весна придет, бывало,Я гуляю по полям,Оттого ли что красивымЯ казался всем тогда,Но ко мне летели птицы,Песни пели для меня.А осеннею пороюВ горы уходил гулять,Оттого ль что с виду милымЯ казался всем тогда,Приплывали и стелилисьПредо мною облака.А когда я возвращалсяИ тропою горной шел,Мне навстречу выходилиДамы знатные поройИз дворца, где объявляютДля народа день работ,И мужчины, что служилиВ страже этого дворца,У которых за спиноюБыли стрелы и колчан.Любовались люди мною,И, оглядываясь, шли,И друг другу говорили,Громко восхищаясь мной:“Из какого это домаДивный юноша такой?”Вот каким я был красивым,Как я нравился тогда,Вот каким я был когда-то,В те далекие года.Нынче ж старцем безобразнымПеред вами я стою,И сегодня вы насмешкойПомощь встретили мою.Говорите меж собою,Что не знаете, кто я,Я, что славой избалованБыл в былые времена.Старцем безобразным нынчеПеред вами я предстал.Но, узнайте, жил на светеМудрый человек один,Пусть хранят об этом памятьЛюди будущих годин.Ту повозку, на которойПровожали старика,Он привез назад,Чтоб знали:Будет очередь твоя.

3792–3793