Реликварий - Линкольн Чайлд

На командном пункте стояла тишина. Все были заворожены грандиозным зрелищем. Затем раздался общий радостный вопль. Наполнив помещения и башни Замка, вопль вознесся в ясное ночное небо.

– Жаль, что мой старик всего этого не видит, – ухмыльнулась Хейворд, поворачиваясь к Карлину. – Он бы сказал, что это все равно что вылить ведро воды на собачью свадьбу. Держу пари на сколько угодно долларов, что именно это он бы и сказал.

64

Утреннее солнце низко стояло над Атлантическим океаном, бросая косые лучи на песчаные пляжи Лонг-Айленда, заливы, крошечные гавани и маленькие поселения. Солнце – пока ещё прохладной рукой – ласково прикасалось к асфальту мостовых и тротуаров. А дальше к западу возвышались окрашенные в бледно-розовые тона серые небоскребы Нью-Йорка. Солнце поднялось чуть выше, его лучи коснулись Ист-ривер, и в тот же миг отраженным розовым пламенем вспыхнули десятки тысяч окон гигантского города. Казалось, новый день омывает мегаполис волнами тепла и света.

Однако под сень железнодорожного моста над узким каналом, именуемым Протокой Гумбольдта, солнечные лучи не проникали. Им мешали стоящие многочисленные высокие здания. Дома давно опустели и напоминали теперь грязно-серые гнилые зубы. Внизу неподвижно застыла тихая, густая вода, лишь слегка трепетавшая в те редкие моменты, когда поезд подземки с грохотом проносился по мосту.

Солнце следовало назначенным ему путем, и один-единственный луч пронзил, словно нож, паутину железа, дерева и меди. Прежде чем исчезнуть, он успел высветить довольно странную картину. На узкой полоске кирпича, лишь на несколько дюймов возвышающейся над темной водой, свернувшись калачиком, лежал покрытый грязью человек в изорванной одежде.

Под мостом снова воцарилась полутьма. Однако вскоре сонный покой канала вновь был нарушен. Вдали послышался рокот. Рокот приближался, вот он прогремел над мостом… Снова вернулся. Затем раздался иной шум – гораздо более близкий. Поверхность канала задрожала и покрылась рябью, словно нехотя возвращаясь к жизни.

На носу катера береговой охраны, как бдительный часовой, замер д’Агоста.

– Вот она! – закричал лейтенант. – Вели этим вертолетам убраться! – крикнул он штурвальному. – Они своими винтами баламутят воду и поднимают вонь. Кроме того, нам, видимо, потребуется карета “скорой помощи”.

Штурвальный поднял глаза на ободранные, обгорелые фасады, на металлический мост над головой и с сомнением покачал головой. Но ничего не сказал.

Смитбек подошел к фальшборту и, прикрыв нос воротником рубашки, прогундосил:

– Как называется это место?

– Протока Гумбольдта, – коротко бросил д’Агоста и повернулся к рулевому: – Подведи поближе, чтобы врач мог на неё посмотреть.

Смитбек оглянулся на д’Агосту. Журналист знал, что лейтенант одет в коричневый костюм – д’Агоста всегда носил коричневые костюмы, – но сейчас под коркой грязи, крови и мазута цвет определить было невозможно. Пендергаст замер – напряженный и бледный – в тени на корме.

Марго вздрогнула, подняла голову и, недоуменно помаргивая, огляделась. Она даже попыталась подняться – впрочем, весьма безуспешно. Потом она поднесла руку к голове и застонала.

– Марго! – крикнул полицейский. – К тебе прибыл лейтенант д’Агоста.

– Не шевелитесь! – бросил врач, легонько прикасаясь к её шее.

Не обращая внимания на медика, Марго все-таки умудрилась сесть.

– Интересно, что вас так задержало, ребята? – спросила она и разразилась судорожным лающим кашлем.

– Что-нибудь сломано? – спросил врач.

– Все. – Она скривилась от боли. – А если честно, только левая нога.

Врач разрезал умелым движением джинсы и, быстро осмотрев Марго, что-то сказал д’Агосте.

– Она в порядке! – провозгласил лейтенант. – Пусть “скорая помощь” ждет нас на пирсе.

– Итак? – напомнила Марго. – Куда вы все подевались?

– Мы были введены в заблуждение, – ответил Пендергаст (он уже стоял рядом). – Один ваш ласт обнаружили в отстойнике канализационной станции. Ласт был сильно поврежден. Мы опасались, что… – Он немного помолчал. – Поэтому прошло некоторое время, прежде чем мы решили проверить все точки выхода из Вестсайдского обводного.

– Что-нибудь сломала? – спросил, наклоняясь к ней, Смитбек.

– Возможно, имеется небольшая трещина, – ответил врач. – Давайте носилки.

– Сама справлюсь, – решительно заявила Марго.

– Слушайся доктора! – по-отечески сурово сказал д’Агоста.

Журналист и штурвальный поставили катер бортом к берегу и Смитбек спрыгнул вниз, чтобы уложить Марго на узкую полоску парусины. Втроем они приподняли носилки и передали их на борт. Затем журналист, врач и полицейский тоже поднялись на палубу, и д’Агоста повернулся к штурвальному:

– Убираемся отсюда к дьяволу.

Заработал дизель. Катер отошел от кирпичной кладки и поплыл по каналу. Марго лежала на спине, положив голову на надувную подушку. Смитбек протирал ей лицо влажным полотенцем.

– Все в порядке, – прошептала она.

– Еще десять минут, и вы окажетесь на твердой земле, – сказал Пендергаст, присаживаясь рядом с ней. – Еще десять – и вы уже будете на больничной койке.

Марго явно намеревалась возразить, но Пендергаст остановил ее:

– Наш друг Сноу поведал нам о растениях, произрастающих в Протоке Гумбольдта, и микроорганизмах, там обитающих. Поверьте, больница пойдет вам на пользу.

– Что было потом?

– Когда? Все зависит от того, что вы помните.

– Я помню, как мы расстались… Взрывы…

– Взрыв затянул вас в дренажный тоннель. С помощью Сноу мы добрались до восходящей трубы и в конце концов выплыли в Гудзон. Вы же, наверное, попали в ту часть Вестсайдского обводного, которая выходит в Протоку Гумбольдта.

– Ты, похоже, повторила путь двух покойников, выуженных Сноу, – пояснил д’Агоста.

Марго на некоторое время отключилась. Затем её губы снова шевельнулись:

– Фрок…

Пендергаст ласково приложил палец к её губам.

– Потом. У нас будет масса времени все обсудить.

– Как он мог? – покачала головой Марго. – Как он мог принимать препарат? Почему он соорудил эту ужасную хижину?

– Весьма печально, что люди так плохо знают даже своих лучших друзей, – ответил Пендергаст. – Кто может сказать, какие тайные желания и страсти определяют их поступки? Нам никогда не понять, как страдал доктор Фрок, потеряв способность передвигаться. То, что он высокомерен, тайной не было. Многим выдающимся ученым в различной степени свойственны высокомерие и нетерпимость. Он увидел, что Каваките удалось заметно усовершенствовать препарат. Скорее всего тот состав, который принимал Кавакита, был последним, вызывающим физические изменения и порождающим Морщинников. Фрок проявил удивительное самообладание, устранив те небольшие погрешности, которых не заметил Кавакита. Профессор смог разглядеть потенциальную способность наркотика корректировать физические недостатки и полностью реализовал этот потенциал. Но главный недостаток препарата состоял в том, что, исцеляя тело, он калечил разум. В результате все тайные желания, все скрытые страсти, многократно усилившись, вырвались наружу. Отныне они руководили всеми поступками Фрока. Хижина – вершина его деградации. Он желал стать богом – богом эволюции.