Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов

друзей, ни родственников. Мы, пацаны, конечно, залетали сюда из любопытства. Интересно было посмотреть, что там вообще. Но кроме мазанок старинных, землянок и избушек из тёплого и крепкого кизяка ничего мы здесь больше не видели. Людей встретить попутно – большой удачей было. Да и люди, наши вроде, кустанайские, а выглядели не так. И даже походки у них не наши были, не кустанайские. Что забавно, никто толком мне за всю жизнь так ничего и не рассказал об этом отдельном городе в нашем родном городе Кустанае. И до сих пор я не знаю, то ли тайна какая-то числилась за этим местом, то ли просто не было у местных вообще никаких денег, чтобы обосноваться по другую сторону лога, там, где кипит быстрая и складная советская действительность. Однажды только слышал я уже ближе к старости своей, что жили за логом какие-то сектанты. Может, староверы. Или баптисты. В те годы я ничего не знал ни про тех, ни про других.

– Эй! Славка! Эй! – Шурик кричал с крыльца бани.– Пять человек осталось. Давай, бегом!

И я из мрачного места этого рванул на полной скорости к бане, чтобы не подвести своих, не опоздать. А то у меня и билета даже не было. Но успел. Через полчаса мы уже искали свободные шкафчики в раздевалке. Нашли, разделись, взяли с собой всё, что надо, и сухой банщик (сухой, потому, что никогда не заходил в моечное отделение) длинным крючком из толстой спицы через дырку в двери изнутри закрывал шкафчик на внутренний замок. Снаружи теперь без него уже ничем не откроешь.

– Ну! – воскликнул батя и похлопал себя кулаком по мощной груди. – Ну, Шурец, я тебя сегодня попарю от сердца! Не обижайся. Ты ж мастер спорта? Значит будешь легко переносить перегрузки. А я их тебе открыто обещаю. Лишь бы дед Иваныч веник мне хороший нашел. Чтоб даже такую кучу мускулов пробить можно было.

Шурик изо всех сил врезал брату ладонью по голой заднице и они, удобряя друг друга шуточками, дернули дверь в моечный зал. И передо мной отворились врата в тот самый рай земной, про который все, даже женщины, говорили только с нежным придыханием.

В «раю» было туманно от конденсата, ни тепло, ни холодно, но мраморные стены из маленьких светлых плиток сбрасывали с себя природную прохладу благородного камня на намыленных мужиков и «мокрого» банщика Соловья. Так его все звали. Он всегда свистел какие-нибудь мелодии. От простеньких, до замысловатых фрагментов из классики. Мужики постоянно рисовали ему словами плохую финансовую перспективу.

– Не свисти, Иваныч, денег не будет!

– Дались мне эти деньги как собаке пятая нога! У меня вместо денег любимая работа. Вот эта. Копеечная. И если бы мне за неё вообще не платили, а давали поесть и место, где поспать, то и не надо больше ничего, – банщик на всех глядел хитро так, с прищуром. Он себе цену знал. К нему веником стегаться в очередь записывались. На неделю вперед. Вот он себя и держал вровень со своей ценой. – А рубашек летних у меня две. Свитер есть. Фуфайка. Валенки и ботинки. Шапка есть. А на работе мне на кой хрен одёжка? Вот она – фартук кожаный. Никогда не сносится. А я-то, почитай, цельными днями вам тут спины тру, да веником парю. И вы, голые, все для меня одинаковые. Начальники – не начальники. Много у вас денег или только на баню наскребаете, мне лично не интересно.

Шурик с отцом с Иванычем поручкались. Я тоже руку протянул. Банщик аж повеселел.

– А чего, малой, веником прогуляюсь по тебе? Не супротивничай. Только лучше станешь. Ишь, мускулистый какой. Спортсмен, штоль?

– Ну да, – засмущался я. – Спортсмен. А как меня веником парить, если я не записывался ещё?

– Батю твоего уважаю. Статьи читаю евойные. Голова мужик. И правду пишет, не врет никому в угоду, – Иваныч похлопал батю по спине. – Потому я на вашу семейку выделяю премиальный пакет удовольствий. То бишь, без очереди обслужу завсегда. Никто не обижается. Если я кого поперёд записавшихся забираю на обработку, то так мне надо, и перечить не смей никто. А то сам будешь возюкать по себе веником. Такие у меня, малой, правила и распорядки!

Я ещё раз крепко пожал скользкую огромную руку «мокрого» банщика и пошел догонять отца с Шуриком. Догнал и мы как три богатыря с картины Васнецова приставили ребром ладони над глазами и крутили головами по всей моечной. Отслеживали для перехвата освободившиеся тазики и места на столах моечных. Места появлялись внезапно, поэтому наблюдать надо было зорко и цепко. Вот вроде только полминутки назад мужик ещё фыркал, обливаясь холодненькой, да снова бегал к кранам за новой порцией, как вдруг незаметно и неожиданно исчезал, прихватив свой моечный инструментарий: пару разных по жесткости мочалок и кусок хозяйственного или дегтярного мыла. Тут надо было моментально и кратчайшим путем, первым из нескольких претендентов, добежать до стола с пустым тазиком. По скользкому цементному полу, отлитому с уклонами для стока воды в специальные дырки с решетками, огибая торчащие в разные стороны голые ноги и согнувшихся, отклячивших задницы, мужиков, которым соседи или друзья свирепо терли мочалками спины. При этом надо было ухитриться не слететь с колёс на скользких мыльных ошметках, устилавших огромные участки похожего на ледяной каток пола. Мы охотились за тазиками, которые в бане надо было назвать только «шайками», ну, не менее тридцати минут. Первому повезло отцу. Прямо возле него товарищ, ополаскивающий почти лысую голову водой с уксусом, поднял глаза на отца и оповестил, что он уже уходит. Батя сел на пустое место возле пустого тазика, но за водой идти не собирался. Ждал, когда мы тоже пристроимся. Потом и Шурик отследил толстого розового деда, который, стоя, поливал себя из шайки сверху. Стол его был рядом с кранами. Поэтому он раз пять наливал в шайку холодную воду и с криком « оп-па!» обрушивал на себя литров десять воды. Шайки большие были, глубокие. Цинковые. А на них прицепленные к ручке цепочкой такие же цинковые жетоны с номером тазика. Зачем на них вешали номера – загадка. Они расхватывались хаотично, присваивал шайку всегда самый проворный. Поэтому номер шайки никогда не совпадал с номером покрашенного коричневым суриком шкафчика, где сохранял ты свои шмотки. Вот дед вылил на себя воду в последний раз и бросил в маленькую клеёнчатую сумочку своё мыло и мочалку. Он сказал напоследок радостное «оп-па!» и трусцой убежал в раздевалку. Шурик тоже сел на край стола. Он был рядом с кранами, поэтому